Аппиан. Гражданские войны
КНИГА ВТОРАЯ
1. После самодержавия Суллы и того, что затем совершили в Испании Серторий и 
Перпенна, возникла у римлян другая гражданская война. Гай Цезарь и Помпеи 
Великий сражались друг с другом, и Цезарь уничтожил Помпея, а Цезаря убили в 
сенате заговорщики за то, что он держался монархических приемов правления. Как 
все это произошло и как погибли Помпеи и Гай, рассказывается во второй книге 
«Гражданских войн».
Помпеи, только что очистив море от шаек пиратов, дерзость которых дошла тогда 
всюду до крайней степени, и низвергнув царя Понта Митридата, занимался 
устройством его царства и других провинций, которые он присоединил на Востоке. 
Цезарь был тогда еще молод. Прекрасный оратор и искусный политик, не 
останавливающийся ни перед чем, питающий большие надежды на будущее, не по 
средствам щедрый тогда, когда вопрос касался его честолюбия, он еще в бытность 
эдилом и претором завяз по уши в долгах. Зато Цезарь был чрезвычайно популярен, 
так как народ всегда хвалит щедрых людей.
2. В то время Гай Катилина, известный своей громкой репутацией и знатным 
происхождением2, отличался крайним легкомыслием. Говорили, что он когда-то убил 
своего сына из-за любви к Аврелии Орестилле, которая не соглашалась выйти замуж 
за человека, имевшего ребенка3. Катилина был другом и ревностным сторонником 
Суллы, но теперь, вследствие мотовства, быстро катился к, нищете, хотя пока еще 
оставался в фаворе у разных влиятельных мужчин и женщин. Этот-то Катилина стал 
домогаться консульства, чтобы таким путем захватить тираническую власть. Хотя 
он очень надеялся быть избранным, однако его кандидатура потерпела неудачу 
из-за подозрительности по отношению к нему. Вместо него консулом был избран 
выдающийся оратор Цицерон, который отличался необычайным даром речи. Катилина, 
желая оскорбить лиц, избравших Цицерона, издевался над ним и, намекая на 
незнатность его происхождения, назвал его «новым»4, как именуют людей, 
добившихся известности
83
собственными заслугами, а не заслугами предков. А так как Цицерон не был 
природным римлянином5, то Катилина называл его «инквилином», как зовут людей, 
снимающих квартиру в чужих домах. Сам Катилина с того времени совершенно отошел 
от государственной деятельности6, так как, по его мнению, она не ведет быстро и 
верно к единодержавию, но полна раздоров и интриг. Получая большие суммы от 
многих женщин, которые надеялись во время восстания отделаться от своих мужей, 
Катилина вошел в соглашение с некоторыми из сенаторов и так называемых 
всадников7, собирал простонародье, чужеземцев8 и рабов. Главарями всего этого 
народа были тогдашние преторы Корнелий Лентул и Цетег9. По Италии Катилина 
рассылал своих людей к тем из сулланцев, которые растратили все те барыши, что 
они получили в результате насилий, бывших при Сулле, и теперь стремились к 
таким же насилиям. В этрусские Фезулы Катилина послал Гая Манлия, в Пицен в 
Апулию — других людей, которые тайком собирали для него войско.
3. Обо все этом — о чем тогда еще ничего не знали — донесла Цицерону одна 
знатная женщина, по имени фульвия. Влюбленный в нее Квинт Курий, изгнанный из 
сената за его многие неблаговидные поступки и удостоенный поэтому чести войти в 
союз с Катилиной, с большим легкомыслием рассказывал своей возлюбленной о 
заговоре и хвастался, что скоро он приобретет большую силу. Ходили уже стихи и 
о том, что творилось в Италии. Поэтому Цицерон расставил в различных пунктах 
города караулы и разослал во все подозрительные места многих лиц из числа знати 
наблюдать за всем происходящим. Катилина, хотя никто еще не осмеливался его 
арестовать, так как ничего не было точно известно, тем не менее был в страхе. 
Считая, что чем дальше он будет тянуть время, тем больше явится против него 
подозрений, он решил действовать быстро. Поэтому Катилина послал Предварительно 
деньги в Фезулы и поручил заговорщикам убить Цицерона и поджечь Рим 
одновременно во многих пунктах в одну и ту же ночь, а сам отправился к Гаю 
Манлию. Он намеревался, собрав войско, напасть на город во время пожара. Со 
свойственным ему легкомыслием, имея перед собой фасции! ° — как если бы он был 
проконсулом — Катилина отправился к Манлию набирать войско. Лентул же и 
остальные заговорщики составили следующий план. Как только они узнают, что 
Катилина находится в фезулах, сам Лентул и Цетег на заре будут караулить у 
дверей
84
Цицерона со спрятанными под одеждой кинжалами. Они надеялись, что им будет 
позволено войти в дом благодаря их служебному положению. Разговаривая и. 
прохаживаясь, они протянут время и убьют Цицерона, отвлекши его от других 
посетителей* !. А народный трибун Луций Бестия тотчас созовет через глашатая 
народное собрание и обвинит Цицерона в том, что он трус, всегда затевает 
раздоры и будоражит город, когда нет никакой опасности. Сразу после речи Бестии,
 когда стемнеет, другие заговорщики в двенадцати местах подожгут город и станут 
грабить и убивать именитых людей.
4. Так было решено Лентулом, Цетегом, Статилем и Кассием, главарями заговора, и 
они только ждали удобного момента. В это время прибыли в Рим послы аллобротов12 
с жалобой на своих правителей...13 Этих послов склонили вступить в заговор 
Лентула с тем, чтобы поднять против римлян Галлию. Лентул послал вместе с ними 
к Катилине кротонца Волтурция с неподписанным письмо. Но аллоброги находились в 
нерешительности и рассказали обо всем Фабрицию Санге, своему патрону, — у 
каждого государства есть в Риме патрон14. Цицерон, узнав об этом от Санги, 
приказал схватить уезжавших аллоброгов вместе с Волтурцием и тотчас привести их 
в сенат, Они признались, что вошли в соглашение с группой Лентула, а затем, 
когда их уводили, рассказали, как Корнелий Лентул часто говорил, что трем 
Корнелиям суждено быть римскими самодержцами, двое из них — Цинна и Сулла — уже 
были ими.
5. После того как это было сказано, сенат отрешил Лентула от должности, а 
Цицерон, отведя каждого заговорщика в помещение преторов, тотчас вернулся 
обратно и приступил к проведению относительно заговорщиков голосования. Вокруг 
здания сената стоял шум, так как в точности еще ничего не было известно, и 
страх охватил соучастников заговора. Рабы и вольноотпущенники самого Лентула и 
Цетега, собрав много ремесленников, пробрались окольными путями и окружили 
помещение преторов, чтобы освободить своих господ. Цицерон, узнав об этом, 
выбежал из сената; поставив стражу в нужных местах, он возвратился обратно и 
стал торопить сенат принять решение. Первым начал говорить Силан, избранный 
консулом на предстоящий год, — у римлян будущий консул высказывает мнение 
первым потому, я думаю, что ему самому придется в будущем приводить в 
исполнение многие постановления и в силу этого он будет судить обо
85
всем благоразумнее и осторожнее. Многие соглашались с Силаном, полагавшим, что 
этих людей следует подвергнуть высшей мере наказания. Но когда дошла очередь до 
Нерона, он сказал, что считал бы более правильным держать их под стражей до тех 
пор, пока не изгонят вооруженной силой Катилину и не расследуют детально все 
дело.
6. Тогда выступил Гай Цезарь, который не был свободен от подозрения в 
сообществе с заговорщиками, но с которым Цицерон не решился начать борьбу, так 
как Цезарь пользовался большой популярностью у народа. Цезарь прибавил, что 
Цицерону должно разместить заговорщиков в городах Италии — там, где он сам 
найдет удобным, — до тех пор, пока они не будут преданы суду. По мнению Цезаря, 
это нужно сделать после того, как Катилина будет побежден военной силой; таким 
образом, до суда и следствия не будет совершено ничего непоправимого в 
отношении весьма известных людей. Так как это мнение показалось правильным и 
было встречено с сочувствием, большинство сената готово было слишком поспешно 
переменить свою точку зрения. Тогда Катон, уже совершенно ясно говоря о 
тяготеющем над Цезарем подозрении, и Цицерон, опасаясь в виду наступающей ночи, 
как бы соучастники заговорщиков, еще бродившие по форуму и боящиеся за самих 
себя и за них, не совершили бы каких-нибудь эксцессов, — убедили сенат вынести 
приговор без суда, как над лицами, пойманными на месте преступления. Цицерон, 
пока еще сенат не был распущен, немедленно приказал перевести арестованных из 
помещения, где они содержались, в тюрьму и умертвить их на его глазах, в то 
время как толпа ничего об этом не знала, а затем, проходя мимо находившихся на 
форуме, он объявил об их смерти. Бывшие на форуме в ужасе стали расходиться, 
радуясь тому, что их участие в заговоре осталось нераскрытым. Таким образом, 
город вздохнул свободно после сильного страха, охватившего его в этот день, 7. 
Катилина же, у которого собралось около 20 000 человек, вооружил уже четвертую 
часть их и направился в Галлию для дальнейшей подготовки к действиям. Но второй 
консул, Антоний, настиг его у подошвы Альп15 и легко победил человека, который 
необдуманно замыслил необычайное дело и еще более необдуманно хотел осуществить 
его без достаточной подготовки. Ни Катилина, ни другой кто из его наиболее 
известных товарищей не сочли достойным себя искать спасения в бегстве, но 
погибли, бросившись в самую гущу врагов.
86
Так окончилось восстание Катилины, чуть-чуть не приведшее государство на край 
гибели. Цицерон, который раньше был всем известен благодаря только силе слова, 
теперь прославился и своими делами. Бесспорно, он казался спасителем гибнущего 
отечества. Велико было расположение к нему народа и разнообразны знаки 
величайшего к нему уважения. Когда Катон назвал его отцом отечества, народ 
приветствовал это криками: некоторые полагают, что такое благоговение, 
начавшись с Цицерона, перешло на лучших из теперешних императоров. Ибо, хотя 
они и царствуют, но титул отца отечества дается им не сразу вместе с другими 
титулами, но лишь с течением времени и с большим трудом, как высшее признание 
их подвигов.
8. Цезаря, который был назначен претором в Испанию, некоторое время не пускали 
из Рима ростовщики, так как долги, в которые он попал из-за своего мотовства, 
во много раз превышали его состояние. Передавали, что, по его собственным 
словам, ему нужно было 2 5 миллионов сестерциев16, чтобы расплатиться со всеми 
долгами. Кое-как успокоив пристававших к нему заимодавцев, Цезарь уехал в 
Испанию. Там он не думал вступать в сношения с городами, решать судебные дела и 
т.п., считая это не приносящим ему пользы. Собрав войско, Цезарь нападал на еще 
не подвластных Риму иберов, пока не объявил всю Испанию подчиненной римлянам, 
причем послал в римское государственное казначейство много денег. За это сенат 
разрешил ему отпраздновать триумф!7.
В то время как Цезарь в предместьях Рима занимался подготовкой пышного триумфа, 
в городе происходили выборы консулов, и домогавшимся этой должности необходимо 
было там присутствовать. Но тот, кто вступил в город, уже не мог принять 
участие в триумфе18. Поэтому Цезарь, жадно стремясь к власти и не имея 
возможности заранее подготовить триумф, обратился к сенату с просьбой разрешить 
ему принять участие в домогательстве консульского звания заочно, через друзей. 
Цезарь знал, что это незаконно, однако так поступали и другие. Но так как Катон 
высказался против него и так как последний день предвыборной борьбы тратился на 
прения в сенате, Цезарь решил отказаться от триумфа, спешно прибыл в Рим и, 
выставив свою кандидатуру в консулы, ожидал исхода голосования.
9. В это время Помпеи, который приобрел большую славу и влияние после похода 
против Митридата, потребовал, чтобы сенат утвердил те раздачи, которые он сде-
87
дал царям, династам и городам. Из зависти к Помпею большинство сената 
высказывалось против этого, особенно Лукулл, который воевал с Митридатом еще до 
Помпея и, по его словам, оставил Помпею Митридата совершенно обессиленным и 
считал эту войну своей собственной заслугой. Лукулла поддерживал Красе. Помней 
в негодовании вступил в союз с Цезарем, поклявшись, что будет содействовать ему 
в получении консульства. Цезарь же тотчас примирил с ним Красса. Эти три лица, 
обладая вместе всемогуществом, использовали свою силу для взаимной выгоды. Один 
историк, Варрон19, описавший это их соглашение в книге, дал ей называние 
«Треглавие». Сенат относился к Цезарю, Помпею и Крассу с недоверием и, чтобы 
противодействовать Цезарю, утвердил товарищем его по должности Луция Бибула.
10. Тотчас между триумвирами начались раздоры, и каждый из них стал готовиться 
к войне против другого. Но Цезарь, большой мастер притворяться, произносил в 
сенате речи о необходимости единодушия, направляя их по адресу Бибула: 
триумвиры-де своими раздорами обеспокоят всю республику. Убедив Бибула, что он 
действительно так думает. Цезарь добился того, что Бибул стал поступать 
неосторожно, ни к чему не готовился и ни о чем не догадывался. Цезарь же тем 
временем тайно вербовал себе большую дружину, вносил в сенат законы в пользу 
бедных, раздавал им земли, а лучшую землю, особенно вокруг Капуи, которая 
предоставлялась всем для оккупации, предложил раздать людям, имеющим троих 
детей. Таким путем Цезарь создал себе огромное число приверженцев, ибо одних 
только отцов, имевших трех детей, оказалось 20 000. Так как многие сенаторы 
высказывались против предложений Цезаря, то он, притворившись разгневанным их 
несправедливостью, ушел из сената и целый год не созывал его, а говорил народу 
с ростры20. Здесь он публично запрашивал мнения Помпея и Красса относительно 
своих законопроектов. Они одобряли их, народ же приходил на голосование со 
спрятанными под одеждой короткими мечами.
11. Сенат собирался в доме Бибула, так как никто его не созывал, и нельзя было 
это сделать только одному из консулов2!. Сенаторы не могли противопоставить 
ничего равного силе и подготовленности Цезаря; однако они придумали, чтобы 
Бибул противодействовал законопроектам Цезаря: таким путем он испытает 
поражение, но никто не сможет обвинить его в нерадении. Убежденный сенато-
88
рами, Бибул бросился на форум, в то время как Цезарь еще произносил речь перед 
народом. Начались споры и беспорядок, завязалась уже свалка. Люди, вооруженные 
кинжалами, ломали фасции22 и знаки консульского достоинства Бибула; некоторые 
из окружавших его трибунов были ранены. Бибул, не смущаясь этим, обнажил шею и 
призывал друзей Цезаря скорее приняться задело: «Если я не могу убедить Цезаря 
поступать законно, — кричал он, — то своей смертью я навлеку на него тяжкий 
грех и преступление». Друзья отвели его насильно в расположенный поблизости 
храм Юпитера Статора23. Посланный на помощь Катон, как юноша, бросился в 
середину толпы и стал держать речь к народу. Но сторонники Цезаря подняли его 
на руки и вынесли с форума. Тогда Катон тайно вернулся другой дорогой, снова 
взбежал на трибуну и, так как говорить было бесполезно, — его никто уже не 
слушал, — грубо кричал на Цезаря, пока его снова не подняли на руки и не 
выбросили с форума. Тогда Цезарь провел свои законопроекты.
12. Он взял клятву с народа, что их будут признавать на вечные времена, и 
потребовал, чтобы и сенат в этом поклялся. Но так как многие, в том числе и 
Катон, противодействовали закону, то Цезарь внес в народное собрание 
предложение, что тот, кто не принесет- клятвы, подлежит смертной казни. Это 
предложение было принято. Народные трибуны и все остальные в испуге тотчас дали 
требуемую клятву: было бесполезно возражать, когда закон был принят народом.
В это время один простолюдин, по имени Веттий, ворвавшись в середину толпы с 
обнаженным кинжалом, сказал, что он был послан Бибулом, Цицероном и Катоном 
убить Цезаря и Помпея и что кинжал дал ему ликтор Бибула, Постумий. Дело было 
весьма темное, но Цезарь воспользовался им, чтобы подстрекать толпу. Допрос 
Веттия отложили на следующий день, но ночью он был убит в тюрьме. О случившемся 
шли самые различные догадки и предположения, и Цезарь не преминул этим 
воспользоваться, говоря, что Веттия убили те, кто боялся его показаний. В конце 
концов он добился того, что народ дал ему право бороться против всех козней. 
Бибул, выпустив из рук всякую инициативу, подобно частному человеку, не выходил 
из дома и не занимался государственными делами.
13. А Цезарь и сам еще не принимался за расследование дела Веттия, хотя он 
обладал всей полнотой государственной власти. Он проводил новые законы, тем 
самым
89
привлекая к себе народ. Цезарь также утвердил все то, что сделал Помпеи, как он 
ему и обещал.
Так называемые всадники24 по своему положению занимали среднее .место между 
сенатом и народом. Они пользовались большой силой и влиянием благодаря своему 
богатству и откупу налогов и податей, уплачиваемых провинциями, и владели 
массой надежнейших в этом отношении рабов. Эти всадники давно уже просили сенат 
о снятии с них части откупной суммы. Сенат медлил, а Цезарь, который тогда не 
нуждался в сенате, но имел дело только с народом, простил им треть откупной 
суммы. Всадники, получив эту неожиданную милость — даже больше того, что они 
просили, — начали боготворить Цезаря. Таким образом у него, благодаря ловкому 
политическому ходу, прибавилась новая группа сторонников, более сильная, чем 
народ. К тому же Цезарь устраивал зрелища и травли зверей, далеко выходя за 
рамки своего состояния. На все это он занимал деньги, и его зрелища 
превосходили все прежде бывшее обстановкой, расходами и блестящими подарками. 
За это Цезарю дали в управление Цизальпинскую и Трансальпийскую Галлии на пять 
лет25 и предоставили под начальство четыре легиона войска.
14. Цезарь давно предвидел, что предстоящее ему отсутствие будет длительным, и 
зависть станет тем больше, что он пользовался большими льготами. Он выдал свою 
дочь за Помпея, хотя она и была обручена с Цепионом. Цезарь боялся, что Помпеи 
станет завидовать ему, даже находясь с ним в дружбе. Наиболее энергичных из 
своих сторонников он провел в магистраты на будущий год. Консулом Цезарь 
объявил своего друга Авла Габиния, а сам женился на Кальпурнии, дочери Луция 
Пизона, который должен был занять место второго консула. По этому поводу Катон 
кричал, что власть достается посредством брачных союзов. Трибунами Цезарь 
выбрал Витиния и Клодия, по прозвищу Прекрасный26. Это Клодий когдато во время 
женской праздничной церемонии навлек на себя некрасивое подозрение из-за Юлии, 
жены самого Цезаря27 Но Цезарь не стал преследовать судом Клодия, 
пользовавшегося большой популярностью у толпы, хотя и удалил от себя жену. 
Однако Клодий все-таки был привлечен к суду другими лицами по обвинению в 
безбожии, так как дело происходило во время религиозной церемонии. Цицерон 
представлял интересы обвинителей. Цезарь, вызванный в свидетели, не выдал 
Клодия, но тогда же назначил его трибуном назло Цицерону, который рас-
90
пускал клевету на триумвиров, обвиняя их в единодержавии. Таким образом, Цезарь 
в силу необходимости стал выше личной обиды и оказал благодеяние одному врагу 
ради мщения другому. Кажется, и Клодий со своей стороны отблагодарил Цезаря, 
помогая ему получить в управление Галлию.
15. Такие дела совершил Цезарь во время своего консульства и, оставив одну 
власть ради другой, уехал. А Клодий обвинил Цицерона в нарушении законов, так 
как он казнил до суда группу Лентула и Цетега28. Цицерон, выступая в том деле с 
величайшей смелостью, оказался весьма слабым в собственном судебном процессе. 
Одетый в бедную одежду, грязный, он приставал ко всякому, кого он встречал на 
узких улицах, и не стыдился надоедать тем, кто не был в курсе дела, так что 
вследствие непристойности его поведения сострадание к нему сменилось насмешками.
 В такую трусость из-за одного только собственного процесса впал тот, кто всю 
жизнь блестяще выступал в чужих судебных делах. Подобно этому, говорят, и 
афинянин Демосфен не принял собственного процесса и бежал до суда29. Когда 
Клодий нахально положил конец приставаниям Цицерона в переулках, он отчаялся во 
всем и удалился в добровольное изгнание30. Много друзей удалилось вместе с ним, 
а сенат рекомендовал его городам, царям и династам. Клодий же разрушил 
городской дом и виллы Цицерона. Гордясь этим, он сравнивал себя уже с Помпеем, 
имевшим величайшую силу в государстве.
