ока-
299 
заться, к своему позору, вынужденным к неразумным действиям всей этой толпой, в 
особенности наемниками, у которых всегда остается надежда спастись путем 
перехода на сторону противника, подобно тому как меняют хозяев легкомысленные 
слуги.
124. Но затем к Бруту стали приставать и военачальники, настаивая, чтобы он 
воспользовался рвением войска, которое, может быть, и совершит что-нибудь 
славное; а если и случится что-нибудь во время битвы, можно будет вновь 
вернуться в лагерь и защищаться от врагов теми же самыми укреплениями. Тогда 
Брут, особенно рассердившись на военачальников и досадуя, что они, подвергаясь 
той же самой опасности, легкомысленно соглашаются с мнением войска, 
предпочитающего сомнительную и связанную с риском судьбу безопасной победе, все 
же уступил; уступил на гибель и себе и им всем, упрекнув их только следующими 
словами: «По-видимому, мы будем воевать, как воевал Помпеи Великий, не столько 
являясь полководцем, сколько подчиняясь войску». И, мне кажется, он сказал 
только это, скрывая то, чего он боялся всего более: как бы войско, что было 
некогда войском Цезаря, не возненавидело его и не перекинулось к врагам. Под 
влиянием страха перед тем же и Брут и Кассий с самого начала войш.1 старались 
ни в чем не давать воинам повода к недонпльстну ими.
125. Таким образом, Брут против воли вывел войско, построил его в боевом 
порядке перед стеной и наставлял воинов не выходить далеко за холм, чтобы им 
было удобнее обстреливать врагов с холма. С обеих сторон воины подзадаривали 
друг друга к битве; и тут и там наблюдалась большая уверенность и даже 
чрезмерная смелость: у одних она была вызвана страхом перед надвигающимся 
голодом, у других — естественным опасением, как бы они, принудившие полководца 
к выступлению, которое сам он хотел еще отсрочить, не показали себя хуже, чем 
обещали, слабее, чем хвастались, и, таким образом, не были бы скорее 
ответственны за поспешность, чем достойны похвалы за принятое разумное решение. 
Такое же настроение внушал им своим строгим лицом и Брут, объезжавший на коне 
войско и напоминавший ему о его положении в немногих, насколько позволяло время,
 словах. «Вы захотели сражаться, — говорил он, — вы заставили меня, 
державшегося иного мнения, победить врагов в битве, не обманите же ни моей, ни 
вашей собственной надежды. Ваш союзник — холм, и все, что у вас в тылу, 
300
принадлежит вам. Враги же ваши окружены двойной опасностью, находясь между вами 
и голодом». Говоря это, он разъезжал по рядам, провожаемый возгласами надежды и 
ободрения.
126. Цезарь и Антоний, объезжая свои войска, простирали правую руку к тем, к 
которым они подъезжали, и еще строже убеждали их, не скрывая от них опасности 
голода, так как мысль о нем могла еще более поднять их отвагу. «Мы нашли врагов,
 о мужи, — говорили они, — мы имеем тех, кого хотели получить, за пределами их 
укреплений. Пусть же никто из вас не опозорит собственного своего вызова, 
оказавшись слабее на деле, чем в угрозах; пусть никто не отдаст предпочтения 
голоду, бедствию неотвратимому и мучительному, пред укреплениями и трупами 
врагов; их они предоставляют вашей храбрости, вашему оружию, вашей безумной 
отваге. Положение дел заставляет так спешить, чтобы ничего не откладывать на 
завтрашний день, но сегодня же решить все, вплоть до полной победы или славной 
смерти. У победивших будет возможность в течение одного дня и посредством 
одного сражения получить и продовольствие, и деньги, и корабли, и лагери, и 
вдобавок наградные от нас. И это все так и будет у вас, если прежде всего, 
напав на них, мы будем помнить о том, что заставляет нас спешить; затем, 
прорвавшись, мы сразу же отрежем их от ворот, оттесним их к скалам или к 
равнине, чтобы война не возобновилась снова и, вместе с тем, чтобы враги не 
разбежались; ведь они из-за своей слабости единственные из всех противников 
возлагают надежду не на сражение, а на то, чтобы не сражаться».
127. Так убеждали Цезарь и Антоний всех, к кому они подъезжали. И у всех 
возникло стремление показать себя достойными полководцев и избежать нужды, 
возраставшей быстрее, чем можно было ожидать, в результате событий на Ионийском 
море. Они предпочитали, если это окажется неизбежным, погибнуть истощенными от 
неотвратимого бедствия. При таком их настроении, которое каждый внушал своему 
ближайшему соседу, мужество обоих войск быстро возросло, и обе стороны 
преисполнились не знающей страха отваги. В это время они уже вовсе забыли о том,
 что они — граждане одного государства; они угрожали друг другу, как если бы 
природа и рождение создали их врагами. Так гнев, вызванный обстоятельствами 
создавшегося положения, притупил и рассудок и природные чувства. Обе стороны 
одинаково
301
предсказывали, что в этот день предстоящее сражение решит всю борьбу римского 
государства. И действительно, судьба его была решена.
128. Когда в таких приготовлениях дошло уже до девятого часа дня82, два орла, 
слетевшиеся между двумя войсками, стали биться друг с другом; наступило 
глубочайшее молчание. Но когда орел, находившийся со стороны войска Брута, был 
обращен в бегство, пронзительный крик поднялся в войске противников, и с обеих 
сторон были подняты знамена. Нападение было неистовым и жестоким. Стрел, камней,
 метательных копий у них было несколько меньше, чем это было обычно на войне, 
не пользовались они и другими приемами военного искусства и строя. Бросившись с 
обнаженными мечами врукопашную, они рубили и были рубимы, вытесняли друг друга 
из строя, одни скорее, чтобы спастись, чем чтобы победить, другие — чтобы 
победить, а также под влиянием убеждений полководца, вынужденного ими к 
сражению. Много было крови, много стонов; тела убитых уносились, и на их места 
становились воины из резерва, А полководцы, объезжали и осматривая ряды, 
поднимали настроение войска, убеждали работавших потрудиться еще, а изнуренным 
ставили смену, так