Цезарем и в силу того, что я не знал 
точных обстоятельств, ибо я еще не видал договора между убийцами и не знал его 
условий. Народ бушевал, а убийцы с гладиаторами заняли Капитолий и укрылись на 
нем. Сенат был с ними заодно, что теперь стало еще более ясным, и постановил 
выдать убийцам награды за убийство тирана. Если бы Цезарь действительно был 
признан тираном, тогда нам всем предстояла гибель как друзьям тирана. И вот, 
находясь в таком состоянии, полный волнений, забот и страхов, когда нельзя было 
принять необдуманное решение или колебаться, я, как вы убедитесь, если 
внимательно всмотритесь, был смел, где требовалась отвага, хитер, где 
требовалось притворство. Первая моя забота, включавшая в себя все остальное, 
состояла в том, чтобы отнять у этих людей присужденные им награды. Решительно 
выступая против сената и убийц, я действовал с отчаянной смелостью, полагая, 
что мы, друзья Цезаря, лишь тогда будем в полной безопасности, когда Цезарь не 
будет больше считаться тираном. Тот же страх охватил и врагов моих и сенат, 
знавших, что если Цезарь не окажется тираном, им придется отвечать за убийство. 
Когда они из-за этого стали вести борьбу, я уступил после того, как почетные 
дары были заменены амнистией, чтобы за эту уступку получить все то, что мне 
было нужно. И что это значит и многого ли я добивался? — Чтобы не вычеркивалось 
имя Цезаря, которое я больше всего люблю, чтобы его состояние не было 
конфисковано, чтобы усыновление, которым теперь молодой Цезарь так хвастает, не 
было аннулировано, чтобы завещание сохранило свою силу, чтобы тело Цезаря было 
погребено с царскими почестями, чтобы присужденные ему когда-либо почести 
остались на вечные времена, чтобы все содеянное им сохранило силу и чтобы его 
сын и мы, его
194 
друзья, как полководцы, так и солдаты, находились в безопасности и вели славную 
жизнь вместо бесславной.
35. Как вам кажется, я потребовал от сената малые и незначительные уступки за 
амнистию? Или вы думаете, сенат дал бы это без амнистии? Было бы вполне 
достойно просто заплатить амнистией за перечисленные уступки и пощадить в 
прямом смысле этого слова убийц, если бы можно было приобрести вечную славу 
Цезарю и наше спасение. Но я сделал это не с таким намерением; я лишь отсрочил 
суд над убийцами. Когда я таким образом заставил сенат сделать то, что мне 
нужно было в первую очередь, а убийцы пребывали в беспечности, я вздохнул и 
отменил амнистию не решениями или постановлениями — это было невозможно, — а 
незаметно добиваясь благосклонности народа. Я вынес тело Цезаря под предлогом 
погребения на форум, обнажил его раны, показал их количество, окрававленную и 
разодранную одежду. Я многократно пред всеми с чувством восхвалял его доблести 
и любовь к народу. Я оплакивал его как убитого и одновременно призывал его как 
Бога. Эти мои поступки и слова возбудили народ, они воспламенили огонь, 
несмотря на амнистию, и направили его на дома врагов, а людей изгнали из города.
 Вскоре обнаружилось, что все это делалось при противодействии сената и в 
огорчение ему; меня обвинили в заискивании перед народом, а убийц послали в 
провинцию в качестве их правителей: Брута и Кассия в Сирию и Македонию с 
многочисленными войсками; им дан был совет спешить туда до наступления 
назначенного срока под предлогом заботы о продовольствии. Тогда меня объял еще 
больший страх, так как я не имел еще никакого войска. Я боялся, что придется 
выступить нам безоружными против такого количества вооруженных. К тому же еще 
мой коллега по консульству внушал подозрение: он всегда был против меня, 
прикидывался соучастником злоумышления против Цезаря и назначил день убийства 
днем рождения города. 36. В таком затруднительном положении я стремился 
обезоружить врагов, а их оружие отобрать для нас. И я убил Амация и вызвал 
Помпея, чтобы сенат, подкупленный этим, встал на мою сторгшу. Но я и теперь не 
доверял сенату и убедил Долабеллу, чтобы он Сирию требовал не у сената, а 
законодательным путем у народа. И я помогал при этом Долабелле, чтобы он из 
друга превратился в врага убийц и чтобы сенаторам неудобно было после Долабеллы 
отказать мне в Македонии, 
195 
Но они мне и так не дали" бы Македонии, даже после Долабеллы, из-за 
находившегося в Македонии войска, если бы я предварительно не уступил войско 
Долабелле, так как ему досталась Сирия и война против парфян. У Кассия и его 
сторонников они не отняли бы ни Македонии, ни Сирии, если бы их не обеспечили 
другими провинциями. Дать им что-нибудь взамен было необходимо, а посмотрите, 
что они получили за то, что они отдали: лишенные всякой вооруженной силы Кирену 
и Крит. Этими странами пренебрегают даже наши враги как недостаточно надежными, 
а теперь они врываются силой в те провинции, которые у них отняты. Таким 
образом, и войско было передано Долабелле от врагов при помощи всяких хитростей,
 уловок и компенсаций. Так как оружие еще не было пущено в ход, приходилось 
действовать в согласии с законами.
37. При таком затруднительном положении, когда враги собрали войско, мне 
понадобилось войско из Македонии, но у меня не было достаточно повода вызвать 
его. Тогда был пущен слух, что геты разоряют Македонию. Но и этому не поверили, 
и были отправлены люди для проверки слухов. И вот я внес законопроект, 
запрещающий говорить о диктаторской власти, выносить решения или принимать эту 
власть, если она кому-либо будет Присуждена, Только таким образом я сумел их 
обойти, и тогда они дали мне войско. Лишь теперь впервые я почувствовал себя 
равносильным противником своих врагов, не тех открытых врагов, о которых думает 
Цезарь, но тех врагов, которых больше, у которых большие силы и которые пока 
еще предпочитают оставаться неизвестными. Когда я этого добился, у меня остался 
другой убийца под бок