16. Помпеи готовился к борьбе с Клодием и подавал надежду на консульство Милону,
 который получил власть вместе с Клодием и был еще нахальнее его. Помпеи 
натравил его на Клодия и предложил дать амнистию Цицерону, надеясь, что тот, 
помня все им испытанное, по возвращении не станет уже больше говорить о 
существующих государственных порядках, но выступит против Клодия. Цицерон, 
изгнанный с помощью Помнея, возвратился также с его помощью, проведя в изгнании 
около 16 месяцев31. Дом его и виллы были восстановлены на государственный счет. 
Все торжественно его встречали у городских ворот, причем, говорят, на встречу 
был затрачен целый день, подобно тому, как это случилось при возвращении 
Демосфена32.
17. Цезарь, совершив много славных подвигов, о чем мною рассказано в истории 
галлов33, пришел с большими богатствами в смежную с Италией Галлию, 
расположенную по реке Эридану34. Он намеревался на короткое
Аппиан. Гражданские войны 
91
время дать войску отдых от непрерывных войн. Отсюда Цезарь посылал в Рим много 
денег различным лицам. В Галлию к нему приезжали поочередно магистраты и просто 
знатные лица, отправлявшиеся для управления в провинции или в походы, так что 
иногда вокруг него бывало до 120 фасций35 и больше 200 сенаторов. Одни 
приезжали, чтобы поблагодарить за прошлое, другие — чтобы получить деньги, 
третьи — чтобы устроить что-нибудь для себя в таком же роде. Поэтому Цезарь мог 
уже все делать, опираясь на большую армию, могущество денег и благодаря 
любезному вниманию ко всем. Также прибыли к нему и его сотоварищи по власти, 
Помпеи и Красе. Посоветовавшись друг с другом, они решили, чтобы Помпеи и Красе 
снова были избраны консулами, а Цезарю было продлено командование на второе 
пятилетие, Так разошлись триумвиры. Противником Помпея по избранию в консулы 
выступил Домиций Аэнобарб. В назначенный для голосования день оба они еще с 
ночи пришли на собрание. Между их сторонниками началась распря, перешедшая в 
свалку. Кто-то ударил мечом факелоносца Домиция, и тогда все разбежались. 
Домиций сам с трудом спасся домой, а окровавленную одежду Помпея принесли домой 
другие. Такой опасности подверглись они оба36.
18. Итак, консулами были избраны Красе и Помпеи. Цезарю же, как было условлено, 
продлили командование на второе пятилетие. Провинции и войска в них были 
распределены по жребию между Помпеем и Крассом. Помпеи получил Испанию и Африку.
 Послав туда для управления своих друзей37, сам он оставался в Риме. Крассу 
досталась Сирия и соседние с ней области; он хотел начать войну с парфянами, 
войну, как он полагал, легкую, славную и выгодную. Но при его отъезде из Рима 
случились многие дурные предзнаменования, да и народные трибуны налагали свое 
veto38 на войну с парфянами, так как те не совершили ничего несправедливого по 
отношению римлян. Трибуны призвали общественное проклятие на голову того, кто 
им в этом не повинуется. Но Красе не придал этому значения и погиб вместе со 
своим одноименным сыном и самим войском: из стотысячной римской армии бежало из 
Сирии неполных десять тысяч. Но о поражении Красса будет рассказано в сочинении 
о Парфии3^.
Римляне же, теснимые голодом, дали Помпею неограниченные полномочия по 
снабжению города съестными припасами и, как раньше, при ликвидации пиратов, 
дали
92
ему двадцать легатов40 из числа сенаторов. Помпеи, распределив их по провинциям,
 производил объезды и скоро доставил в Рим большое количество продовольствия. 
Благодаря этому он приобрел еще большую славу и силу.
19. В это время умерла дочь Цезаря, беременная от Помпея. Когда расстроился 
этот брак, всех охватил страх. Боялись, что Цезарь и Помпеи, обладавшие 
большими военными силами, начнут враждовать друг с другом, и это в то время, 
когда государство было чрезвычайно дезорганизовано и с давних пор находилось в 
тяжелом состоянии. Ведь магистраты назначались среди раздоров и взя* 
точничества, при всякого рода злоупотреблениях, с помощью камней и мечей. Тогда 
бесстыдно царили подкуп и взятка, и сам народ приходил на выборы подкупленным. 
Иногда случалось, что плата за эпонимные41 магистратуры достигала 800 
талантов42. Случалось, что консулы теряли надежду отправиться в поход и воевать,
 связанные правлением триумвиров. Худшие из них вместо военных походов 
извлекали барыши из государственных сумм и из выборов себе преемников. 
Порядочные люди вследствие этого вовсе перестали занимать государственные 
должности, так что из-за такой анархии государство однажды в течение восьми 
месяцев оставалось без магистратур.
20. Помпеи сознательно допускал такой беспорядок, чтобы ощущалась необходимость 
назначения диктатора. Среди многих шла болтовня о том, что единственным 
спасением от теперешних зол была бы монархическая власть; что нужно выбрать 
человека сильного и вместе с тем милостивого; указывали на Помпея, который имел 
в своем распоряжении достаточно войска, как кажется, любил народ и уважал сенат,
 был воздержан в жизни и благоразумен, легко доступен для просьб, — было 
неважно, таков ли он или только таким казался. Помпеи на словах сердился по 
поводу всех этих предположений, на деле же тайно все делал для их осуществления 
и нарочно допускал беспорядок и анархию в государственном управлении.
Так как Милон помогал Помпею в борьбе против Клодия и благодаря возвращению 
Цицерона пользовался большой популярностью, то он во время царившей тогда 
анархии начал домогаться консульства, как бы при нормальных условиях. Помпеи 
тянул с выборами, и Милон, недовольный Помпеем, который и по отношению к нему
Аппиан. Гражданские войны 
93
Говорят, что Диомед, скитавшийся после разрушения Илиона, основал там первый 
город в Италии43.
21. Ланувий отстоит от Рима на 150 стадий44, Клодий в это время возвращался 
верхом из своих имений и встретился с Милоном около Бовилл. Сами они не 
обратили внимания друг на друга, так как находились в враждебных отношениях, и 
проехали мимо. Но раб Милона бросился на Клодия и ударил его кинжалом в спину. 
Трудно сказать, действовал ли он по приказанию или хотел убить его как врага 
своего господина. Конюх перенес истекающего кровью Клодия в ближайшую гостиницу.
 Милон явился туда с рабами и прикончил умирающего, или Клодий, быть может, был 
уже мертв. Он изображал дело так, что вовсе не собирался его убить и не давал 
такого приказания; но, подвергаясь со всех сторон опасности, полагал, что раз 
начатое дело нужно докончить. Когда известие об этом несчастье было принесено в 
Рим, пораженный народ провел ночь на форуме, а с наступлением дня выставил тело 
Клодия на ростре4 5. Затем некоторые из народных трибунов, а также друзья 
Клодия, окруженные толпой, перенесли его труп в курию46. Это было сделано для 
того, чтобы оказать Клодию посмертные почести, так как он принадлежал к 
сенаторскому сословию, или, быть может, для того, чтобы выразить порицание 
сенату, пренебрегающему происшедшим. Те из присутствующих, кто был посмелее, 
снесли в одно место скамьи и сиденья сенаторов и подожгли их, отчего и курия и 
много соседних домов сгорели вместе с телом Клодия.
22. Наглость же Милона дошла до того, что он не столько боялся ответственности 
за убийство Клодия, сколько негодовал на то, что Клодию оказали такую честь на 
похоронах. Собрав толпу рабов и сельчан, раздавая деньги народу и подкупив 
народного трибуна Марка Целия, Милон дерзко вернулся в Рим. Как только он 
вступил в город, Целий тотчас повлек его на форум, где были заранее собраны 
подкупленные им люди. Дело изображалось так, что он в негодовании ведет Милона 
в народное собрание, чтобы немедленно предать его суду. Целий надеялся, что 
если Милона оправдает присутствующая в этот момент на форуме толпа, он 
ускользнет от более справедливого наказания. Милон выступил с речью, утверждая, 
что он не замышлял всего этого дела: он не пошел бы на него с багажом и женой. 
Остальную часть своей речи он направил против Клодия, изображая его че-
94
рые сожгли, вместе с его телом, курию. В то время когда он говорил, остальные 
народные трибуны и неподкупленная часть народа, вооруженные, ворвались на форум.
 Целий и Милон, переодевшись рабами, убежали. Однако начались массовые убийства 
других, так как искали уже не друзей Милона, но убивали кого придется, граждан 
и иностранцев, а в особенности тех, кто выделялся одеждой или золотыми 
перстнями47. Как бывает в моменты государственной анархии, беспорядками 
воспользовались рабы. Они предались грабежам, так как их было большинство и они 
действовали оружием против безоружных. Они не гнушались никаким преступлением: 
бросались в дома и, обходя их, на словах разыскивали друзей Милона, а на деле — 
все, что можно было взять. В течение многих дней Милон служил им предлогом и 
для поджогов, и для избиений камнями, и для других дел такого же рода.
23. Сенат собирался со страхом и взирал на Помпея как на будущего диктатора. 
Сенаторы полагали, что положение дел требует диктатуры. По совету Катона, они 
выбрали Помпея консулом без товарища по должности. Это они сделали для того, 
чтобы он. управляя единолично, фактически был диктатором и вместе с тем был бы 
подотчетен сенату как консул. Помпеи первый из консулов имел в своих руках две 
большие провинции, войско, средства и самодержавную власть в государстве, 
будучи единственным консулом. С той целью, чтобы Катон не беспокоил его, 
оставаясь в Риме, Помпеи провел постановление, предписывающее Катону отнять 
Кипр у царя Птолемея48. Это постановление было принято еще Клодием, так как 
Птолемей, когда Клодий однажды был захвачен пиратами, послал ему для выкупа 
из-за своей скаредности только два таланта49. Катон начал устраивать дела на 
Крите, а Птолемей, узнав о состоявшемся постановлении сената, бросил свои 
сокровища в море, себя же лишил жизни.
Помпеи тем временем начал процессы против различных злоупотреблений, в 
особенности взяточничества и подкупа. Ему казалось, что именно в государстве 
тогда это и было главным недугом и что от искоренения этого последует быстрое 
исцеление. Он провел закон, что всякий желающий может требовать от магистрата 
отчета, начиная с его, Помпея, первого консульства и вплоть до настоящего 
времени. С тех пор прошло немногим меньше двадцати лет; в течение этого срока и 
Цезарь сделался консулом. Друзья последнего подозревали Помпея в том, 
Аппиан. Гражданские войны 
95
что он взял такой большой срок, желая нанести оскорбление Цезарю по злобе на 
него. Поэтому они советовали Помпею лучше заняться исправлением настоящего, чем 
докучать за прошлое столь достойным людям. В числе других они называли и Цезаря.
 Но Помпеи выразил негодование по поводу упоминания о Цезаре, как будто тот 
выше подозрений: ведь он и свое второе консульство включает в этот период. Он 
берет такой большой срок для радикального исправления государственного 
устройства, издавна подвергающегося порче.
24. В соответствии с такими словами Помпеи издал закон, и тотчас возникло 
огромное количество самых разнообразных процессов. Чтобы судьи не боялись, 
Помпеи сам наблюдал за ними, окружив их военной охраной. Первыми были заочно 
осуждены Милон за убийство Клодия и Габиний за беззаконие и безбожие, так как 
он, без постановления народного собрания и вопреки запрещению Сивиллиных книг50,
 вторгся с войском в Египет. Были осуждены также Гипсей, Меммий, Секст и другие,
 в большинстве случаев за взятки и подкуп народа. Скавра Помпеи вызвал через 
глашатая в суд, хотя толпа умоляла его о прощении. Когда затем народ снова 
начал приставать к обвинителям, прибежавшие солдаты Помпея начали резню. Тогда 
народ замолчал, и Скавр был осужден. Всех присудили к изгнанию, а Габиния, 
кроме этого, и к конфискации имущества. Сенат, громко восхваляя деятельность 
Помпея, продлил ему наместничество в обеих провинциях на следующий срок. Меммий,
 осужденный за подкуп, обвинил в подобном же преступлении тестя Помпея Луция 
Сципиона, так как Помпеи издал закон, согласно которому тот, кто донесет на 
другого, освобождается от наказания. Тогда Помпеи сам оделся в одежды 
подсудимых, что делали и многие из судей. Меммий, оплакивая государственные 
порядки, прекратил дело.
25. Уже как бы установив все, для чего была необходима единоличная власть, 
Помпеи назначил Сципиона вторым консулом на остальную часть года. Хотя после 
этого и другие лица назначались консулами, но Помпеи внимательно наблюдал за 
ними и фактически держал власть в своих руках. Он был тогда в Риме все и вся, 
ибо благоволение сената было к нему особенно велико из ревности к Цезарю, 
который во время своего консульства его ни во что не ставил; Помпеи же, по их 
мнению, быстро исцелил бы государство от его болезни без того, что-
96
бы досаждать кому-либо во время отправления своей должности или. вызвать 
Недовольство.
Изгнанники из Рима, приезжая к Цезарю, убеждали его остерегаться Помпея, так 
как он и закон о подкупе установил, имея в виду его. Цезарь успокаивал их и 
хвалил Помпея, а народных трибунов уговорил провести ему разрешение домогаться 
второго консульства, находясь в отсутствии. Это и было проведено 'еще во время 
консульства Помпея и без всякого протеста с его стороны. Но Цезарь подозревал, 
что сенат будет ему противодействовать, и боялся по проискам своих врагов снова 
превратиться в частного человека. Он пускался на все хитрости, чтобы остаться у 
власти до тех пор, пока не будет назначен консулом, и требовал от сената 
некоторого продления срока своего командования в Галлии или в части ее. Так как 
Марцелл, бывший консулом после Помпея, препятствовал этому, то, как передают. 
Цезарь, ударив по рукоятке меча, сказал тому лицу, которое ему об этом донесло: 
«Вот он мне даст».
26. Цезарь основал в Верхней Италии51 город Новумкомум, даровав ему латинское 
право; тот из его жителей, кто в течение года занимал высшую должность, 
становился римским гражданином, — таково значение латинского права. Марцелл, с 
целью оскорбить Цезаря приказал высечь розгами одного из новумкомцев, 
занимавшего у себя городскую магистратуру и потому считавшегося римским 
гражданином, чего нельзя было сделать с лицом, обладавшим правами римского 
гражданства. Марцелл по своей пылкости открыл свою мысль: удары служат 
признаком негражданства. Поэтому он приказал высечь этого человека и рубцы 
показать Цезарю. Дерзость Марделла дошла до того, что он предлагал до окончания 
срока послать Цезарю преемников по наместничеству. Но Помпеи воспрепятствовал 
этому под тем лицемерным предлогом, что из-за остающегося краткого срока не 
следует оскорблять такого блестящего мужа, как Цезарь, принесшего столько 
пользы отечеству. Тем самым Помпеи показал, что по истечении срока Цезаря 
должно лишить власти.
Затем были выбраны консулы, наиболее враждебные Цезарю, Эмилий Павел и Клавдий 
Марцелл, двоюродный брат первого Марцелла, а также в народные трибуны Курион, 
весьма враждебно настроенный к Цезарю. Он чрезвычайно заискивал перед народом и 
обладал прекрасными ораторскими способностями. Цезарь не смог соблазнить 
Клавдия деньгами, но Павла он подкупил за 1500 талан-
97
тов52, чтобы тот не выступал ни за, ни против него; а от Куриона, зная, что он 
страдает от огромного количества долгов, Цезарь, дав ему еще большую сумму, 
добился прямого содействия. Павел на эти деньги построил римлянам так 
называемую Павлову базилику, очень красивое здание, 27. Курион же, чтобы не 
казалось, что он сразу переменил свое отношение к Цезарю, внес проект весьма 
сложной постройки и починки большого количества мостов и предложил поставить во 
главе этого дела себя самого на пять лет. Он знал, что ничего из этого не 
выйдет, так как надеялся, что друзья Помпея станут этому противодействовать и у 
него с Помпеем выйдет какое-нибудь столкновение. Все случилось так, как 
предполагал Курион. Сам он делал вид, что является врагом Цезаря. Клавдий 
предлагал послать Цезарю преемников в Галлию, ибо срок его истекал. Павел 
молчал. Курион, которого считали противником и Цезаря и Помпея, одобрял 
предложение Клавдия, но в дополнение к нему предложил, чтобы и Помпеи, вместе с 
Цезарем, отказался от наместничества и войска. Ибо, говорил он, таким путем в 
государстве будет достигнуто прочное и безопасное положение. Многие возражали, 
что эта мера является несправедливой, так как срок полномочий Помпея еще не 
истек. Поэтому Курион формулировал свое предложение яснее и резче, говоря, что 
не следует посылать преемников Цезарю, если не дать их и Помпею. Так как они 
относятся с недоверием друг к другу, то в государстве не наступит спокойствия, 
пока оба они не превратятся в частных людей. Курион предлагал все это, зная, 
что Помпеи не откажется от власти. С другой стороны, он видел, что народ уже 
несколько охладел к Помпею из-за процессов о подкупе. Так как предложение 
Куриона было весьма приемлемым, то народ хвалил его как единственного человека, 
который, действуя достойно города Рима, навлек враждебное отношение к себе 
обоих. Однажды толпа даже сопровождала Куриона, осыпая цветами, как великого 
борца в трудном состязании. Ибо ничто тогда не казалось страшнее, чем размолвка 
с Помпеем.
28. Последний же, лечившийся где-то в Италии, в послании в сенат хитро 
восхвалял подвиги Цезаря, но также перечислял и свои собственные, восходя к их 
началу. В частности Помпеи указывал, что он не домогался ни третьего 
консульства, ни наместничества, связанного с ним, ни предоставления ему войска: 
будучи призван на исцеление государства, он считал это для себя честью.
98
То, что он взял на себя против воли, писал Помпеи, он добровольно передает 
всякому желающему, не дожидаясь установленного срока. Ловкость, с которой было 
написано послание, бросало хороший свет на Помпея, а вместе с тем оно содержало 
вызов по отношению к Цезарю, не отказавшемуся от власти даже в установленный 
для нее срок. Лично прибыв в сенат, Помпеи наговорил сенаторам много всяких 
вещей подобного рода, подтверждая свое обещание отказаться от власти. Как друг 
и зять Цезаря он утверждал, что и тот с большим удовольствием откажется от 
власти: ведь у Цезаря была продолжительная и тяжелая война против очень 
воинственных народов. Многое приобретя для отечества, он охотно перейдет к 
почетным должностям, жертвоприношениям и отдыху. Все это Помпеи говорил для 
того, чтобы Цезарю были немедленно посланы преемники, а сам он отделался бы 
одними обещаниями. Курион же, указывая его хитрость, заявлял, что одних 
обещаний мало; надо, чтобы он тотчас же сложил власть. Точно так же не следует 
лишать Цезаря войска, прежде чем Помпеи не станет частным человеком. Ибо это не 
принесет никакой пользы Цезарю в его личной вражде, да и римлянам едва ли будет 
выгодно в случае насилия над государством со стороны одного из них, если такая 
власть останется в руках одного человека; уж лучше сохранить возможность 
выставить одного против другого. Ничего не скрывая, Курион злословил о Помпее, 
утверждая, что он стремится к тирании: если теперь, из страха перед Цезарем, он 
не сложит власти, то уже никогда не выпустит ее из своих рук. Курион требовал 
от сената, что если Цезарь и Помпеи откажутся повиноваться, их нужно объявить 
врагами государства и собирать против них войска. Таким путем ему удалось 
окончательно скрыть, что он подкуплен Цезарем.
29. Помпеи, гневаясь на Куриона и угрожая ему, в негодовании тайно уехал в 
предместья Рима. А сенат, хотя начал уже с подозрением относиться и к Помпею и 
к Цезарю, однако считал Помпея более демократичным и был недоволен Цезарем за 
его презрение к сенату во время консульства. Сенат, действительно, считал 
небезопасным лишить Помпея власти, пока от нее не откажется Цезарь, 
находившийся вне города и строивший широкие планы. Как раз обратное утверждал 
Курион, доказывая сенаторам, что им нужно иметь под рукою Цезаря против Помпея 
или одновременно лишить власти их обоих. Не будучи в состоянии убедить сенат в 
этом, Курион распустил его, 
99
не добившись ни в чем решения — трибун имел на это право. Вот тогда-то Помпеи 
особенно пожалел, что он поднял на прежнюю высоту трибунат, доведенный до 
крайней степени бессилия Суллой. Однако, расходясь, сенат постановил, чтобы 
Цезарь и Помпеи послали по одному легиону для охраны Сирии, что было необходимо 
вследствие поражения Красса. Помпеи из хитрости потребовал у Цезаря назад один 
легион, который он недавно ему предоставил после поражения двух легатов Цезаря 
— Титурия и Котты. Этот легион, наградив каждого солдата 250 драхмами, Цезарь 
отослал в Рим и вместе с ним послал другой легион от себя. Но так как в Сирии 
ничего опасного не оказалось, то легионы остались зимовать в Капуе.
30. Посланные за ними Помпеем к Цезарю люди клеветали на Цезаря и заверяли 
Помпея, что солдаты Цезаря, изнуренные трудной и продолжительной службой и 
тоскующие по дому, станут на сторону Помпея, лишь только перейдут Альпы. Они 
говорили это либо по своей неосведомленности, либо будучи подкуплены Помпеем. А 
у Цезаря каждый человек был силен в ревности к службе и в бранных трудах, — 
из-за привычки к войне, частью же из-за выгод, которые она дает победителям, а 
Также из-за всего другого, что они получили от Цезаря, ибо он был щедр на 
подачки, желая использовать их для выполнения своих планов. Кое-кто понимал эти 
намерения, но оставался спокойно у него. Помпеи же, опираясь на все эти 
сведения, не собирал войска и вообще не делал никаких приготовлений, 
необходимых для предстоявшего ему дела. Сенат потребовал от каждого сенатора 
высказаться по данному вопросу. Клавдий лукаво разделял сенаторов и выпытывал у 
них по очереди их мнения: послать ли Цезарю преемников, а Помпея лишить власти. 
Большинство не одобряло последнего, но послать Цезарю преемников решило. Когда 
же Курион спросил, угодно ли сенату, чтобы оба, Цезарь и Помпеи, сложили свою 
власть, 21 человек ответил отрицательно, но 3 7 О человек для общей пользы и 
чтобы избежать раздора, начали склоняться к мнению Куриона. Тогда Клавдий 
распустил сенат, кричал: «Побеждайте, чтобы иметь Цезаря господином».
31. Когда внезапно распространился ложный слух, будто Цезарь, перейдя Альпы, 
идет к Риму, поднялось большое смятение, и всех охватил страх. Клавдий 
предложил, чтобы войско, стоявшее в Капуе, выступило про-
100 
тив Цезаря как врага. Когда Курион стал возражать против этого предложения, так 
как оно основано на ложных слухах. Клавдий сказал: «Если мне мешают общим 
постановлением устроить дело на пользу государства, то я буду устраивать его от 
своего имени как консул». Говоря это, он выбежал из сената и вместе со своим 
товарищем по должности отправился в предместья. Подавая меч Помпею, Клавдий 
сказал: «Мы приказываем тебе — я и вот он — выступить против Цезаря за 
отечество. Для этого мы даем тебе войско, которое находится теперь в Капуе или 
в другом месте Италии, или то, которое тебе будет угодно набрать». Помпеи 
повиновался приказанию консулов, однако прибавил: «Если нет ничего лучшего». И 
здесь Помпеи обманывал или хитрил ради соблюдения приличия. У Куриона за чертою 
города не было никакой власти, ибо народным трибунам запрещено выходить за 
стены Рима. В народном собрании Курион сожалел о происшедшем и требовал от 
консулов постановления, чтобы никто не повиновался Помпею, набирающему войско. 
Не будучи в состоянии ничего добиться, боясь за себя и отчаявшись в чем-нибудь 
помочь Цезарю — к тому же у него оканчивался срок трибуната54, — Курион 
поспешно отправился к Цезарю.
3 2. Последний, переплыв океан, только что вернулся из Британии и из области 
рейнских галлов, перешел Альпы с 5000 пехотинцев и 300 всадников. Он спустился 
в пограничную с Италией Равенну, последний пункт, на который распространялась 
его власть. Радушно приняв Куриона и выразив удовольствие по поводу всего 
сделанного им, Цезарь следил отсюда за развертывающимися событиями. Курион 
полагал, что нужно собрать все войско и идти на Рим, Цезарь же считал 
необходимым сделать попытку к примирению. Он приказал своим сторонникам 
договариваться за него и заявлял, что откажется от других провинций и войск, 
кроме двух легионов в Иллирии вместе с Цизальпинской Галлией, пока не будет 
назначен консулом. Помпеи, казалось, был удовлетворен этим. Но когда консулы 
стали противодействовать желанию Цезаря, последний написал письмо сенату, а 
Курион, проехав в три дня 2300 стадий55, передал письмо новым консулам, которые 
должны были вступить в сенат в первый день нового года. Жалоба Цезаря содержала 
торжественный перечень всего того, что он совершил с самого начала, а также его 
заявление, что он хотел бы отказаться от власти вместе с Помпеем; но так как 
тот еще остается
101 
у власти, то и он не сложит с себя полномочий и скоро явится мстителем за 
отечество и за себя самого. Все громко закричали, принимая это как объявление 
войны, и назначили преемником Цезаря Луция Домиция. Последний тотчас выступил с 
3000 человек, вновь набранных.
33. Антоний и Кассий, бывшие народными трибунами после Куриона, одобрили это. 
Сенат же, еще больше склонный к вражде, полагал, что войско Помпея, 
противопоставленное войску Цезаря, является его стражем, а войско Цезаря, 
напротив, враждебно ему. Консулы Марцелл и Лентул приказали сторонникам Антония 
удалиться из сената, чтобы они не подверглись каким-нибудь оскорблениям, хотя 
они и были народными трибунами. Тогда Антоний с громким криком, в гневе вскочил 
со своего кресла и стал призывать на сенаторов богов по поводу насилия над 
священной и неприкосновенной личностью трибунов. Не совершив ни убийства, ни 
каких-либо других гнусностей, они изгоняются только за то, что внесли 
предложение, которое, по их мнению, будет полезным. Сказав это, Антоний выбежал,
 словно одержимым богом, предвещая предстоящие смуты, войны, убийства, 
проскрипции56, изгнания, конфискации и тому подобное. В возбуждении он призывал 
тяжелые проклятия на головы виновников всего этого. Вместе с ним из сената 
выбежали Курион и Кассий, ибо оказалось, что уже один отряд, посланный Помпеем, 
окружает сенат. Они немедленно отправились к Цезарю, тайно, ночью, в наемной 
повозке, переодетые рабами. Он показал беглецов в таком виде солдатам и, 
возбуждая их, говорил, что их, совершивших такие подвиги, сенат считает врагами,
 а вот этих мужей, замолвивших за них слово, постыдно изгоняют.
34. Итак, с обеих сторон война была начата и открыто объявлена'. Сенат полагал, 
что войско из области галлов прибудет к Цезарю не так скоро и он не пойдет на 
предстоящее серьезное дело с малыми силами. Поэтому сенат предписал Помпею 
набрать 130 000 италийцев, главным образом из опытных в военном деле ветеранов, 
и чужеземцев из наиболее храбрых соседних племен. На ведение войны постановили 
выдать Помпею государственные средства и, если понадобится, то обратить на 
военные нужды и свои частные средства. А в города с величайшим гневом, рвением 
и быстротой посылали за новыми средствами. Цезарь же прежде всего послал за 
своими войсками. Он всегда предпочитал действовать страхом неожиданности и 
смелости, чем силой подготовки. Поэтому
102 
в столь великой войне он решил прежде всего напасть с 5000 человек и 
своевременно занять выгодное положение в Италии.
35. Центурионов с небольшим отрядом наиболее храбрых солдат, одетых в 
гражданское платье, он выслал вперед, чтобы они вошли в Аримин и внезапно 
захватили город. Это — первый город Италии на пути из Галлии. Сам Цезарь 
вечером, под предлогом нездоровья удалился с пира, оставив друзей за ужином. 
Сев в колесницу, он поехал в Аримин, в то время как всадники следовали за ним 
на некотором расстоянии. Быстро подъехав к реке Рубикону, которая служит 
границею Италии, Цезарь остановился, глядя на ее течение, и стал размышлять, 
взвешивая в уме каждое из тех бедствий, которые произойдут в будущем, если он с 
вооруженными силами перейдет эту реку. Наконец, решившись, Цезарь сказал 
присутствующим: «Если я воздержусь от этого перехода, друзья мои, это будет 
началом бедствий для меня; если же перейду — для всех людей». Сказав это, он, 
как вдохновенный свыше, стремительно перешел реку, прибавив известное 
изречение: «Пусть жребий будет брошен»57.
Быстро подойдя к Аримину, Цезарь на заре захватил его и двинулся дальше, 
оставляя части в удобных местах. Все ближайшее население он привлек на свою 
сторону либо силой, либо гуманным отношением. Начались бегство и переселения из 
всех мест в испуге, с плачем. Никто ничего не знал в точности, все думали, что 
Цезарь идет с бесчисленным войском.
36. Узнав об этом, консулы не позволяли Помпею спокойно. как этого требовал его 
военный опыт, принять его план действий, но требовали от него напасть на Цезаря 
в Италии, для чего набирались войска, как если бы городу грозил немедленный 
захват. Но остальные сенаторы ввиду того, что, против ожидания, нападение 
Цезаря было чрезвычайно стремительным, испугались, чувствуя себя совершенно 
неготовыми к борьбе с ним. В ужасе раскаивались в том, что не приняли 
предложений Цезаря. Теперь, когда страх изменил их воинственное настроение в 
сторону благоразумия, сенаторы начали думать, что предложения Цезаря были 
правильны.
А в Риме происходили многие чудеса, являлись небесные знамения. Говорили, что 
бог послал кровавый дождь; на статуях богов выступал пот; молния ударила во 
многие храмы, родил мул. Многие и другие несчастья предвещали окончательное 
уничтожение старого государственного
Аппиан. Гражданские войны 
103 
строя и перемену его. Люди давали обеты, как во время страшных событий, и народ,
 помня несчастья эпохи Мария и Суллы, вопил, чтобы Цезарь и Помпеи сложили с 
себя власть, как будто в этом одном заключалось средство предотвратить войну. 
Цицерон требовал, чтобы к Цезарю были посланы посредники.
37. Консулы во всем оказывали противодействие сенату. Фавоний, насмехаясь над 
фразой, брошенной когда-то Помпеем58, приглашал его ударить ногой о землю и 
вывести из нее войска. Помпеи же сказал: «Вы будете их иметь, если последуете 
за мной и не станете бояться оставить Рим и, если это потребуется, Италию. Не 
поместья и не жилища являются силою и славою для мужей, но мужи, где бы они ни 
были, имеют их вместе с собою. Сражаясь, они снова приобретут себе и жилища». 
Сказав это, он пригрозил упорствующим, если они, щадя свои поместья или 
имущество, оставят борьбу за отечество. Затем Помпеи тотчас вышел из сената и 
выехал из города к капуанскому войску. Консулы последовали за ним. Других 
сенаторов долго удерживало сомнение, и они ночевали все вместе в здании сената. 
Однако на другой день большая часть их отправилась вслед за Помпеем.
38. Консул настигнул в Корфинии Луция Домиция, который был послан принять от 
него власть, имея с собою неполных 4000 человек, и осадил его там. Жители 
Корфиния, захватив убегающего Домиция у городских ворот, привели его к Цезарю. 
Последний, чтобы показать пример другим, ласково принял войско Домиция, 
перешедшее на его сторону, самого же Домиция, невредимого и со всем его 
имуществом, отпустил на все четыре стороны. Цезарь надеялся, что тот благодаря 
оказанному ему благодеянию, быть может, останется у него, но не препятствовал 
ему идти и к Помпею.
Так как все это произошло очень стремительно, то Помпеи поспешил из Капуи в 
Нуцерию, а из Нуцерии в Брундизий, чтобы, переплыв через Ионийское море в Эпир, 
там заняться приготовлениями к войне. Он поспешно отправляет послания по всем 
провинциям, пишет царям, городам, полководцам и династам, чтобы они оказали 
помощь в войне, кто чем может. Все это произошло одновременно. Собственное 
войско Помпея находилось в Испании и было готово двинуться туда, куда будет 
нужно. Часть тех легионов, которые были при Помпее, он приказал консулам 
заранее отвести из Брундизия в Эпир.
104 
Они немедленно благополучно переправились в Диррахий. Некоторые называют этот 
город Эпидамном по следующему недоразумению. Царь тамошних варваров, Эпидамн, 
основал город у моря и по своему имени назвал его Эпидамном. Сын его дочери, 
Диррах, которого считают происходящим от Посидона, основал для этого города 
гавань и назвал ее Диррахием. Этому Дирраху, который подвергся нападению со 
стороны братьев, помог за участок земли Геракл, придя из Эрифеи. Поэтому 
диррахийцы считали основателем колонии Геракла как имеющего надел. Они не 
отказывались от Дирраха, но больше гордились происхождением от Геракла как бога.
 Говорят, что в этой битве Гераклом по ошибке был убит Ионий, сын Дирраха, и 
Геракл, предав погребению его тело, бросил его в море, чтобы Ионий стал 
эпонимом59 последнего. Со временем этой страной и городом овладели бриги, 
пришедшие из Фригии, и за ними иллирийское племя тавлантии, а за тавлантиями 
другой иллирийский народ, либурны, которые грабили окрестности на своих быстрых 
кораблях. Отсюда римляне называют либурнидами быстроходные корабли, с которыми 
они впервые познакомились у либурнов. Изгнанные из Диррахия либурны призвали на 
помощь керкирян, господствующих на море, и изгнали либурнов. К диррахийцам 
керкиряне примешали своих поселенцев, почему порт кажется греческим. Название 
же его, как несчастливое, керкиряне переменили и стали называть порт Эпидамном, 
по имени вышележащего города. И Фукидид его так называет. Однако прежнее имя 
одержало верх, и порт называют теперь по-прежнему Диррахием.
40. Часть войска с консулами переправилась в Диррахий, а Помпеи, отведя 
остальную часть в Брундизий, ожидал там возвращения кораблей, перевозивших 
консулов. Со стен города он отражал подошедшего тем временем Цезаря и окружал 
город рвом, пока не вернулся флот. Тогда Помпеи вечером отплыл, оставив на 
стенах наиболее храбрых из своих воинов. Они с наступлением ночи отплыли из 
Брундизия с попутным ветром. Таким образом Помпеи со всем войском, оставив 
Италию, перешел, в Эпир. А Цезарь находился в затруднении, куда направиться и 
откуда начать войну, видя, что к Помпею стремятся все отовсюду. Он боялся его 
испанского войска, большого и опытного, как бы оно не очутилось у него в тылу, 
когда он станет преследовать Помпея. Поэтому Цезарь решил, отправившись в 
Испанию, предварительно
105 
уничтожить тамошнее войско Помпея. Свои силы он разделил на пять частей: одну 
оставил в Брундизий, другую в Гидроунте, третью в Таренте, чтобы они охраняли 
Италию. Других Цезарь послал вместе с Квинтом Валерием занять хлебородный 
остров Сардинию, которую они и захватили. Азиний Поллион был послан в Сицилию, 
которой управлял тогда Катон. Когда последний спросил Поллиона, на каком 
основании он вторгся в чужую провинцию, по постановлению ли сената или решению 
народа, то тот ответил следующее: «Тот, кто правит Италией, послал меня для 
этого». И Катон, заявив, что, щадя подвластное ему население, не станет здесь с 
ним сражаться, переплыл на Керкиру, а оттуда отправился в Помпею.
41. Цезарь, спеша в Рим, всевозможными посулами и обещаниями старался привлечь 
на свою сторону город, который трепетал от ужаса при воспоминании о бедствиях, 
бывших при Сулле и Марии. По отношению же к своим врагам Цезарь обнаруживал 
великодушие, заявляя, что даже Луция Домиция, попавшего ему в руки, он отпустил 
на свободу со всем имуществом. Цезарь приказал взломать запоры государственного 
казначейства и грозил смертью Метеллу, единственному из народных трибунов, 
который этому препятствовал. Он начал расходовать неприкосновенные суммы, на 
которые, говорят, при галльском нашествии в старину наложено было публичное 
заклятие ни на что не тратить их, за исключением новой войны с галлами. Но 
Цезарь заявил, что он сам снял с города заклятие, сделав галлов безопасными. 
Над Римом он поставил Лепида Эмилия, а над Италией и италийскими войсками — 
народного трибуна Марка Антония, Вне Италии Цезарь назначил Куриона управлять 
Сицилией вместо Катона, Квинта — Сардинией, в Иллирию послал Гая Антония, а 
Цизальпийскую Галлию поручил Лицинию Крассу. Для Ионийского и Тирренского морей 
он приказал быстро сформировать две эскадры. Командующими над ними, еще пока 
они формировались, Цезарь назначил Гортензия и Долабеллу.
42. Укрепив таким образом Италию и сделав ее неприступной для Помпея, Цезарь 
отправился в Испанию. Там он вступил в борьбу с Петреем и Афранием, 
полководцами Помпея, и на первых порах терпел поражения. Но затем они стали 
воевать почти с равным успехом около города Илерты. Разбив лагерь на крутизнах, 
Цезарь получал продовольствие по мостам через реку Сикорис. Когда бурным 
течением реки мост был внезапно разрушен, воины Петрея истребили большое 
количество людей Цеза-
106 
ря, отрезанных на другом берегу. И сам Цезарь с оставшимся войском сильно 
страдал от неудобной местности, голода, наступившей зимы и от неприятеля. Он 
почти находился в положении осаждаемого, пока не наступило лето, а Афраний и 
Петрей начали отступать во внутреннюю Испанию, чтобы там набрать новое войско. 
Цезарь же все время опережал противника, перерезал рвом проходы и помешал 
неприятелю идти дальше. Часть противника, посланную вперед для занятия лагеря, 
Цезарь окружил. Воины покрыли головы щитами, что служит признаком сдачи. Цезарь,
 повсюду добиваясь популярности у неприятеля, запретил переколоть сдавшихся 
воинов или взять их в плен, а отослал их невредимыми к войску Афрания. Поэтому 
между вражескими лагерями начались постоянные сношения и шли разговоры о мире 
среди солдатской массы.
43. Афраний и другие вожди уже решили уступить Цезарю Испанию с тем, чтобы он 
отпустил их невредимыми к Помпею. Но Петрей противился этому и, рыская по 
лагерю, убивал тех из солдат, кого он заставал в сношениях с воинами Цезаря. 
Даже кого-то из своих командиров, противившихся ему, он умертвил собственной 
рукою. Вот почему, негодуя на суровость Петрея, его люди все больше и больше 
обращались мыслями к гуманному Цезарю. Когда, вдобавок ко всему, Цезарь отрезал 
их еще и от воды, беспомощный Петрей вместе с Афранием вступил с ним в 
переговоры под наблюдением войска с той и другой стороны. Было решено, что они 
уступят Цезарю Испанию, а Цезарь отведет их невредимыми к реке Вару и оттуда 
отпустит к Помпею. Придя к этой реке, Цезарь собрал тех из воинов Петря и 
Афрания, которые были из Рима и Италии, поместил их на такое место, откуда 
можно было слушать, и сказал им следующее: «Из вас, враги (пользуясь пока этим 
словом, сделаю мою мысль яснее для вас), я не приказал никого убивать; ни тех, 
которые были посланы вперед для занятия лагеря и сдались мне, ни остальное ваше 
войско, когда я отрезал ему воду, и это несмотря на то, что до того Петрей убил 
тех из моих воинов, которые были захвачены за рекой Сикорис. Если вы чувствуете 
ко мне какую-нибудь благодарность, расскажите об этом всем солдатам Помпея». 
Сказав это, он отпустил их невредимыми и заявил, что Испанией будет управлять 
Кассий Квинт.
44. Таково было положение дел у Цезаря. В Африке у Помпея командовал Вар Аттий; 
Юба, царь мавританских
107 
номадов60, был с ним в союзе. Курион в интересах Цезаря напал на них из Сицилии 
с двумя легионами, двенадцатью большими военными кораблями и многими грузовыми 
судами. Он пристал к Утике и в небольшом конном сражении около нее обратил в 
бегство нескольких всадников из номадов. Войску, стоящему под оружием, Курион 
позволил провозгласить себя императором. Это почетное имя дается полководцу 
воинами, которые тем самым как бы свидетельствуют, что он достоин быть их 
повелителем. В старину полководцы принимали эту почесть в награду за всякие 
великие дела, теперь же, как я узнаю, чтобы заслужить ее, необходимо уложить 10 
000 человек.
Еще когда Курион плыл из Сицилии, африканцы предполагали, что он из честолюбия 
разобьет лагерь возле вала Сципиона, привлеченный славой его подвигов, и 
отравили там воду. Они не ошиблись в расчете. Курион устроил здесь стоянку, и 
войско тотчас заболело. У тех, кто пил воду, зрение становилось неясным, как в 
тумане, наступал глубокий обморок, а после него разнообразные извержения пищи и 
судороги во всем теле. Вследствие этого Курион начал переносить лагерь к самой 
Утике, ведя войско, ослабевшее от болезни, через большое и длинное болото. 
Когда же до них дошла весть о победе Цезаря в Испании, они снова ободрились и 
построились к битве у моря в небольшом укреплении. В происшедшем сильном 
сражении у Куриона пал один человек, у Вара'же шестьсот61; еще больше было 
ранено.
45. Когда подходил Юба, появился ложный слух, что он повернул назад около реки 
Баграда, отстоявшей недалеко оттуда, так как-де его царство опустошалось 
соседями. Рассказывали, что он оставил на реке полководца Сабурру с небольшим 
только отрядом. Доверяя этой ложной молве, Курион, жарким летом, около третьего 
часа дня62, песчаной и безводной дорогой повел свои главные силы на Сабурру. 
Ибо если о ставалась кое-какая зимняя влага, она была высушена жаром солнца, а 
реку же занимал Сабурра и сам царь, который находился там же. введенный в 
заблуждение, Курион поднялся на холмы с войском, измученным усталостью, зноем и 
жаждой. Когда враги увидели его в таком состоянии, они начали переходить реку в 
полной боевой готовности. А Курион с весьма неразумной смелостью начал 
спускаться с холмов, ведя совершенно ослабевшее войско. Когда его окружили 
всадники номадов, он на некоторое время отступил и стя-
108 
нул войско. Но теснимый врагом, Курион снова отступил на холмы. Азиний Поллион 
в начале несчастья бежал с немногими людьми к лагерю в Утике, чтобы Вар 
как-нибудь не напал на него при известии о поражении Куриона. Последний, храбро 
сражаясь, пал вместе со всем наличным войском, так что за Поллионом никто не 
вернулся в Утику. Таков оказался результат битвы на реке Баграде. Отрезанная 
голова Куриона была доставлена Юбе.
4 6. Когда о несчастье стало известно в лагере у Утики, командующий флотом 
Фламма немедленно бежал с флотом, прежде чем успел принять к себе кого-нибудь 
из находящихся на берегу. Азиний, переправившись на легкой лодке к стоящим на 
море купцам, просил их подплыть к берегу и взять войско. Некоторые 
действительно подплыли ради этого ночью к берегу; но когда солдаты все вместе 
поднялись на корабли, те начали тонуть. Тогда купцы большую часть солдат, 
успевших выехать в море и имевших деньги, побросали в воду, прельстившись их 
деньгами. Вот что случилось с теми, которые взошли на корабли. С оставшимися же 
на берегу еще ночью произошло иное, хотя и нечто подобное. Днем они сдались 
Вару, а когда прибыл Юба, он поставил их около стены и приказал их переколоть 
как остатки своей победы. Юба сделал это без согласия Вара и ни о чем не 
подумав. Таким образом погибло два римских легиона, прибывших с Курионом в 
Африку, погибли все всадники, легковооруженные и обозная прислуга. А Юба 
вернулся домой, считая все это дело большой заслугой перед Помпеем.
47. В эти же дни близ Иллирии Антоний потерпел поражение от Актавия, 
действовавшего на стороне Помпея против Долабеллы. Другое войско Цезаря, 
стоявшее в Плаценции, возмутилось и обвиняло своих командиров: «Мы мешкаем на 
походе, — кричали они, — и не получаем тех пяти мин63, которые в качестве 
подарка Цезарь обещал нам еще в" Брундизии». Когда Цезарь узнал об этом, он 
быстро отправился из Массилии в Плаценцию и, прибыв к еще бунтовавшим солдатам, 
сказал следующее: «Вы хорошо знаете сами, с какой быстротой я действую в каждом 
деле. Война затягивается не по нашей вине, а потому, что враги избегают нас. Вы 
же, которые получили в Галлии так много выгод под моим начальством и дали 
клятву служить мне в течение всей войны, а не только части ее, — вы бросаете 
нас в середине дела, восстаете против начальников и считаете возможным 
приказывать тем, от кого вам должно получать приказания. Выступая сам как 
свидетель, 
109 
я торжественно заявляю о неизменной щедрости к вам; а теперь я поступлю с вами 
на основании отеческих законов и прикажу казнить по жребию десятую часть 
девятого легиона, так как он в особенности был зачинщиком мятежа»64. Поднялся 
вопль всего легиона, и командиры его, упав на колени, умоляли Цезаря о пощаде. 
Цезарь с трудом сдавался и, наконец, согласился подвергнуть жеребьевке только 
120 человек, которые считались главными зачинщиками. Из них должно было казнить 
12 человек. Но из этих двенадцати кто-то один отсутствовал, когда вспыхнул 
мятеж. Поэтому Цезарь приказал казнить показавшего на него центуриона.
48. Так окончилось восстание в Плаценции. Цезарь прибыл в Рим, и испуганный 
народ без постановления сената и предварительного назначения консула выбрал его 
диктатором. Но, как думают некоторые, Цезарь занимал эту должность только 11 
дней65, либо избегая власти, возбуждающей ненависть, либо не нуждаясь в ней. 
После этого он объявил консулом на следующий год себя и Публия Исаврика, 
Полководцев в провинции он назначал и сменял по собственному произволу. В 
Испанию Цезарь послал Марка Лепида. в Сицилию — Авла Альбина, в Сардинию — 
Секста Педуцея и в только что занятую Галлию — Децима Брута. Голодающему 
населению он выдал хлеб. Так как народ просил его вернуть изгнанников, то он 
дал разрешение вернуться всем, кроме Милона. Но когда у Цезаря стали просить 
сложения долгов, ссылаясь на войны, мятежи и создавшиеся вследствие этого 
дешевые цены, разорительные для продавцов, он в этом отказал. Однако Цезарь 
назначил собственных оценщиков тех рыночных товаров, которыми вместо денег 
должники должны были расплачиваться с заимодавцами. Устроив эти дела, Цезарь 
около зимнего солнцеворота послал войско в Брундизии, а сам выехал в декабре 
месяце по римскому календарю, не дождавшись даже ради своей должности 
наступающего нового года. Народ провожал его при отъезде просьбами примириться 
с Помпеем, ибо не было тайной, что тот из них, кто одержит верх, повернет к 
монархии.
49. Итак, Цезарь двигался со всей возможной скоростью, Помпеи же во все это 
время приготовлял корабли, стягивал все больше и больше войск и средств и, 
захватив на Ионийском море сорок кораблей Цезаря, караулил его переправу. С 
войском он производил упражнения, сам участвуя в беге, езде верхом, и везде был 
первым, не-
110 
смотря даже на возраст. И этим Помпеи легко снискал к себе такое расположение, 
что на его упражнения все сбегались, как на зрелище. У Цезаря к этому времени 
было 10 легионов пехоты и 10 000 галльской конницы, у Помпея — 5 легионов из 
Италии, с которыми он переплыл Ионийское море, и относящиеся к ним конные части 
— два парфянских легиона, остаток от войска, воевавшего под начальством Красса, 
и некоторое число из отправившихся вместе с Габинием в Египет — всего 11 
легионов италийцев и 7000 конницы. Союзники у Помпея были из Ионии. Македонии, 
Пелопоннеса, Беотии, критские стрелки, фракийские пращники, пользующиеся 
метательными орудиями воины из припонтийских областей, некоторые галльские 
всадники и другие из восточной Галатии66, коммагены, посланные Антиохом, 
киликийцы, каппадокийцы, некоторые из Малой Армении, памфилийцы и писидийцы. 
Всеми этими союзниками Помпеи не полагал пользоваться для сражения, но частью 
для гарнизонной службы, рытья окопов и всякого другого обслуживания италийского 
войска, чтобы из самих италийцев никто не был отвлечен от самой войны. Так 
обстояло у Помпея с сухопутным войском. Кораблей же военных с полным людским 
составом было 600, из них считавшихся наиболее выдающимися около 100с римскими 
моряками; было также великое множество грузовых и обозных судов. Командиров 
было много, соответственно частям, а над ними всеми во главе стоял Марк Бибул.
50. Когда все было готово, Помпеи, собрав в одно место, откуда было хорошо 
слышно, всех лиц, из сенаторского сословия и так называемых всадников67, а 
также все войско, сказал следующее: «Мужи, некогда и афиняне оставили свой 
город, сражаясь за свободу с нападавшими на них, полагая, что не дома 
составляют город, а мужи. И поступив так, они скоро вернули себе свой город 
обратно и сделали его еще более прославленным68. И наши собственные предки, 
когда на них напали галлы, оставили город и Камилл, двинувшись из Ардели, его 
вновь возвратил69. Все, кто мыслит здраво, считают, где бы они ни оказались, 
отечеством самую свободу. Воодушевленные приплыли и мы сюда, не бросив 
отечества, но для того, чтобы отлично вооружиться для него и здесь защитить его 
от человека, издавна на него злоумышляющего и внезапно, с помощью подкупов, 
захватившего Италию. Вы провозгласили его врагом римского народа, а он посылает 
начальников во все наши страны и назначает их и в Риме
111 
и в Италии: с такой наглостью отнимает он верховную власть у народа. И если так 
поступает он во время войны, когда он еще под страхом, что ему, может быть, 
придется дать ответ — да поможет бог! — то каких следует от него ожидать 
жестокостей и насилий, когда он победит? Но к поступающему так со своим 
отечеством все же присоединяются некоторые лица, подкупленные теми средствами, 
которые он раздобыл для себя в вашей же Галлии, и предпочитают быть у этого 
человека в рабстве, чем в равных с нами правах.
51. Что касается меня, я не прекращал борьбы вместе с вами и за вас и самого 
себя отдаю в ваше распоряжение как воина и как вождя, и если есть у меня 
какая-нибудь опытность в военном деле и счастье человека, до сих пор еще 
никогда не побежденного, то я молю богов, чтобы они и в настоящее время 
способствовали мне, сражаясь за отечество, находящееся в опасности, быть столь 
же счастливым, каким я был ранее, увеличивая его могущество. Следует надеяться 
на богов и черпать храбрость из смысла самой войны, к которой нас побуждает 
прекрасное и справедливое стремление к сохранению отеческой формы правления. 
Кроме того, следует полагаться и на обилие снаряжения, имеющегося у нас и на 
суше и на море, продолжающего непрерывно расти и которое еще возрастет, когда 
мы примемся за дело. Ибо можно сказать, что все народы на востоке и у 
Евксинского моря70, как эллинские, так и варварские, примыкают к нам. И цари, 
которые с римлянами и со мной состоят в дружбе, на свой счет доставят нам и 
войска, и стрелы, и провиант, и всякое другое снаряжение. Приступите же к делу 
соответственно достоинству отечества, вас самих и меня и, памятуя о беззаконии 
Цезаря, быстро выполняйте то, что приказывается».
52. Так говорил Помпеи. Все войско, все сенаторы, окружавшие его, и великое 
множество знатных, все вместе приветствовали его и призывали повести их на все, 
на что он найдет нужным. Помпеи же, полагая, что вследствие неблагоприятного 
для плавания времени года и отсутствия пристаней Цезарь предпримет плавание 
после зимы, а пока займется организацией своей консульской власти, приказал 
адмиралам охранять море, войско же распределил по зимним стоянкам, разместив 
его по всей Фессалии и Македонии.
Так беспечно рассуждал Помпеи о предстоящем; Цезарь же, как мной уже было 
сказано, во время зимнего
112 
солнцеворота спешил в Брундизий, полагая, что неожиданностью он сильнее всего 
поразит врагов. И еще не имея в Брундизий ни съестных припасов, ни снаряжения, 
ни полностью всего своего войска, он, тем не менее, созвал всех имевшихся у 
него в наличности людей на собрание и сказал им следующее: 53. «О мужи, вы, 
которые мне помогаете-в величайших делах, знайте, что ни бурность погоды, ни 
запоздание некоторых войсковых частей, ни недостаток соответствующего 
снаряжения не удерживают меня от движения вперед, ибо я полагаю, что быстрота в 
действиях мне будет полезнее всего этого и что мы первые, которые прежде других 
сюда прибыли, должны, полагаю я, оставить здесь на месте рабов, обоз и все 
снаряжение, чтобы имеющиеся в наличности корабли могли вместить нас самих, 
самим же, немедленно отправившись на судах, испытать, не удастся ли, укрывшись 
от врагов, противопоставить бурным непогодам доброе счастье, малочисленности — 
смелость, нашей бедности — изобилие у врагов, которым мы должны овладеть, как 
только выйдем на сушу, ибо мы знаем, что если мы их не победим, то у нас своего 
собственного ничего нет. Итак, мы пойдем за рабами, снаряжением и съестными 
припасами врагов, пока они находятся под кровлей зимних стоянок. Пойдем, пока 
Помпеи полагает, что и я стою на зимней стоянке и предаюсь «помпам»7 1 и 
консульским жертвоприношениям. Вам, хотя вы сами это знаете, я скажу, что самое 
важное в военном деле — это неожиданность; честь нам доставит слава и первой 
целью для нас является стяжать славу в будущих сражениях и уготовить все для 
безопасности тех, кто за ними туда последует. Я же сам и в настоящее время 
предпочел бы скорее тратить время на плаванье, чем на разговоры, чтобы Помпеи 
увидел меня тогда, когда, по его расчетам, я еще занимаюсь организацией власти 
в Риме. Хотя я знаю вашу покорность, все же я жду ответа».
54. Когда все войско с воодушевлением стало кричать, чтобы он их вел. Цезарь 
тут же, с трибуны, повел их — пять легионов пехоты и 600 отборных всадников — к 
морю. Так как буря приводила суда в беспорядок, он с ними стал в открытом море 
на якорях. Это было время зимнего солнцеворота, и ветер, к досаде и огорчению 
Цезаря, заставил его первый день года провести в Брундизий. Тем временем 
прибыли еще два легиона, и Цезарь отправил их сквозь бурю на грузовых судах. 
Военных кораблей у него было немного, и они охраняли Сардинию и
113 
Сицилию. Так как бури его отнесли к Керавнским горам, то он тотчас отправил 
туда в Брундизий за остальным войском, а сам отправился ночью к городу Орику по 
узкой и каменистой тропе, при этом из-за неудобства местности войско 
разделилось на множество частей, так что оно могло легко подвергнуться 
нападению, если бы это кто-нибудь заметил. К утру все это множество к нему с 
трудом стеклось, и гарнизонный начальник Орика, после того как находившиеся с 
ним внутри города заявили, что не будут сопротивляться идущему на них римскому 
консулу, передал ключи города Цезарю и остался при нем, удостоившись от него 
почестей. Лукреций же и Муниций охраняли на другой стороне Орика на 18 военных 
кораблях хлеб, находящийся на судах. Последние, чтобы Цезарь ими не овладел, 
они потопили и убежали в Диррахий. Из Орика Цезарь поспешил в Аполлонию. 
Аполлонийцы его приняли, начальник же гарнизона Стаберий город покинул.
55. И Цезарь, собрав свое войско, напомнил им, что благодаря быстроте в 
действиях они счастливо преодолели и бурю и без кораблей овладели морем, а 
также взяли без боя Орик и Аполлонию и владеют теперь тем, что принадлежало 
врагам, и все это так, как он им' и сказал: в то время, как Помпеи об этом еще 
не знает. «Если, — сказал он, — мы еще захватим и Диррахий, эту кладовую 
запасов Помпея, то нашим станет все то, что было ими заготовлено в течение 
целого лета». Так сказав, он быстро повел их по большой дороге в Диррахий, не 
отдыхая ни днем, ни ночью. Но Помпеи, об этом предупрежденный, также в свою 
очередь двинулся из Македонии с великой поспешностью и, чтобы затруднить Цезарю 
продвижение, изрубал по пути лес, разрушал мосты на реках и сжигал все 
встречавшееся по пути продовольствие, полагая, как оно и в действительности 
было, делом величайшей важности сохранить свои запасы. Каждый раз когда 
кто-нибудь из них обоих, Цезарь или Помпеи, издали видел пыль, огонь или дым, 
думал, что это противник, и они как бы состязались в беге. И ни пище, ни сну 
они не уделяли времени. Такая была быстрота, напряжение и крики тех, кто их вел 
при свете факелов, что по мере того как враги все более друг к другу 
приближались, увеличивались страх и смятение. Некоторые от усталости сбрасывали 
с себя то, что несли, или, прячась в ущельях, отставали, готовые ради 
немедленного отдыха примириться и со страхом перед врагом.
114 
56. Такие бедствия терпели обе стороны. Однако Помпеи достиг Диррахия прежде 
Цезаря и расположился при городе лагерем, затем, послав флот в Орик, снова за. 
нял его и принялся охранять море более надежными караулами. Цезарь же, наметив 
границей между собой и Помпеем реку Алор, расположился лагерем по ту сторону, 
при этом некоторые части конницы с той и другой стороны, переходя реку, 
вступали друг с другом в бой. Все же войско в целом не вступало в бой, так как 
Помпеи еще производил упражнения с новобранцами, а Цезарь ожидал тех, которых 
оставил в Брундизии. Он полагал, что если они на судах поплывут весной, то не 
останутся незамеченными триремами72 Помпея, которые часто выплывали на стражу; 
если же они отважатся плыть зимой, когда враги сторожат на островах, то они, 
может быть, пройдут незамеченными или одолеют врагов благодаря величине 
кораблей и ветру; поэтому-то он и послал поспешно за ними. Так как они не 
выезжали, он решил сам тайно отправиться к войску; ведь кому-нибудь другому, 
помимо него, их привести было бы нелегко. Скрыв свое намерение, он послал трех 
рабов к реке, отстоящей на расстоянии 12 стадий73, чтобы они приготовили 
быстроходную лодку и наилучшего рулевого якобы для посланца Цезаря.
57. Цезарь же, под предлогом болезненного состояния удалившись с обеда, 
предложил друзьям продолжать его, а сам, одевшись в одежду частного человека и 
сев на повозку, тотчас отправился к судну как посланец Цезаря. Он и в 
дальнейшем отдавал все приказания через рабов, сам оставаясь закрытым и в 
течение ночи неузнанным. Когда наступила буря, рабы увещевали кормчего быть 
храбрым, указывая, что благодаря буре им скорее удастся проплыть незамеченными 
со стороны врагов, которые находятся поблизости. Кормчий плыл по реке, гребя 
изо всей силы. Когда лодка приплыла к устью и море с бурей и ветром задержало 
течение, рабы Цезаря погоняли кормчего, а когда кормчий, ничего не добившись, 
утомился и пришел в отчаяние, Цезарь, открывшись, крикнул ему: «Смелей 
направляйся навстречу буре. Ты везешь Цезаря и его счастье». Гребцы и кормчий 
были поражены, всеми овладело усердие, и судно благодаря усилиям кормчего 
выплыло из реки. Ветер и волны открытого моря подгоняли их к берегу, так что 
они стали опасаться, как бы с наступлением утра они при свете не были 
обнаружены врагами. Цезарь, негодуя на божество, как бы с недоброже-
115 
лательством к нему относящееся, разрешил корабль направить обратно. 
Подталкиваемый быстрым ветром, корабль вновь вплыл в реку.
58. Что касается Цезаря, то одни удивлялись его смелости, другие упрекали, что 
он предпринял дело, подобающее солдату, но не военачальнику. Цезарь, уже не 
надеясь впредь сам сделать это незаметно, приказал вместо себя плыть Постумию и 
велел Габинию привести немедленно войско морским путем. Если же Габиний 
ослушался бы, то поручить это Антонию, если и этот откажется, то — Калену. На 
тот же случай, если все трое не решатся, Цезарь написал письмо к самому войску, 
не пожелает ли кто из воинов последовать за Постумием на суда, и чтобы те, 
которые отправятся, пристали в то место, куда их пригонит ветер. Кораблей не 
жалеть, ибо не в кораблях нуждается Цезарь, а в людях.
Таким образом, Цезарь больше доверялся удаче, чем расчету. Помпеи же, спеша 
опередить противника, выступил, подготовившись к сражению. И случилось, что 
когда двое из воинов Помпея исследовали середину реки, чтобы знать, где она 
более всего проходима, в это время кто-то из войска Цезаря, подбежав, убил 
обоих. Помпеи, считая это дурным предзнаменованием, снялся с лагеря. По мнению 
всех, это была ошибка со стороны Помпея, так как он упустил самое удобное время.

59. Когда Постумий прибыл в Брундизии, Габиний, не подчинившись приказу Цезаря, 
повел всех желающих через Иллирию, нигде не делая привала. Они почти все были 
уничтожены иллирийцами, Цезарь вынужден был это перетерпеть, так как был занят. 
Антоний же, посадив других на корабли, поплыл мимо Аполлонии под парусами при 
попутном ветре. Когда к полудню ветер ослабел, 20 кораблей Помпея, направленные 
на обследование моря, заметили врагов и стали их преследовать. Ими, так как на 
море было безветрие, овладел сильный страх, чтобы военные корабли не 
пробуравили их своими медными носами и не потопили. И корабли Помпея уже 
должным образом приготовились, уже стали направлять камни из пращей и стрелы. 
Но вдруг налетел ветер сильнее прежнего, и они, развернув немедленно большие 
паруса, встретили неожиданный ветер и поплыли уже без страха. Суда вражеские 
отстали, жестоко претерпевая от бури, ветра и высоких волн, и с трудом 
прорвались к каменистой и лишенной пристаней суше, захватив из кораблей Цезаря
116 
всего два, застрявших в болоте. Антоний со всеми остальными причалил в так 
называемый Нимфей.
60. Войско Цезаря было уже все в наличности, так же как и у Помпея. То и другое 
расположились лагерем друг против друга на множестве укреплений на холмах. Обе 
стороны предпринимали частые стычки вокруг каждого укрепления, проводили вокруг 
него рвы, осаждая взаимно друг друга, то подвергая противника, то сами попадая 
в затруднительное положение. В одном из таких сражений войско Цезаря, как 
оказалось, уступило войску Помпея. Один центурион, по имени Сцева, совершивший 
много блестящих дел и раненный в глаз стрелой, выступил вперед и сделал знак 
рукой, что желает что-то сказать. КоГда наступило молчание, он крикнул 
известному своим мужеством центуриону Помпея: «Спаси человека, равного тебе, 
спаси друга, пришли мне людей, которые бы вывели меня за руки, так как я ранен».
 Когда к нему как к перебежчику подбежали два человека, он одного из них убил, 
другому пробил плечо. Так поступил он, когда уже перестал надеяться на свое 
спасение и на спасение укрепления; но тем самым он внушил всем другим стыд и 
воодушевление, и укрепление было спасено, несмотря на то, что сам начальник 
укрепления, Мунуций, сильно пострадал и был, как говорят, сто двадцать раз 
уязвлен в щит, имел шесть ран на теле и лишился, как и Сцева, глаза. Цезарь 
почтил героев многими наградами, а сам, так как кто-то из Диррахия подготовлял 
предательскую сдачу города, отправился с немногими людьми, как было условлено, 
к воротам Диррахия и святилищу Артемиды74. В эту же зиму зять Цезаря вел ему 
еще войска из Сирии. Гай Кальвизий, столкнувшись с ним в Македонии, был им 
побежден, и из целого легиона у него в этой битве осталось только 800 человек.
6 1. К Цезарю совершенно ничего не поступало со стороны моря, так как Помпеи 
держал его в своей власти. Войско Цезаря голодало и делало хлеб из травы. 
Перебежчики, желая порадовать Помпея, принесли ему этот «хлеб», но Помпеи не 
обрадовался, а сказал: «С какими зверями мы сражаемся». Цезарь по необходимости 
собрал все свое войско, чтобы этим вынудить и Помпея, вопреки его воле, к 
сражению. Но Помпеи, заняв большинство укреплений, оставленных Цезарем, больше 
ничего не предпринимал. И Цезарь, в великой досаде, занялся делом трудным и 
рискованным — окружить со стороны моря весь лагерь Помпея сплошной стеной, пред
Аппиан. Гражданские войны 
117 
приятие, которое, как он полагал, ему должно принести великую славу по одному 
лишь смелому замыслу, даже если оно и не увенчается успехом. ДлиНа стены были 
1200 стадий75. Таким делом занялся Цезарь; Помпеи проводил рвы, направленные 
против Цезаря, и возводил сооружения с своей стороны. Так они оба лишали смысла 
задуманное ими дело. В то время было между ними одно большое сражение, в 
котором Помпеи блистательно обратил в бегство войско Цезаря и преследовал 
бегущих до самого лагеря, отняв у них много знамен. И даже «орла», самое 
главное знамя у римлян, тот, кто его нес, едва успел перебросить через вал к 
тем, что находились внутри.
62. Когда поражение Цезаря стало окончательным, Цезарь с другой стороны повел 
новую часть, но и этой овладел такой великий страх, что, когда вдали показался 
Помпеи, они не смогли ни остановиться, будучи уже у самых ворот, ни войти в них 
в боевом порядке, ни подчиниться приказаниям, но каждый бежал, где кому 
случилось, без оглядки, не внемля никаким приказам, лишившись стыда и разума. И 
несмотря на то, что Цезарь всюду поспешал, усовещевая своих воинов и указывая, 
что Помпеи находится еще далеко, они на виду у него самого одни бросали замена 
и убегали, другие от стыда склоняли головы, ничего не предпринимая, до такой 
степени ими овладел страх. А один из воинов, повернув знамя, направил 
заостренный конец в императора, но телохранители Цезаря его убили. Те же воины, 
которые входили, не организовали даже стражи, все было оставлено, и самый вал 
никем не охранялся, так что если бы Помпеи совершил на него нападение, он и его 
мог бы взять своими силами и этим делом завершить всю войну, но Лабиен — такова 
была божья воля — убедил Помпея направить войска на бегущих. Помпеи сам 
колебался: или потому, что, видя вал неохраненным, подозревал какую-то хитрость,
 или же потому, что пренебрегал этим делом, считая исход войны уже решенным. 
Поэтому Помпеи, направив войска на бегущих вне лагеря, многих убил и взял в 
этот день в обоих сражениях 28 знамен, но упустил уже второй случай полного 
окончания войны. Передают, что Цезарь сказал: война могла бы быть в этот день 
закончена, если бы враги имели во главе человека, умеющего побеждать.
63. Помпеи, правда, чрезмерно превознося свою победу, сообщил о ней всем царям 
и городам и надеялся, что войско Цезаря, побуждаемое голодом и напуганное 
поражением, немедленно перейдет на его сторону, а в
118 
особенности военачальники Цезаря, которым приходилось бояться за совершенные 
ими ошибки. Они же — бог привел их к раскаянию — устыдились за свои проступки, 
и когда Цезарь их с кротостью упрекал и даровал прощение, еще более 
вознегодовали на самих себя и — такова была неожиданная перемена — стали 
требовать, чтобы, согласно отечественному закону, десятая честь их была 
казнена76. Когда Цезарь на это не согласился, они еще более устыдились и 
сознавали, что поступили незаконно по отношению к тому, кто этого совсем не 
заслужил, и стали требовать, чтоб он казнил хотя бы знаменосцев, так как, если 
бы те не повернули тыла прежде, они сами никогда не обратились бы в бегство. 
Когда Цезарь, и на это не соглашаясь, наказал лишь немногих, то всеми, 
благодаря его снисходительности, овладело такое воодушевление, что они 
потребовали, чтобы их тотчас повели на врагов. Они настаивали на этом весьма 
ревностно, призывая друг друга и обещая искупить свою вину блестящей победой. 
Целые отряды общались друг к Другу по очереди. они клялись в присутствии Цезаря,
 что придут с поля битвы не иначе, как победителями.
64. Поэтому друзья Цезаря увещевали его использовать эту перемену в настроении 
и воодушевление войска. Но он сказал войску, что поведет его на врагов при 
более благоприятных условиях, и призывал их не забывать своей готовности, а 
друзьям он добавил, что прежде надо избавить войско от великого страха, 
порожденного поражением, а врагов лишить сознания, что их дела находятся в 
цветущем состоянии. Он признался, что раскаивается в том, что расположился 
лагерем у Диррахия, где у Помпея все припасы под рукой, и что необходимо было 
отвлечь его в какое-либо другое место, где враги были бы в равном с ними 
затруднительном положении.
Так сказав, он немедленно направился в Аполлонию, а оттуда ночью стал скрытно 
отступать в Фессалию. Он в гневе взял и предал своим воинам на разграбление 
небольшой город Гомфы, который его не принял. Воины вследствие голода разом 
наполнили свои утробы всякой снедью и непристойно опьянели, и наиболее из них 
забавными в пьяном состоянии оказались германцы, так что, казалось, явись 
Помпеи в это время, он мог бы совершить нечто решающее, если бы только он из 
гордости совершенно не пренебрег их преследовать. Между тем Цезарь, в течение 
семи дней усиленно передвигаясь, расположился лагерем у Фарсала. Говорят, 
бедствия в Гом-
119 
фах были нечбычны и что в лечебнице были обнаружены трупы знатных стариков без 
всяких ран, но с кубками, лежащими с ними рядом. Двадцать из них, как бы в 
опьянении, валялись на полу, а один восседал на стуле, без сомнения врач, 
который им всем дал яд.
65. После того как Цезарь снялся с лагеря, Помпеи назначил заседание совета. 
Афраний высказал на нем мнение, что морские силы, которыми он далеко 
превосходит Цезаря, следует послать против Цезаря и, владея морем, тревожить 
его, блуждающего по разным путям и находящегося в затруднительном положении, 
сухопутные же силы поспешно повести самому Помпею в Италию, к нему 
благорасположенную и лишенную врагов, чтобы, овладев Италией, Галлией и 
Испанией, из родной и главенствующей земли вновь напасть на Цезаря. Но этими 
советами, которые были бы для него наилучшими, Помпеи пренебрег и послушался 
тех, которые говорили, что войско Цезаря из-за голода перейдет на его сторону 
немедленно или что вообще немного останется делать после одержанной у Диррахия 
победы. Наоборот, было бы позором оставить бегущего Цезаря и, будучи 
победителем, бежать наравне с побежденным. Помпеи присоединился к этому мнению, 
побуждаемый больше всего стыдом перед восточными народами, не спускавшими с 
него глаз, а также заботой о Луции Сципионе, как бы он чего не претерпел в 
Македонии, и в особенности тем, что хотел использовать в борьбе с Цезарем 
храбрость своего войска. Поэтому он продолжал поход и расположился лагерем у 
Фарсала против Цезаря. Друг от друга оба лагеря отстояли на 30 стадий77. 66. 
Провиант Помпею доставлялся отовсюду, ибо у него были в такой степени 
заготовлены дороги, гавани и посты, что и с суши ему постоянно все доставлялось 
и при любом ветре через море. Цезарь, напротив, имел только то, что с трудом 
отыскивал и добывал, испытывая при этом сильные затруднения. Однако и при таких 
обстоятельствах ни один из его воинов его не покинул, а все с каким-то 
демоническим рвением стремились вступить в бой с врагами, полагая, что, 
закаленные уже в течение 10 лет, они в битве будут во многих отношениях 
превосходить новобранцев, между тем как в рытье рвов, сооружении стен и наборе 
припасов они, вследствие своей старости, более слабы, и вообще, терпя страдания,
 они предпочитали что-нибудь делать, чем погибнуть без всякого дела от голода. 
Сознавая все это и зная, что ему противостоят люди, закаленные и доведен-
120 
ные до отчаяния, а также блестящее счастье, обычно сопровождающее Цезаря, 
Помпеи полагал, что было бы рискованно подвергнуть опасности все предприятие 
из-за исхода одного сражения; более подходящим и безопасным будет нуждой 
истощать врагов, сидевших на бедной территории, не владеющих морем и не имеющих 
кораблей даже для того, чтобы быстро убежать. Так, полагаясь на самый верный 
расчет, Помпеи решил всячески затягивать войну, доводя войска Цезаря в 
результате голода до болезни.
67. Вокруг Помпея находилось множество сенаторов, равных ему по сану, наиболее 
знаменитые из так называемых всадников78 и много царей и династов; все они, 
одни по неопытности, другие вследствие того, что чрезмерно расценивали успехи, 
добытые при Диррахии, а некоторые и потому, что количественно превосходили силы 
врагов, — были и такие, которые, утомленные вообще войной, стремились не 
столько к достойному, сколько к скорейшему ее исходу, — все эти люди побуждали 
Помпея к битве, постоянно указывая на то, что Цезарь готовится к бою и ведет 
себя вызывающе. Помпеи, исходя как раз из этого, указывал им, что Цезарь в 
своем безвыходном положении нуждался в бое, им же именно потому более уместно 
сохранять спокойствие, и что Цезарь спешит под давлением необходимости. Однако, 
докучаемый со стороны всего войска, чрезмерно возгордившегося успехом, 
одержанным у Диррахия, а также подстрекаемый насмешками, затрагивавшими его 
достоинство, что он будто бы. нарочно медлит, будучи одержим властолюбием 
начальствовать над таким количеством сенаторов, называемый за это «царем царей» 
и «Агамемноном»'^, потому что и тот благодаря войне владел царской властью, — 
вот всем этим докучаемый, Помпеи отказался от своих собственных расчетов и 
уступил, поврежденный в разуме божеством и на сей раз, как и в других случаях в 
течение всей войны. Став вопреки своей природе вялым и медлительным во всех 
делах, он, против своего желания, склонился к сражению на горе самому себе и 
тем, которые его к этому бою склоняли.
68. В ту ночь Цезарь послал три легиона для набора съестных припасов. Одобряя 
Помпея за медлительность и полагая, что тот ни в коем случае не переменит 
своего решения, он послал в окрестности за фуражом. А узнав о приготовлениях 
Помпея, Цезарь обрадовался, догадавшись, что к этому Помпеи был вынужден 
войском, и, бы-
121 
Аппиан. Гражданские войны
стро созвав всех своих, стал сам готовиться к битве. Принося в полночь жертву 
Марсу80, он взывал и к своей прародительнице Венере8 • (весь род Юлиев, полагал 
он, происходит от Энея и его сына Ила, слегка изменив его наименование)82 и дал 
обет в случае успеха построить в Риме в благодарность храм 
Венере-победительнице. Когда на небе сверкнул свет со стороны лагеря Цезаря и 
погас в месте расположения лагеря Помпея, те, которые находились при последнем, 
говорили, что им предстоит совершить нечто блестящее над врагом. Цезарь же 
толковал это знамение так: напав на Помпея, он затмит дела Помпея. У Помпея в 
эту ночь некоторые из убежавших жертвенных животных не были пойманы, а на 
алтаре расселся рой пчел. эмблема робости. Незадолго до рассвета на лагерь 
Помпея напало паническое состояние, и после того как Помпеи обежал кругом весь 
лагерь и устранил панику, он впал в глубокий сон.
69. Когда приближенные его разбудили, он сказал, что только что видел во сне, 
как посвящали в Риме храм Венере-победительнице. И этому-то, не зная обета 
Цезаря, обрадовались, когда узнали, друзья Помпея и все его войско; они в этом, 
как и во всем прочем, необдуманно, восторженно и пренебрежительно усматривали 
предстоящее дело, как уже свершившееся. Многие из них уже и палатки стали 
увенчивать лаврами, символом победы, а рабы готовили для них великолепные обеды.
 Были и такие, которые спорили между собой о понтификате Цезаря83. Помпеи, 
опытный в делах военных, не любил этих споров; но он скрывал свое негодование и 
вместе с тем молчал от нерешительности и страха, как будто бы уже был не 
начальником, а подчиненным и делал все по необходимости, а не по собственному 
решению. На человека великого, во всяком предприятии до этого дня бывшего 
наиудачливейшим, напало такое уныние, или потому, что, верно наметив полезное, 
он в этом не сумел убедить других, а как бы на игральную кость поставил и жизнь 
стольких людей и свою собственную славу, славу человека до сих пор непобедимого,
 или же при приближении бедствия его устрашало какое-то пророческое чувство, 
его, которому в настоящий день предстояло внезапно лишиться столь великой 
власти. Сказав своим друзьям, что этот день, кто бы из двух ни победил, 
послужит для римлян навсегда началом великих бедствий, он приготовился к бою. 
Некоторые, полагая, что от страха у Помпея вырва-
122 
лось его тайное намерение, считали, что если бы Помпеи тогда одержал победу, он 
не отрекся бы от единовластия.
70. Войско находилось в таком состоянии: многие писатели дают об этом 
сомнительные сообщения, я же предпочитаю следовать за теми римскими писателями, 
которые дают наиболее достоверные сведения об италийцах, с которыми они больше 
всего считались; что касается союзных войск, то о них римские писатели сообщают 
сведения недостоверные и не учитывают их как силу чужеземную, присоединение 
которой мало имело значения. Цезарь имел до 22 000 войск, из них около тысячи 
конницы; у Помпея войска было больше в два раза, в том числе около 7000 конницы.
 Таковы мнения тех, чьи сообщения наиболее правдоподобны, а именно, что в битве 
столкнулись друг с другом 70 000 италийцев. Другие авторы считают, что их было 
меньше 60 000, а другие, чрезмерно преувеличивая, насчитывают 400 000. Из этого 
количества одни авторы считают, что у Помпея было в полтора раза больше войска, 
чем у Цезаря, другие считают, что у Помпея было около двух третей всего 
количества — в такой степени колеблются сведения относительно точного 
количества. Во всяком случае несомненно, что тот и другой вождь больше всего 
полагались на италийцев. Отряд союзников у Цезаря состоял из конницы из 
цизальпийских галлов...84 и из некоторого количества трансальпийских. Из 
эллинов служили у него в качестве легковооруженных долопы, акарнаны, этолийцы. 
Таковы были военные союзники Цезаря. На стороне Помпея были представлены в 
громадном количестве все восточные народы: одни на конях, другие — пешими, а из 
Эллады — лаконцы, 'предводительствуемые своими собственными царями, и остальная 
часть Пелопоннеса, а с ними и беотийцы. Принимали участие в битве и афиняне, 
причем глашатаями обеих сторон было возвещено, чтобы войско не чинило афинянам 
никаких обид как лицам, посвященным культу богинь фесмофор85, принимающим 
только ради славы участие в битве, долженствующей решить судьбу римской 
гегемонии.
7 1. Кроме эллинов, в числе союзников были почти все народы, обитающие по 
морскому берегу в восточном направлении: фракийцы, геллеспонтийцы, вифинцы, 
фригийцы, ионяне, лидийцы, памфилийцы, писидийцы, пафлагонцы, киликийцы, 
сирийцы, финикийцы, еврейское племя и с ними соседящие арабы, киприйцы, родосцы,
 критские пращники и другие островитяне. Были и цари и ди-
123 
насты, приведшие свои войска: Дэиотар, тетрарх восточных галатов, Ариараф, царь 
каппадокийцев, стратег Таксил, который привел армян, живших по ею сторону 
Евфрата, Мегабат, наместник царя Артапата, который привел армян, живших по ту 
сторону Евфрата. Принимали участие в военных тяготах и другие незначительные 
династы. Говорят, и из Египта было прислано Помпею 60 кораблей от царствовавших 
тогда в Египте Клеопатры и ее брата, бывшего тогда еще ребенком, но эти корабли,
 как, впрочем, и весь остальной морской флот, в битве участия не принимали и 
остались в бездействии у острова Коркиры. И то обстоятельство, что Помпеи 
пренебрег флотом, следует считать величайшей необдуманностью, ибо при помощи 
морских сил, которыми он намного превосходил противника, он имел возможность 
повсюду лишать врага привозимых для него провиантов, вступив же в бой на суше, 
ему пришлось сражаться с людьми, которые от долгих военных трудов были в себе 
уверены и в битве становились словно звери. Но видно, Помпея, который 
остерегался их у Диррахия, прельстило божественное наваждение, как нельзя более 
во время послужившее в пользу Цезаря. Ибо благодаря этому войско Помпея весьма 
легкомысленно зазналось и, одержав верх над мнением своего военачальника, 
вступило в бой, не имея опыта в военном деле. Но так распорядилось божество, 
чтобы установить ту власть, которая теперь охватывает все.
72. Каждый из обоих вождей, собрав войско, возбуждал его речью. Помпеи при этом 
сказал следующее: «О, содружинники, вы сейчас скорее военачальники, чем воины. 
Ведь меня, желающего все больше и больше истощать Цезаря, вы призвали на этот 
бой. Поэтому и будьте распорядителями на этом состязании, обходитесь с врагами, 
как обычно обходятся гораздо более многочисленные с малочисленными, взирайте на 
них с презрением, как победители на побежденных, как молодые на стариков, как 
люди со свежими силами на сильно утомленных, сражайтесь как люди, у которых 
столь много сил и снаряжения и которые к тому еще сознают причины войны. Ибо мы 
сражаемся за свободу и отечество, опираясь на законы и добрую славу, имея 
стольких знатных мужей, сенаторов и всадников против сего одного человека, 
который желает присвоить себе верховную власть. Идите же, как вы о том и 
просили, с доброй надеждой, имея перед глазами то бегство врагов, которое 
произошло при
124 
Диррахии, то огромное количество знамен, которое мы, одержав победу, отняли в 
течение одного дня».
73. Так говорил Помпеи. Цезарь своим воинам сказал следующее: «О, друзья, 
наиболее трудное мы уже одолели: вместо голода и нужды мы состязаемся теперь с 
людьми. Этот день решает все. Вспомните, что вы обещали мне при Диррахии и как 
вы на моих глазах клялись друг Другу не возвращаться без победы. Это те самые 
люди, на которых мы идем от Геркулесовых столпов86, которые убежали от нас из 
Италии, те самые, которые нас распустили без вознаграждения, триумфа87 и даров, 
нас, сражавшихся в течение десяти лет, нас, совершивших столько войн и 
одержавших бесчисленное множество побед, нас, приобретших для отечества 400 
племен иберов, галлов и британцев. Хотя я их призывал к справедливости, они 
меня не послушались. И щедрость моя на них не подействовала. Вы знаете, что я 
некоторых отпустил, не причинив им никакого вреда, надеясь, что ими все же 
будут оказана нам хотя некоторая справедливость. За все это в совокупности вы 
мне сегодня воздайте, за все о вас, если вы это сознаете, попечение, верность и 
щедрость в вознаграждении.
74. К тому же вам, войскам, во многих трудах испытанным, одержать верх над 
новобранцами тем более легко, что они склонны, как мальчишки, еще к 
недисциплинированности и непослушанию своему военачальнику, о котором я узнал, 
что он со страхом и вопреки своей воле выступает в бой, так как счастье его уже 
склонилось и он во всем стал вял и медлителен и не столько повелевает, сколько 
подчиняется. Все это я говорю только об италийцах; что же касается их союзников,
 то о них не думайте вовсе, не принимайте их в расчет и не сражайтесь с ними 
совершенно, ибо сирийцы, фригийцы и лидийцы — рабы и всегда готовы к бегству и 
рабству. Им, я это твердо знаю, и вы это сами скоро увидите, даже сам Помпеи не 
поручит сражаться в боевых рядах. Следите только за италийцами, не обращая 
внимания на то, что союзники, наподобие собак, будут бежать вокруг вас и 
подымать шум. Но обратив врага в бегство, италийцев как своих единоплеменников 
щадите а союзников истребляйте, чтобы навести ужас на тех. Но прежде всего 
нужно, чтобы я видел, что вы помните свое обещание победить или умереть; 
поэтому разрушьте, выступая в бой, возведенные вами укрепления, засыпьте ров, 
чтобы у нас ничего не оставалось, если мы не победим, чтобы враги видели, что 
вы не
125 
имеете своего лагеря, и сознавали, что у вас нет иного выхода, как занять их 
лагерь».
75. Так сказал Цезарь и при этом послал все же для охраны палаток две тысячи 
совершенно престарелых людей. Остальные, выйдя в глубоком молчании, разрушили 
укрепления и свалили их в ров. Помпеи, увидя это — некоторые полагали, что это 
подготовка к бегству, — осознал всю смелость противника и со стоном сказал себе,
 что им приходится тягаться со зверьми и что верное средство против зверей — 
это голод. Но теперь уже было поздно. положение же было критическое. Поэтому 
он» оставив 4000 италийцев для охраны лагеря, сам выстроил остальных между 
городом фарсалом и рекой Энипеем, там, где и Цезарь расположился напротив него. 
И тот и другой вождь выстроили и италийцев во фронт, разделив их на три части, 
отстоящие одна от другой на небольшом расстоянии, а конницу расположили на 
своих флангах, рассеяв повсюду между ними стрелков и пращников. Так выстроили 
они италийское войско, так как каждый из вождей больше всего полагался на эти 
силы. Союзников они выстроили отдельно, ведя их как бы только для показа. 
особенно у Помпея это союзное войско было многошумное и многоязычное. И из них 
македонцев, пелопоннесцев, беотийцев и афинян, молчаливость и дисциплину 
которых Помпеи одобрял, он выстроил на фланге италийцев, а всех остальных, как 
Цезарь и предполагал, оставил вне боевого строя по племенам, чтобы они, когда 
битва пойдет врукопашную, окружили врагов и преследовали их, нанося им как 
можно больше вреда, и разграбили лагерь Цезаря, больше уже не защищенный рвом.
76. Предводителями у Помпея были: в центре фаланги — его шурин Сципион, на 
левом крыле — Домиций, на правом — Лентул; Афраний и Помпеи охраняли лагерь88. 
У Цезаря предводительствовали Сулла, Антоний и Домиций; сам он заблаговременно 
выстроился с десятым легионом, как это у него было в обычае. Увидев это, враги 
направили сюда лучших своих всадников, чтобы они, имея перевес в количестве, 
если смогут, окружили его. Поняв это, Цезарь устроил засаду из 3 000 наиболее 
смелых пехотинцев, которым приказал, когда заметят, что враги бегут вокруг них, 
выскочить из засады и прямо метать свои копья в лоб всадникам» которые, будучи 
неопытными и молодыми, дорожа своей наружностью, не вынесут опасности, 
направленной им прямо в лицо. Так замышляли вожди друг против друга, и каждый 
из них обходил своих, делал
126 
необходимые распоряжения, призывая к храбрости и назначая пароли: Цезарь — 
«Афродита Победоносная», а Помпеи — «Геракл Непобедимый».
77. Когда уже все было готово, противники еще долгое время оставались 
неподвижно в глубоком молчании, все еще только собираясь и медля, и глядя друг 
на друга, которая из двух сторон первая начнет битву. Большинство было 
преисполнено жалости, ибо никогда еще до сих пор италийское войско в таком 
количестве не сталкивалось друг с другом, подвергаясь одной опасности, и, 
будучи избранными храбрецами обоих лагерей, они жалели друг друга, в 
особенности потому, что видели, что италийцы идут против италийцев. При 
приближении бедствия честолюбие, воспламеняющее и ослепляющее всех, погасло и 
перешло в страх; размышление очистило их от тщеславия, взвешивало опасность и 
вину, по которой два мужа спорили друг с другом из-за первенства и подвергали 
опасности свое счастье; два мужа, которые при поражении не смогут быть даже 
последними, подвергают опасности такое количество благородных мужей. Им пришло 
на ум, что они были до сих пор друзьями и родственниками и много друг Другу 
содействовали в славе и силе, а теперь несут они мечи один против другого и 
ввергают подчиненные им войска в подобное же беззаконие, ведя друг на друга 
единоплеменников и граждан, соплеменников и сородичей, иногда даже и братьев. И 
это имело место в этой битве, ибо много противоестественного случилось, когда 
неожиданно столько тысяч из одного народа пришли в столкновение друг с другом. 
Каждый из вождей при этой мысли преисполнился раскаянием, которое, однако, при 
настоящем положении дела было бессильно; и, сознавая, что этот день сделает 
одного из них первым или последним на всей земле, они медлили приступить к 
такому рискованному шагу. Говорят, оба вождя даже прослезились.
78. Так, пока они еще медлили и взирали друг на друга, застиг их день. Все 
италийское войско продолжало стоять спокойно, в строгом молчании. Помпеи же, 
видя, что союзники его в страхе от медлительности, из опасения, чтобы они не 
нарушили дисциплины еще до сражения, дал первый сигнал к битве. Тогда Цезарь 
дал сигнал со своей стороны. Тотчас трубы, которых было множество в таком 
огромном войске на той и на другой стороне, громкими звуками дали призыв, 
торопили и глашатаи и начальник, обегая войска. Воины торжественно, с 
изумлением и молчанием шли друг на друга, так как они были
Аппиан. Гражданские войны
127 
испытанные в таких боях бойцы. Когда они приблизились, началось метание стрел и 
камней; и как только конница несколько опередила пехоту, начались с той и 
другой стороны попытки перейти в атаку, причем части Помпея, имея преимущество, 
стали окружать десятый легион Цезаря. Цезарь тогда подал знак сидевшим в засаде,
 и те, выскочив, устремились на конницу, ударяя направленными вверх копьями 
прямо в лицо всадников, которые, не вынеся отчаянной атаки и ударов в рот и 
глаза, в беспорядке бежали. Войско Цезаря, только что боявшееся быть окруженным,
 теперь само окружило пехоту Помпея, лишенную прикрытия конницы.
79. Помпеи, узнав об этом, запретил своим пехотинцам делать вылазки, выбегать 
вперед из фаланги и метать стрелы, но, стоя в вытянутых шеренгах с готовым к 
нападению копьем, защищаться врукопашную против наступающих. Эту стратегию 
Помпея некоторые хвалят как наилучшую при окружении врагом, Цезарь же в своих 
письмах порицает89, так как, по его мнению, удары, нанесенные с размаха, имеют 
большую силу, да и храбрость людей возрастает от бега, при неподвижности же у 
войска дух падает, и для нападающих оно служит как бы прицелом. Так это 
случилось и на этот раз. Десятый легион с Цезарем окружил левое крыло войска 
Помпея, лишенное конницы, осыпал неподвижно стоящие части со всех сторон 
копьями, пока нападавшие не привели их в замешательство, и силой заставил 
обратиться в бегство. Это и было началом победы Цезаря. При этом множество было 
убитых и раненых, много было и разнообразных эпизодов. При этой схватке, однако,
 не было никакого крика от фаланги, никаких восклицаний ни убиваемых, ни 
раненых; только слышались вздохи и стоны падающих с достоинством на том месте, 
где они были выстроены. Союзные войска, которые вели себя как зрители боевого 
состязания, были поражены выдержкой строя и от удивления не осмеливались 
окружить палатки Цезаря, хотя они охранялись людьми малочисленными и старыми, и 
только оставались на месте, полные удивления.
80. Когда левое крыло Помпея стало отступать — отступало оно шаг за шагом, не 
переставая сражаться, — союзные войска, ничего не предприняв, обратились в 
безоглядное бегство с криками: «Мы побеждены», и опрокидывали, словно вражеские,
 свои собственные палатки и заграждения, уничтожая их и похищая при своем 
бегстве все, что только они могли унести. Уже и другое крыло
128 
италийских войск Помпея, узнав о поражении левого крыла, стало медленно 
отступать, вначале в полном порядке и по мере возможности обороняясь, а затем 
под натиском врагов, окрыляемых удачей, оно тоже обратилось в бегство. Чтобы 
части войска Помпея вновь не соединились и чтобы таким образом было выиграно не 
одно лишь сражение, а вся война, Цезарь с большой хитростью разослал глашатаев 
по всем своим частям, во все стороны, чтобы победители-италийцы оставили в 
неприкосновенности своих единоплеменников и наступали только на союзников. 
Глашатаи, приблизившись к побежденным, убеждали их остановиться, ничего для 
себя не опасаясь. Один от другого узнавая это воззвание, они останавливались, И 
«стоять без страха» стало как бы паролем войска Помпея, тогда как в остальном 
оно ничем не отличалось от войска Цезаря, нося, как италийцы, ту же одежду и 
говоря на том же языке. Пробегая сквозь их ряды, войско Цезаря уничтожало 
союзников Помпея, которые не могли противостоять им, и наибольшая резня 
произошла здесь.
81. Помпеи, увидев бегство своего войска, словно обезумел и медленно удалился в 
лагерь. Подойдя к своей палатке, он сел там безмолвный, наподобие Аянта 
Теламонида, о котором рассказывают, что он подобное же претерпел в Илионе, 
когда был окружен врагами и когда божество помрачило ему ум90. Из остальных 
лишь очень немногие последовали за Помпеем в лагерь: воззвание Цезаря 
остановило их на месте без страха, войско же Цезаря, обежав войска Помпея, 
разъединило их по частям. К концу дня Цезарь, неутомимо повсюду обегая войско, 
увещевал еще понатужиться, пока не возьмут лагерь Помпея, причем объяснял, что 
если враги снова соберутся с силами, они окажутся победителями одного дня, если 
же лагерь врагов будет захвачен, этим делом приведена будет к благополучному 
концу вся война. С этой мольбой протягивал к войску Цезарь руки и сам первый 
открыл преследование. Физически многие из войска Цезаря бы~ ли утомлены, но дух 
их поддерживали эти рассуждения и сам полководец Тем, что шел с ними вместе на 
врага. Побуждала их к тому удача всего происшедшего и надежда, что, захватив 
лагерь Помпея, они заберут в ней много добычи, — в надежде и при удачах люди 
меньше всего чувствуют усталость. В таком состоянии они снова устремились 
вперед и напали на лагерь, совершенно пренебрегая противящимися этому. Помпеи, 
узнав это, очнулся из
129 
странного своего молчания и воскликнул: «Неужели и против нашего укрепления?», 
и, сказав это, переменил одежду, сел на лошадь и в сопровождении четырех друзей 
не останавливался в бегстве, пока в начале следующего дня не прибыл в Лариссу. 
Цезарь, согласно угрозе, высказанной, когда выстраивал свои войска в бой, 
остановился в укреплении Помпея и вкусил там сам пищу, приготовленную для 
Помпея, а все его войско — пищу врагов.
82. Убитых с обеих сторон италийцев (число убитых союзников не было установлено 
как из-за их многочисленности, так и из-за пренебрежения к ним) было в войске 
Цезаря тридцать центурионов и двести легионариев, а по другим историкам, тысяча 
двести, в войске Помпея — 10 сенаторов, среди них и Луций Домиций, посланный 
сенатом к Цезарю в Галлию в качестве его преемника, и около 40 так называемых 
всадников91 из знатных. Из остального войска — те писатели, которые склонны 
преувеличивать, называют цифру в 25 000, но Азиний Поллион, один из командиров 
Цезаря в этой битве, пишет, что трупов, принадлежавших сторонникам Помпея, было 
найдено бООО9^.
Таков был конец знаменитой битвы при Фарсале. Первую и вторую боевые награды 
получил сам Цезарь, признанный всеми наиболее отличившимся, а с ним вместе и 
десятый легион. Третья боевая награда была присуждена центуриону Крассинию93, 
который, будучи спрошен Цезарем, вышедшим в бой, о предстоящем исходе его, 
громко воскликнул: «Мы победим, Цезарь, и живого или мертвого, но меня ты 
сегодня похвалишь». Все войско свидетельствовало, что все время Крассиний, 
словно одержимый, беспрерывно обегал ряды, совершая много блестящих дел. После 
поисков он был найден среди трупов. Цезарь возложил на него боевую награду, 
похоронил его в особой могиле вблизи братского погребения.
83. Помпеи, с прежней скоростью спеша из Лариссы к морю, сел на маленькую лодку 
и, встретив проплывавший корабль, переправился в Митилену. Там он забрал свою 
жену Корнелию и на четырех кораблях, которые ему послали родосцы и тирийцы, 
отправился, оставив без внимания в тот момент Коркиру и Африку, где у него было 
другое многочисленное войско и невредимый флот, и устремился на восток, в 
Парфию, где собирался, опираясь на нее, восстановить утерянное. Намерение свое 
он долго скрывал, пока не рассказал о нем своим друзьям, будучи уже в Киликии. 
Они просили его остерегаться
130 
Парфии, против которой еще недавно строил свои планы Красе и которая еще 
воодушевлена его поражением, и просили не вести в страну необузданных варваров 
красавицу-жену, Корнелию, особенно как бывшую жену Красса94 Когда он стал 
делать другие предложения относительно Египта и Юбы, то его друзья, отказавшись 
от последнего как от человека, ничем не прославившегося, согласились с ним в 
отношении Египта, который и был близок и представлял обширное государство, а 
также и потому, что он был богат и могуществен кораблями, хлебом и деньгами. 
Цари же его, хотя еще были детьми, по своим родителям являлись друзьями Помпея.
84. По всем этим соображениям Помпеи отплыл в Египет. Как раз незадолго до 
этого Клеопатра, которая управляла Египтом вместе с братом, убежав из Египта, 
набирала войско в Сирии; брат Клеопатры, Птолемей, охранял Египет у горы Кассия 
от вторжения Клеопатры. Каким-то злым гением ветер отнес судно Помпея как раз к 
Кассию. Увидев на суше большое количество войска, Помпеи остановил свой корабль,
 предположив, как оно и в самом деле было, что там находится царь, и, послав к 
нему, напомнил о себе и о дружбе к нему отца Птолемея. Птолемею было тогда еще 
только около 13 лет; он находился под опекой Ахиллы, который командовал 
войсками, и евнуха Пофина, который ведал финансами. Относительно Помпея они 
устроили предварительное совещание, и тут же присутствовавший ритор феодот из 
Самоса, учитель Птолемея, предложил преступное дело — заманить Помпея в засаду 
и убить его, чтобы этим угодить Цезарю. Когда это мнение было принято, Помпею, 
под предлогом, что здесь море мелкое и неудобное для больших кораблей, была 
послана невзрачная лодка, в которую село несколько царских гребцов. Был на этой 
лодке и некий Семпроний95, римлянин, в то время служивший в войске Птолемея, 
прежде же служивший у самого Помпея. Этот Семпроний приветствовал Помпея от 
имени царя и пригласил его плыть к юному правителю как к другу. В то же время и 
все войско, как бы из почтения к Помпею, выстроилось вдоль берега, а в центре 
войска выделялся одетый в пурпур царь.
85. Помпею все это показалось подозрительным: и расположение в боевом порядке 
войска, и качество судна, за ним посланного, и то, что за ним не приплыли ни 
сам царь, ни его наиболее видные приближенные. При этих обстоятельствах Помпеи 
на память привел стихи Со-
131 
фокла: «Кто направляется к тирану, превращается в его раба, хоть если бы пришел 
к нему свободным»96, и сел в лодку. В время плаванья, когда все вокруг него 
молчали, подозрение Помпея еще более усилилось. Потому ли, что Помпеи узнал в 
Семпроний римлянина, вместе с ним сражавшегося, или потому что, видя все время 
его одного только стоящим, он предполагал, что он делал это согласно воинской 
дисциплине, по которой воин не смеет сесть в присутствии своего начальника, 
Помпеи обратился к нему с вопросом: «Тебя лия вижу, соратник?» Семпроний в 
ответ на это кивнул головой, и как только Помпеи повернулся, нанес ему первый 
удар сам, а за ним и другие. Жена Помпея и его друзья, все это видевшие 
издалека, закричали и, простирая руки к богам мстителям за вероломство, 
поспешно отплыли, как от вражеской страны.
86. Приближенные Пофина, отрубив голову Помпея, сохранили ее для передачи 
Цезарю, чтобы получить от него за это великую благодарность; на самом деле 
Цезарь их наказал достойно за вероломство, все же остальное тело кто-то97 
похоронил на побережье и насыпал на нем невзрачный холм, а кто-то написал 
следующую эпитафию: «Мелкий холмик покрывает здесь того, кто владел храмами». С 
течением времени вся могила целиком скрылась под песком, а бронзовые 
изображения, которые родственники Помпея впоследствии ему посвятили в ближайшем 
храме у Кассия, оказались поврежденными и снесенными в недоступную часть 
святилища. Там их, уже в мое время, римский император Адриан98, проезжая по 
Египту, искал и, найдя, снова привел в порядок могилу Помпея, так что ее можно 
было узнать, и исправил изображения самого Помпея.
Таков был конец Помпея, завершившего великие войны и принесшего великую пользу 
римскому владычеству, за что он и был назван «Великим»; до того он никогда не 
был побежден99, но с самой юности был непобедим и счастлив. И с 23 до 58 лет 
Помпеи управлял Римом непрерывно, будучи по силе своей подобен монарху. 
Соперничая же с Цезарем, он считался демократическим правителем.
87. Луций Спицион, шурин Помпея, и другие наиболее знатные лица, спасшиеся в 
битве при фарсале, спешно собрались все на Коркире у Катона, который был 
оставлен во главе еще одной армии и 300 кораблей. Они поступали более 
осмотрительно, чем Помпеи. Наиболее знатные из них разделили между собой 
морские силы: 
132 
Кассий отплыл в Понт к Фарнаку, чтобы поднять его против Цезаря, Сципион и 
Катон отплыли в Африку, надеясь на поддержку Вара и его войска и на Юбу, 
нумидийского царя, их союзника. Помпеи, старший сын Помпея Великого, и с ним 
Лабиен и Скапула, отправились с частью армии в Испанию и, восстановив ее против 
Цезаря, набрали там новое войско из иберов, кельтиберов и рабов и, таким 
образом, оказались в еще большей боевой готовности, чем раньше. Такие огромные 
силы были еще в резерве и у Помпея, а он, ни во что их не ставя, убежал, как 
одержимый неким духом. Войска, которые находились в Африке, хотели, чтобы над 
ними начальствовал Катон, но он отказался, так как налицо имелись консулы, 
которые по сану своему стояли выше его: в Риме Катон был только претором. 
Начальником поэтому был сделан Луций Сципион. И здесь набиралось большое войско 
и занималось упражнениями. Эти-то две армии, в Африке и в Испании, наиболее 
достойные упоминания боевые силы, заготовлены были против Цезаря.
88. Сам Цезарь после победы два дня оставался в фарсале, совершая 
жертвоприношения и приводя в порядок войско после битвы. Затем он отпустил на 
свободу своих союзников фессалийцев, а афинян, просивших у него милости, он 
простил и сказал: «сколько раз вас, которые сами себя губите, еще спасет слава 
ваших предков!» На третий день, чтобы узнать, куда бежал Помпеи, Цезарь 
направился на восток и, за неимением больших военных кораблей, переплыл 
Геллеспонт100 на маленьких челноках. Кассий, направлявшийся к Фарнаку, как раз 
показался с частью флота в то время, когда Цезарь находился в середине своей 
переправы. И, конечно, своими военными кораблями он одолел бы маленькие суда 
Цезаря, но от страха перед счастьем его, столь прославленным и внушающим ужас, 
Кассий, полагаяг что Цезарь идет нарочно на него, протянул руки к нему (с 
кораблей к лодке!), попросил прощения и передал ему свой флот. Так велика была 
слава об успехах Цезаря. Ибо я не вижу никакой другой причины и не знаю 
никакого другого объяснения удачи Цезаря при столь неблагоприятных условиях, 
когда Кассий, будучи человеком весьма воинственным и владея 70 триремами101, не 
решился вступить в бой с Цезарем, встретившимся с ним совершенно 
неподготовленным. Кассий из одного только страха перед проплывающим мимо него 
Цезарем так позорно сдался, а впоследствии он убил Цезаря, когда тот в Риме был 
уже
133 
полным властелином102. Очевидно, Кассием овладел в свое время особенный страх 
перед удачливостью Цезаря, возвышавшей последнего.
89. Так неожиданно спасшись, Цезарь переплыл Геллеспонт и простил ионийцев, 
эолийцев и все те племена, которые живут на большом полуострове, называемом 
Нижней Азией; прощение он передал через послов, которых они ему выслали с 
просьбой об этом. Узнав, что Помпеи отправился в Египет, Цезарь отплыл к Родосу.
 Не дожидаясь там своего войска, которое прибывало частями, он со всеми 
наличными силами сел на триремы, взятые у Кассия и родосцев. Куда именно он 
направил плавание, он никому не открыл и, выведя корабли в море вечером, 
приказал кормчим всех следовавших за ним кораблей править ночью по свету, а 
днем по знамени с его собственного корабля. Кормчему же своего корабля он, 
далеко уже отплыв от земли, велел направиться к Александрии. По истечении 
трехдневного плавания он прибыл к Александрии. Царь Птолемей еще находился у 
Кассия, и его опекуны приняли Цезаря радушно. Вначале Цезарь из-за 
малочисленности бывших с ним сил прикинулся беспечным, не преследующим никаких 
политических целей, дружески принимал всех, кто к нему обращался, и, обходя 
город, дивился его красоте и, стоя среди народа, прислушивался к философам. 
Благодаря такому образу действий он снискал благодарность и добрую славу со 
стороны александрийцев как человек, не вмешивающийся в их дела.
90. Когда же к нему приплыло войско, он за преступление по отношению к Помпею 
покарал смертью Пофина и Ахиллу, Феодота же, убежавшего, повесил впоследствии 
Кассий, отыскав его в Азии. Когда вследствие этого александрийцы заволновались 
и царское войско обратилось против Цезаря, произошли различные схватки вокруг 
царского дворца и на побережье рядом с ним. Однажды даже пришлось Цезарю, 
убегая оттуда, прыгнуть в море и проплыть от берега на большое расстояние под 
водой; александрийцы, захватив его плащ, повесили его как трофей. Однако 
наконец у него произошел у Нила бой с царем.
8 этом бою Цезарь одержал большую победу. Так прошло
9 месяцев, пока вместо Птолемея он не объявил Клеопатру царицей Египта. С 
Клеопатрой же Цезарь, обозревая страну, плавал по Нилу на 400 кораблях, 
предаваясь и другим наслаждениям. Но обо всем этом с большой точностью и 
подробностью рассказано в сочинении о Египте103. Голову
134 
Помпея, преподнесенную ему, Цезарь не взял, но приказал похоронить и 
воздвигнуть в честь нее недалеко от города святилище, которое было названо 
святилищем Немесиды104. Это святилище в мое время, в царствование императора 
Траяна, когда он в Египте уничтожал иудеев105, было срыто Траяном из военных 
соображений.
91. Совершив все это в Александрии. Цезарь через Сирию устремился против 
Фарнака. Последний между тем успел совершить многое: он занял несколько римских 
селений и, столкнувшись в бою с претором Цезаря Домицием, одержал над ним 
блестящую победу, после которой, весьма возгордившись, обратил жителей города 
Амиса, на Понте, сочувствующего римлянам, в рабство и всех сыновей их оскопил. 
Когда Цезарь стал приближаться, фарнак устрашился и раскаялся в своем поведении,
 и когда Цезарь был от него на расстоянии 200 стадиев106, выслал к нему послов 
для заключения мира: послы поднесли Цезарю золотой венок и, по своей глупости, 
предложили ему обручиться с дочерью Фарнака. Цезарь, узнав об этом предложении, 
продвинулся со своим войском и шел сам впереди, беседуя с послами, пока не 
подошел к укреплению Фарнака. Тогда он воскликнул: «Неужели этот отцеубийца107 
не получит своей кары немедленно?», вскочил на коня и уже при первой атаке 
обратил Фарнака в бегство и многих из его войска перебил, хотя у самого Цезаря 
было только около тысячи всадников, выбежавших первыми с ним в атаку. Тогда он, 
как передают, сказал: «О, счастливый Помпеи! Так, значит, за то тебя считали 
великим и прозвали Великим, что ты сражался с такими людьми при Митридате, отце 
этого человека!» В Рим Цезарь об этом сражении послал следующее донесение: 
«Пришел, увидел, победил».
92. Фарнак после этого поражения убежал в Босфорское царство, полученное им от 
Помпея. Цезарь, не задерживаясь на мелочах, в то время как ему предстояли 
крупные войны, отправился в Азию. По пути он разбирал дела городов, чрезмерно 
обремененных откупщиками податей108, но об этом мной уже рассказано в книге об 
Азии109. В это же время, узнав, что в Риме произошло восстание и что Антоний, 
начальник его конницы, вынужден с войском охранять форум, Цезарь все бросил и 
поспешно направился к Риму. Когда он прибыл туда, гражданское волнение улеглось.
 Но вспыхнуло новое волнение уже в самих войсках из-за того, что им не выдали 
вознаграждений, которые были им обязаны выдать за победу
135 
при Фарсале, и из-за того, что они до сих пор еще, вопреки закону, продолжают 
оставаться на военной службе. Войска требовали, чтобы их всех распустили по 
домам. Цезарь и в самом деле им однажды обещал какие-то неопределенные награды 
в Фарсале и другой раз — по окончании войны в Африке. В ответ на все эти 
требования Цезарь послал к солдатам некоторых из начальников с обещанием выдать 
каждому воину еще по 1000 драхм!10. Но войско ответило, что оно не хочет больше 
обещаний, а чтобы деньги были выданы тотчас. Соллюстий Крисп1!1, посланный к 
ним по поводу этого, чуть не был убит; его спасло только бегство. Цезарь, узнав 
это, послал другой легион солдат, которые по приказанию Антония охраняли город, 
и велел караулить его дом и ворота Рима, опасаясь грабежа. Сам же, несмотря на 
то, что все боялись и увещевали его остерегаться нападения со стороны войска, в 
то время как войска еще продолжали волноваться, весьма храбро направился к ним 
на Марсово поле1 !2 без всякого о том предуведомления и показался на трибуне.
93. Солдаты с шумом, но без оружия, сбежались и, как всегда, увидев внезапно 
перед собой своего императора113, приветствовали его. Когда он их спросил, чего 
они хотят, они в его присутствии и не осмелились говорить о вознаграждении, но 
кричали, считая требование, чтоб их уволили, более умеренным, надеясь лишь, что,
 нуждаясь в войске для предстоящих войн, Цезарь с ними будет говорить и о 
вознаграждениях. Цезарь же, к изумлению всех, нисколько не колеблясь, сказал: 
«Я вас увольняю». Когда они были еще более этим поражены и когда настала 
глубокая тишина, Цезарь добавил: «И выдам все обещанное, когда буду справлять 
триумф!14 с другими войсками». Когда они услышали такое неожиданное для себя и 
одновременно милостивое заявление, ими овладел стыд, к которому присоединились 
расчет и жадность; они понимали, что если они оставят своего императора в 
середине войны, триумф будут справлять вместо них другие части войск, а для них 
будет потеряна вся добыча с Африки, которая, как они полагали, должна быть 
велика; к тому же, будучи до сих пор ненавистны врагам, они станут теперь 
ненавистны также и Цезарю. Беспокоясь и не зная, что предпринять, солдаты 
совсем притихли, дожидая, что Цезарь им в чем-нибудь уступит и под давлением 
обстоятельств передумает. Цезарь со своей стороны тоже замолк, и когда 
приближенные стали увещевать его что-нибудь сказать еще и
136 
не говорить кратко и сурово, оставляя войско, с которым столь долго он вместе 
воевал, он в начале своего слова обратился к ним «Граждане» вместо «Солдаты»; 
это обращение служит знаком того, что солдаты уже уволены со службы и являются 
частными людьми.
94. Солдаты, не стерпев этого, крикнули, что они раскаиваются и просят его 
продолжать с ними войну. Когда же Цезарь отвернулся и сошел с трибуны, они с 
еще большей стремительностью и криками настаивали, чтобы он не уходил и наказал 
виновных из них. Он еще чутьчуть задержался, не отвергая их просьбы и не 
возвращаясь на трибуну, показывая вид, что колеблется. Однако все же он взошел 
на трибуну и сказал, что наказывать из них он никого не хочет, но он огорчен, 
что и десятый легион, который он всегда предпочитал всем другим, принимал 
участие в мятеже. «Его одного, — сказал он, — я и увольняю из войска. Но и ему 
я отдам обещанное, когда вернусь из Африки. Когда война будет закончена, я всем 
дам землю, и не так, как Сулла, отнимая ее у частных владельцев и поселяя 
ограбленных с ограбившими рядом, так что они находятся в вечной друг с другом 
вражде, но раздам вам землю общественную и мою собственную, а если нужно будет, 
и еще прикуплю». Рукоплескания и благодарность раздались от всех, и только 
десятый легион был в глубокой скорби, так как по отношению к нему одному Цезарь 
казался неумолимым. Солдаты этого легиона стали тогда просить метать между ними 
жребий и каждого десятого подвергнуть смерти! *5. Цезарь при таком глубоком 
раскаянии не счел нужным их больше раздражать, примирился со всеми и тут же 
направил их на войну в Африку.
95. Совершив переправу из Регия в Мессену, Цезарь прибыл в Лилибей. Узнав, что 
Катон с частью морских и сухопутных сил охраняет снаряжение для войны в Утике 
вместе с теми 300, которые издавна были назначены военными советниками при нем 
под именем сената, а верховный начальник Луций Сципион с лучшими частями войск 
воюет в Гадрумете, Цезарь поплыл против Сципиона. Сципион как раз в это время, 
оказалось, направился к Юбе, и Цезарь приготовился к бою у лагеря Сципиона, 
считая, что выгодно сражаться с врагом в отсутствие его полководца. Ему 
противостали Лабиен и Петрей, помощники Сципиона, они одержали над Цезарем 
большую победу, обратив в бегство его войско и преследуя его с гордостью и 
презрением до тех пор, пока раненная в живот
137 
лошадь не сбросила Лабиена. Лабиена тотчас унесли его телохранители, стоявшие 
со щитами возле сражающегося. Петрей, полагая, что войско оказалось при 
испытании на высоте и что он сумеет одержать победу, когда захочет, не стал 
продолжать начатое преследование и сказал: «Не будем отнимать победу у нашего 
полководца Сципиона». Остальное было делом счастья Цезаря: когда враги, как 
казалось, могли победить, победители сами внезапно прекратили сражение. 
Передают, что во время бегства своего войска Цезарь приставал ко всем воинам, 
чтобы они повернулись, кого-то из несущих «орлов» — самые . главные знамена у 
римлян — Цезарь повернул своей рукой и вновь направил вперед, пока Петрей не 
повернул обратно, а Цезарь охотно отступил. Таков был результат первого 
сражения Цезаря в Африке.
96. Когда немного спустя после этого стали ожидать прибытия самого Сципиона с 8 
легионами пехоты, 20 000 конницы, среди которых было большинство ливийцев, со 
множеством легковооруженных солдат и до 30 слонов, а со Сципионом еще прибыл 
Юба с другими 30 000 пехотинцев и 20 000 нумидийской конницы, множеством 
копийщиков и 60 слонами, войско Цезаря охватил ужас, и оно было в 
замешательстве как от того испытания, которому оно уже подверглось, так и от 
славы наступавших и многочисленности и большого мужества особенно нумидийских 
всадников. Пугала и война против слонов, для них совершенно непривычная. В это 
самое время вождь мавританский Бокх захватил царскую резиденцию Юбы — Цирту, и 
Юба, извещенный об этом, поспешно со всем своим войском возвратился к себе, 
оставив Сципиону только 30 слонов. Вследствие этого войско Цезаря настолько 
приободрилось, что пятый легион даже попросил выстроить его против слонов и 
одержал над противником полную победу. И еще поныне этому легиону присвоен за 
это на знамени знак «слона».
97. Происшедшее сражение было значительным, упорным на всем своем протяжении, с 
переменным счастьем, но к вечеру одолел, хотя и с трудом, Цезарь, который для 
того, чтобы довести победу до конца, не прекратил победоносного сражения и при 
наступлении ночи и тотчас захватил лагерь Сципиона.
Враги по частям разбежались, кто куда мог, а сам Сципион с Афранием, бросив все,
 бежали морем с 12 невооруженными кораблями. Таким образом, и эта армия, 
состоявшая приблизительно из 80 тысяч человек, в течение дол-
138 
гого времени обученная, после первой битвы внушавшая храбрость и надежду, при 
втором столкновении полностью была уничтожена... О Цезаре между тем 
распространилась слава, что у него особая судьба быть непобедимым; никто из 
побежденных Цезарем не приписывал этого одной только доблести Цезаря, но и свои 
собственные ошибки они также приписывали счастью Цезаря. Ибо и эта война так 
быстро была проиграна из-за нерасчетливости полководцев, выступавших против 
Цезаря, которые, с одной стороны, не изнуряли его, когда он бывал в 
затруднительных обстоятельствах в чуждой стране, с другой стороны, не довели 
первую победу до конца.
98. Когда на третий день стало обо всем этом известно в Утике, а также и о том, 
что Цезарь направляется прямо туда, началось невольное общее бегство. Катон 
никого не удерживал, но всем из знатных, кто у него просил корабли. давал их. 
Сам он остался в совершенном спокойствии, и утикийцами, обещавшим ему, что 
будут за него ходатайствовать еще раньше, чем за себя, смеясь ответил, что он 
не нуждается в примирении с ним Цезаря. Он, Катон, убежден в том, что и Цезарь 
это прекрасно знает. Перечислив все свои склады и о каждом из них выдав 
документы утическим правителям, Катон к вечеру принял ванну и, сев за ужин, ел, 
как он привык с тех пор, как умер Помпеи!16. Он ничего не изменил в своих 
привычках, не чаще и не реже, чем всегда, обращался к присутствующим, беседовал 
с ними относительно отплывших, расспрашивал насчет ветра — благоприятен ли он, 
о расстоянии, которое они уже отплыли, — опередят ли они прибытие Цезаря на 
Восток. И отправляясь ко сну, Катон также не изменил ничего из своих привычек, 
кроме того только, что сына своего обнял более сердечно. Не найдя у постели 
обычно там находящегося своего кинжала, он закричал, что его домашние предают 
его врагам, ибо чем другим, говорил он, сможет он воспользоваться, если враги 
придут ночью. Когда же его стали просить ничего против себя не замышлять и лечь 
спать без кинжала, он сказал весьма убедительно: «Разве, если я захочу, я не 
могу удушить себя одеждой, или разбить голову о стену, или броситься вниз 
головой, или умереть, задержав дыхание?» Так говоря, убедил он своих близких 
выдать ему его кинжал. Когда он его получил, он попросил Платона и прочел его 
сочинение о душе.
99. Когда он окончил диалог Платона, то, полагая, что все, которые находились у 
его дверей, заснули, поразил
139 
себя кинжалом под сердце. Когда выпали его внутренности и послышался какой-то 
стон, вбежали те, которые находились у его дверей; еще целые внутренности 
Катона врачи опять вложили внутрь и сшили разорванные части. Он тотчас 
притворился ободренным, упрекал себя за слабость удара, выразил благодарность 
спасшим его и сказал, что хочет спать. Они взяли с собой его кинжал и закрыли 
двери для его спокойствия. Он же, представившись будто он спит, в молчании 
руками разорвал повязки и, раскрыв швы раны, как зверь разбередил свою рану и 
живот, расширяя раны нитями и роясь в них пальцами и разбрасывая внутренности, 
пока не умер. Было ему тогда около 5 0 лет, и славу имел он человека самого 
непоколебимого в следовании тому, что он признавал правильным, а следовал он 
справедливому, должному и прекрасному не только в своем поведении, но и в 
помыслах выявляя исключительное величие души. Так, Марцию, дочь Филиппа, с 
которой он сочетался, когда она была девицей, и которую он очень любил и от 
которой имел детей, он тем не менее отдал одному из своих друзей, Гортензию, 
жаждавшему иметь детей и не имевшему их, так как был женат на бесплодной. Когда 
жена Катона забеременела и от друга, он вновь взял ее к себе в дом, как бы дав 
ее ему взаймы. Таков был Катон. Утикийцы пышно его похоронили. Цезарь по поводу 
его смерти сказал, что Катон из зависти лишил его возможности красивой 
демонстрации! 17, а когда Цицерон в честь умершего составил похвальное слово 
под заглавием «Катон», Цезарь, со своей стороны, написал обвинительное слово и 
назвал его «Антикатон».
100. Юба и Петрей, узнав о всем происшедшем и не имея никаких средств ни к 
бегству, ни к спасению, во время обеда убили мечами друг друга. Цезарь объявил 
царство Юбы подданным Риму и во главе его назначил Салюстия Криспа!18. 
Утикийцам и сыну Катона он даровал прощение. Также и дочь Помпея Великого, с 
двумя ее детьми захваченную в Утике, он отослал невредимыми к Помпею (сыну 
Помпея Великого). Всех, кого он захватил из совета трехсот! 19, он истребил. 
Главнокомандующий Луций Сципион в бурное время столкнулся на море с 
неприятельскими кораблями. Он вел себя доблестно; когда же его захватили, то он 
умертвил себя и был брошен в море.
101. Этим закончилась война Цезаря в Африке. Вернувшись в Рим, он справил зараз 
четыре триумфа! 2 (\ за
140 
победу над галлами, множество больших племен которых он покорил — одних впервые,
 других — отпавших от Рима; за победы над Фарнаком в Понте, за победы над 
ливийцами, союзниками Сципиона, в Африке. В последнем триумфе был выведен и сын 
Юбы, писатель, тогда еще ребенок I2!. Он отпраздновал триумф по случаю победы 
флота на Ниле в Египте между триумфом над галлами и Фарнаком. За победу над 
римлянами Цезарь остерегся устроить себе триумф, так как эпизоды гражданской 
войны были не к лицу ему самому, а римлянам они казались бы постыдными и 
зловещими; однако все поражения своих врагов и действующих лиц он изобразил на 
различных статуях и картинах, за исключением одного только Помпея; его одного 
Цезарь воздержался показать, так как его все еще оплакивали. Народ, хотя и не 
без страха, все же издавал стоны при изображении злополучии своих сограждан, в 
особенности при виде Луция Сципиона, главнокомандующего, самого себя ранившего 
в живот и бросаемого в море, или Петрея, убивающего себя за обедом, или Катона, 
самого себя раздирающего как зверь. Народ радовался при виде гибели Ахиллы и 
Пофина, а при изображении бегства Фарнака смеялся.
102. Денег в этих триумфах, передают, было 65.000 талантов122 и 2822 золотых 
венка, весивших около 20414 фунтов. Из этих средств сейчас же после триумфа 
Цезарь стал расплачиваться с войском, превзойдя все свои обещания; каждому 
солдату дал он 5000 аттических драхм123, центуриону — вдвое больше, трибуну, 
равно как и начальнику конницы, вдвое больше, чем центуриону. Кроме того. 
каждому плебею он дал по аттической мине!24. Дал он народу также и 
разнообразные зрелища с участием кавалерии и музыки; были даны представления 
боев тысячи пехотинцев против такого же количества противников, двухсот 
всадников против других двухсот, бой смешанный пехоты против конницы, бой с 
участием 20 слонов против других двадцати, морское сражение с 4000 гребцов, в 
котором принимал участие по 1000 бойцов с каждой стороны. Согласно своему обету,
 данному перед сражением в Фарсаде, Цезарь воздвиг храм Прародительнице125 и 
устроил вокруг храма священный участок в качестве форума для римлян — не рынка, 
а места деловых встреч, вроде тех площадей у персов, где у них происходят 
судебные разбирательства. Рядом с богиней поставил он прекрасное изображение 
Клеопатры, которое и поныне там стоит. Была сделана в это время перепись 
населения, и оказалось что
141 
количество его составляет половину количества, бывшего до войны; в такой 
степени пострадал Рим от междоусобной войны.
103. Цезарь, уже в четвертый раз выбранный консулом, предпринял войну против 
молодого Помпея в Испании, последнюю свою междоусобную войну, которой, однако, 
не должен был пренебрегать. Ибо все же наиболее доблестные, которым удалось 
бежать из Африки, соединились в Испании. Одно войско, таким образом, состояло 
из тех, которые прибыли со своими начальниками из Африки и Фарсала, а другое из 
самих иберов и кельтиберов, народа крепкого и всегда готового воевать. Великое 
множество рабов сражалось на стороне Помпея. Уже четыре года это войско 
обучалось и готово было сражаться с отчаянием. Благодаря этому Помпеи совершил 
большую ошибку, что не оттянул сражения, но вступил с Цезарем в столкновение, 
как только тот прибыл, хотя некоторые из старейших лиц, наученные горьким 
опытом Фарсала и в Африке, советовали Помпею томить Цезаря всякими оттяжками и 
довести его до безвыходного положения, используя то, что он находится в чуждой 
стране. Путь от Рима до Испании Цезарь прошел в 27 дней, совершив огромный 
поход с весьма нагруженным войском. И небывалый страх напал на его войско, 
когда до него дошла весть о количестве войска, подготовленности и отчаянности 
противника.
104. Вследствие этого Цезарь и сам готов был медлить, пока к нему, 
раздумывающему, не приблизился Помпеи и не упрекнул его в трусости. Тогда, не 
снеся обиды, Цезарь приказал своему войску выстроиться у города Кордубы, избрав 
паролем и на этот раз «Венера», Помпеи же взял пароль «Благочестие». Когда 
войска пришли в столкновение, на армию Цезаря напал страх, а к страху 
присоединилась какая-то нерешительность. Цезарь умолял всех богов, простирая 
руки к небу, не пятнать этим одним сражением столько им совершенных блестящих 
подвигов, увещевал, обегая солдат, и, сняв шлем с головы, стыдил их в глаза, 
призывая их приостановить бегство. Но страх солдат нисколько не унимался, пока 
Цезарь сам, схватив щит одного из них и воскликнув вокруг него стоящим 
командирам: «Да станет это концом для меня — жизни, а для вас — походов», 
выбежал вперед из боевого строя навстречу врагам настолько далеко, что 
находился от них на расстоянии 10 футов. До 200 копий было в него брошено, но 
от одних он отклонился, другие
142 
отразил щитом. Тут уже каждый из его полководцев, подбегая, становился рядом с 
ним, и все войско бросилось в бой с ожесточением, сражалось весь день с 
переменным успехом, но к вечеру, наконец, одолело. Как передают, Цезарь сказал, 
что ему приходилось вести много битв за победу, но в этот день он вел битву за 
жизнь.
105. Когда резня достигла предела и войско Помпея бежало к Кордубе, Цезарь 
приказал войску соорудить стену вокруг города, чтобы бежавшие враги вновь не 
приготовились к сражению. Солдаты, хотя и утомленные свершившимся, стали 
нагромождать одно на другое тела и вооружение убитых и, прибив их копьями к 
земле, стояли у этой стены, как на бивуаке, всю ночь. К утру город был взят. Из 
полководцев Помпея Скапул, соорудив костер, бросился в него, головы же Вара, 
Лабиена и других знатных были принесены Цезарю. Что касается Помпея, то он 
после поражения бежал с 50 всадниками в Карфею, где у него стоял флот, и был на 
носилках принесен на верфь, инкогнито, как частное лицо. Увидев, что и здесь 
люди в отчаянии, он испугался, что будет выдан Цезарю, и спустился в лодку, 
чтобы снова бежать. Но нога его при этом зацепилась за канат, и кто-то, пытаясь 
его отрубить мечом, попал вместо каната ему в ногу. Он отплыл в какое-то место 
и стал там лечиться. Однако, разыскиваемый и там, он снова бежал по заросшей 
колючим кустарником дороге, пока, чрезмерно измученный своей раной, не присел 
на отдых под деревом; когда сюда пришли искавшие его, он, защищаясь от них, не 
дешево отдал свою жизнь. Когда его голова была доставлена Цезарю, он велел 
кому-то похоронить ее. Таким образом, и на сей раз война, вопреки ожиданию, 
была окончена одним сражением. Спасшихся противников Цезаря вновь собрал около 
себя младший брат покойного Помпея, тоже по имени Помпеи и по личному имени 
Секст* 26. Этот Помпеи, пока еще скрываясь сам и убегая, занимался грабежом.
106. Цезарь, закончив вполне эти гражданские войны, поспешил в Рим, внушив к 
себе такой страх и славу о себе, какую не имел никогда никто до него. Вот 
отчего и угрожали ему так безмерно, и были оказаны ему все почести, даже 
сверхчеловеческие: во всех святилищах и публичных местах ему совершали 
жертвоприношения и посвящения, устраивали в честь его воинские игры во всех 
трибах!27 и провинциях, у всех царей, которые состояли с Римом в дружбе. Над 
его изображениями делались разнообразные украшения; на некоторых из них был
143 
венок из дубовой листвы как спасителю отечества, символ, которым издревле чтили 
спасенные своих защитников. Его нарекли отцом отечества и выбрали пожизненным 
диктатором и консулом на десять лет; особа его была объявлена священной и 
неприкосновенной; для занятий государственными делами ему были установлены 
сиденья из слоновой кости и золота, при жертвоприношении он имел всегда 
облачение триумфатора. Было установлено, чтобы город ежегодно праздновал дни 
боевых побед Цезаря, чтобы жрецы и весталки! 28 каждые пять лет совершали за 
него молебствия и чтобы тотчас же по вступлении в должность магистраты 
присягали не противодействовать ничему тому, что поставил Цезарь. В честь его 
рождения месяц Квинтилий был переименован в Июлий. Было также постановлено 
посвятить ему наподобие божества множество храмов, и один из них общий Цезарю и 
Благосклонности, причем обе фигуры протягивали друг другу руки.
107. Так они его боялись как неограниченного владыку, но молились вместе с тем, 
чтобы он был к ним благосклонен. Были и такие, которые предполагали дать ему 
титул царя, покуда он, узнав об этом, не отверг это предложение. Он угрожал 
даже сторонникам этой мысли, считая этот титул нечестивым вследствие 
тяготеющего над ним проклятия со стороны предков. Преторские когорты, которые 
охраняли его с самой войны, он теперь уволил от стражи и появлялся в 
сопровождении одних лишь народных ликторов 129. и ему, так умеренно себя 
держащему, в то время когда он занимался делами, сенат во главе с консулами, — 
при этом каждый шел в подобающем ему порядке, — преподнес постановление о 
вышеуказанных почестях. Он их приветствовал, однако не встал ни тогда, когда 
они к нему приближались, ни тогда, когда около него стояли; этим он подал новый 
повод для тех, кто обвинял его в том, что он замышляет стать царем. Цезарь все 
предложенные титулы принял, кроме десятилетнего консульства, назначив консулами 
на ближайший год себя и Антония, начальника своей конницы, на место же Антония 
поставил начальником над конницей Лепида, правителя Испании. Лепид, однако, 
должность выполнял не сам, а через своих друзей. Затем Цезарь возвратил всех 
беглецов из Рима, кроме тех, кто убежал из-за какого-нибудь неизгладимого 
преступления, простил своим врагам и многим из тех, кто против него воевал, дал 
или годовые магистратуры в городе или управление в провин-
144 
ции или в армии. Благодаря такому поведению Цезаря народ стал надеяться, что он 
вернет и демократическое правление, как это сделал Сулла, неограниченно 
господствовавший подобно Цезарю. Но в этом-то народ заблуждался.
108. Кто-то из тех, кто особенно поддерживал слух о вожделении Цезаря быть 
царем, украсил его изображение лавровым венком, обвитым белой лентой. Трибуны 
Марул и Цезетий разыскали этого человека и арестовали его под тем предлогом, 
что они делают этим угодное и Цезарю, который прежде сам угрожал тем, кто будет 
говорить о нем как о царе. Цезарь перенес этот случай спокойно. В другой раз 
группа людей, встретив его у ворот Рима, когда он откуда-то шел, приветствовала 
его как царя, но народ при этом зароптал. Тогда Цезарь очень хитро сказал 
приветствовавшим его: «Я — не Рекс (царь), я — Цезарь», как будто они ошиблись 
в его собственном имени. Друзья Марула и другие его сторонники открыли и 
главаря этой группы и приказали общественным служителям представить его перед 
сенатом с обвинением против группы Марула, указывая, что они коварно 
набрасывают на него обвинение в стремлении быть тираном, и прибавил при этом, 
что считает их заслуживающими смерти, однако ограничивается только лишением их 
должности и изгнанием из сената. Этим поступком Цезарь больше всего сам себя 
обвинил в том, что он стремился к этому титулу, что от него самого идут все эти 
попытки и что он стал вообще тираном: ведь причиной наказания трибунов 
оказалось то, что они боролись против наименования Цезаря царем, власть же 
трибунов была и по закону и по присяге, соблюдаемой издревле, священной и 
неприкосновенной; кроме того. он еще обострил против себя негодование тем, что 
не дождался конца их служебного срока.
109. Цезарь и сам сознавал свою ошибку и раскаивался. И это было первым тяжким 
и неподобающим поступком, а именно, что он сделал все это, стоя во главе 
правления и в обстановке уже не военного, а вполне мирного времени. Передают, 
что он предложил своим друзьям охранять его, так как он дал врагам, ищущим 
повод предпринять враждебные действия против него, прекрасную к тому 
возможность. Когда же друзья спросили его, не призвать ли опять испанские 
когорты для его охраны, он ответил: «Ничего нет хуже продолжительной охраны: 
это примета того, кто находится в постоянном страхе». Испытания его, однако, в 
отношении склонности к царской
Аппиан. Гражданские войны 
145 
власти нисколько не прекратились, и однажды, когда Цезарь сидел на форуме на 
золотом кресле перед рострами!30, чтобы смотреть оттуда на Луперкалии!31, 
Антоний, товарищ его по консульству, подбежал обнаженный и умащенный маслом, 
как обычно ходят жрецы на этом празднестве, к рострам и увенчал голову Цезаря 
диадемой. При этом со стороны немногих зрителей этой сцены раздались 
рукоплескания, но большинство застонало. Тогда Цезарь сбросил диадему. Антоний 
снова ее возложил, и Цезарь опять ее сбросил. И в то время как Цезарь и Антоний 
между собой как будто спорили, народ оставался еще спокойным, наблюдая, чем 
кончится все происходящее. Но когда взял верх Цезарь, народ радостно закричал и 
одобрял его за отказ.
110. Цезарь же, потому ли, что он сам не знал как быть, или потому, что он 
устал и хотел отклонить эти не то искушения, не то обвинения, или из-за своих 
врагов желал удалиться из города, или задумал лечиться от эпилепсии и 
конвульсий, которым он часто внезапно, особенно во время отсутствия 
деятельности, подвергался, — неизвестно по той или другой из причин задумал 
большой поход на гетов и парфян, сперва на гетов, племя суровое, воинственное и 
обитавшее по соседству, а затем на парфян, чтоб отомстить им за нарушение 
мирного договора с Крассом, Он уже ранее этого послал через Ионийское море 
войско, состоявшее из 16 легионов пехоты и 10 000 конницы. При этом опять 
распространился слух, что Сивиллины книги132 предсказывают парфяне не раньше 
будут побеждены римлянами, как против них будет воевать царь. И опять в связи с 
этим некоторые осмелились говорить, что Цезаря необходимо провозгласить, как 
это на самом деле и было, диктатором и императором римлян и дать ему всякие 
иные прозвища, которыми римляне пользуются вместо титула царя, и чтобы народы, 
подчиненные Риму, называли его царем. Но Цезарь все это отверг, торопил 
приготовлениями к походу, вызывая к себе в городе недовольство.
111. Осталось всего четыре дня до отбытия, когда враги убили его в сенате из-за 
зависти ли к счастью Цезаря и его силе, возросшей свыше всякой меры, или, как 
они сами говорили, из-за попечения о восстановлении государственного строя 
отцов. Ведь они хорошо знали Цезаря и опасались, что, когда он покорит и те 
народы, против которых он собирался идти, он станет царем беспрекословно. Я 
полагаю, что поводом к убийству Цезаря послу-
146 
жило это прозвище, ибо между «царем» и «диктатором» есть лишь разница в 
названии, на деле же, будучи диктатором, Цезарь был как бы царем. Составили 
этот заговор главным образом двое: Марк Брут, по прозвищу Цепион, сын Брута, 
погибшего при диктатуре Суллы, перебежавший к Цезарю при Фарсале, и Гай Кассий, 
передавшийся Цезарю с триерами на Геллеспонте*33. Оба они были сторонниками 
Помпея; к ним присоединился еще из наиболее близких Цезарю лиц Децим Брут 
Альбин. Все они пользовались у Цезаря почетом и доверием. Им он давал и самые 
значительные поручения: так, отправившись на войну в Африку, он передал им 
командование войском и управление Галлией: Трансальпийской — Дециму, 
Цизальпинской — Бруту.
112. В то время как раз Брут и Кассий, собираясь стать преторами, спорили между 
собой о так называемой городской претуре, которой отдается предпочтение перед 
другими претурами; может быть, они действительно спорили из-за честолюбия, а 
может быть, это была просто игра, чтобы не считалось, будто они друг с другом 
во всем согласны. Цезарь, выбранный ими в судьи, говорят, сказал своим друзьям, 
что более правым оказывается Кассий, но Бруту он уступает из-за расположения к 
нему. Так во всем Цезарь оказывал ему благоволение и почет. Некоторые даже 
полагали, что Брут приходится Цезарю сыном, так как, когда Брут родился, у 
Цезаря была связь с Сервилией, сестрой Катона. Вот почему, говорят, и при 
победе при Фарсале Цезарь приказал своим полководцам все усилия приложить для 
спасения Брута. Но Брут или потому, что был неблагодарен, или потому, что о 
проступке своей матери не знал или не верил этому или стыдился, или не потому, 
что слишком любил свободу и предпочитал отечество отцу, или потому, что, будучи 
потомком Брута, изгнавшего в древности царей134, он был подстрекаем и 
возбуждаем больше других со стороны народа — ибо на статуях Брута Древнего, на 
судейском кресле самого Брута появились надписи вроде: «Брут, ты подкуплен? 
Брут -t- ты труп?», или «почему не ты живешь теперь», или «ты — не его потомок»,
 — так или иначе, но многим воспламенялся юноша на дело, которое он считал 
делом, завещанным от предков.
113. Как раз в то время, когда слух о замыслах Цезаря стать царем был еще в 
силе, назначено было ближайшее заседание сената. Кассий положил свою руку на 
плечо Брута и спросил: «Что мы будем делать в сенате, если
147 
льстецы Цезаря внесут предложение объявить его царем? » На это Брут ответил, 
что он совсем не пойдет в сенат. Кассий снова его спросил; «А что мы сделаем, 
славный Брут, если нас туда позовут в качестве преторов?» — «Я, — ответил Брут, 
— буду защищать отечество до своей смерти», Тогда Кассий, обняв его, сказал: 
«Кто из знатных при подобном образе мыслей не присоединится к тебе? Кто, 
полагаешь ты, исписывает твое судейское кресло тайно надписями: ремесленники, 
лавочники или же те из благородных римлян, которые от других своих преторов 
требуют зрелищ, конских бегов и состязаний зверей, а от тебя — свою свободу как 
дело. завещанное тебе и твоим предком?» Это был первый раз, когда они друг 
другу открыли то, что обдумывали уже долгое время, и каждый из них стал 
испытывать как собственных друзей, так и друзей самого Цезаря, тех, кого они 
признавали наиболее смелыми. Из их друзей к ним присоединились два брата, 
Цецилий и Буколиан, также Рубрий Рекс, Квинт Лигарий, Марк Спурий, Сервилий 
Гальба, Секстий Назон и Понтий Аквила, из друзей Цезаря они привлекли: Децима 
Брута, о котором я уже упоминал, Гая Кассия, Требония, Тиллия, Цимбра, Минуция 
и Басила.
114. Когда Брут и Кассий сочли, что число их достаточно, и не считали нужным 
никого больше привлекать, они заключили между собой договор без клятв и 
жертвоприношений, и, однако, ни один из них не отступил и не оказался 
предателем. Все искали только подходящего времени и места. Они вынуждены были 
спешить, так как через четыре дня Цезарь собирался отправиться в поход, и тогда 
возле него будет немедленно большая военная охрана. Что касается места, то они 
выбрали сенат для того, чтобы сенаторы, хотя заранее о том и не знали, увидев 
дело, присоединились, подобно тому, как это, по преданию, было с Ромулом, когда 
он из царя превратился в тирана*35. Они полагали, что их дело, как и дело с 
Ромулом, совершенное к тому же в сенате, будет принято не как злодеяние, но как 
подвиг за отечество, предпринятый для общего блага, гарантирует их безопасность 
со стороны войска Цезаря, и честь останется за ними, так как всем будет 
известно, что они были зачинателями всего дела. Вот почему все согласно выбрали 
сенат местом для совершения своего дела. В подробностях были расхождения. Одни 
считали нужным убить и Антония, так как он был консулом вместе с Цезарем, 
сильнейшим из его друзей и наиболее популярным человеком у войска. Брут, однако,
 
148 
возражал, что, убивая Цезаря, они получат славу тираноубийц, так как убивают 
царя, за убийствр же друзей Цезаря их сочтут просто врагами их, как сторонников 
Помпея.
115. Убежденные этим доводом, они только ждали предстоящего собрания сената. 
Накануне дня этого заседания Цезарь отправился на пир к начальнику своей 
конницы Лепиду и взял с собой туда и Децима Брута Альбина. За чашею зашел 
разговор о том, какая смерть для человека всего лучше. Каждый говорил разное, и 
только Цезарь сказал, что лучшая смерть — неожиданная. Так он напророчил самому 
себе и вел беседу о том, чему предстояло случиться на утро. После попойки тело 
его ночью стало вялым, и жена его Кальпурния, видя во сне, что он сильно 
истекает кровью, отговаривала его идти в сенат. При жертвоприношении, что он 
делал часто, приметы оказались неблагоприятными, и он уже собирался было 
послать Антония отменить заседание. Но Децим, присутствовавший тут же, убедил 
его не подавать повода для обвинения в высокомерии и просил, чтобы он сем 
отправился распустить сенат. Цезарь отправился для этой цели на носилках. В 
этот день происходили зрелища в театре Помпея, и сенат, согласно обычному в дни 
игр порядку, должен был заседать в одном из портиков Помпея, Приближенные Брута 
отправились уже с утра в портик при театре и занимались там с большой выдержкой 
своими преторскими обязанностями. Узнав о неблагоприятных приметах при 
жертвоприношениях Цезаря и об отсрочке заседания, они были весьма смущены. 
Когда они были в состоянии смущения, кто-то, взяв Каску за руку, сказал: «Ты от 
меня, друга, скрываешь, а Брут мне донес». И Каска, сознавал свою вину, пришел 
в смущение. Тот же, смеясь, продолжал: «Откуда у тебя будут деньги, необходимые 
для должности эдила?» Тогда Каска пришел в себя. Бруту и Кассию, задумчиво о 
чем-то друг с другом договаривающимся, один из сенаторов, Попилий Лена, отозвав 
их в сторону, сказал, что он желает успеха тому, что они замыслили, и увещевал 
их торопиться. Они испугались и от испуга молчали.
1 16. В то время как Цезаря уже несли на носилках в сенат, кто-то из его 
домашних, узнав о заговоре, прибежал донести то, о чем он узнал. Он пришел к 
Кальпурнии и сказал ей лишь то, что у него к Цезарю важные дела, и ждал, пока 
тот вернется из сената, так как он не все до конца знал о заговоре. Другой 
человек, Артемидор, книд-
149 
ский уроженец, бывший гостем Цезаря, побежав в сенат, нашел его уже убитым. 
Третий вручил Цезарю, в то время как он совершал жертвоприношение и как раз при 
входе в сенат, письмо с изложением заговора, письмо, которое было потом найдено 
в руках убитого. Цдва Цезарь сошел с носилок, как Лена, тот самый, который 
недавно пожелал успеха друзьям Кассия, пресек ему дорогу и завел с ним 
серьезный разговор о каком-то личном деле. При виде того, что происходило, и 
при длительности беседы заговорщики испугались и уже готовились даже дать друг 
другу знак убить самих себя прежде, чем их схватят. Но видя, что в продолжение 
разговора Лена выглядит скорее просящим и умоляющим о чем-то, чем доносящим, 
они оправились, а когда увидели, что Лена по окончании разговора попрощался с 
Цезарем, снова осмелели. Был обычай, что консулы при входе в сенат совершают 
жертвоприношения, прежде чем войти. И жертвоприношения были опять-таки 
неблагоприятны для Цезаря: первое животное оказалось без сердца, а, как другие 
говорят, внутренности его были лишены головки. И прорицатель сказал, что это 
признак смерти. Цезарь сказал, смеясь, что нечто подобное с ним случилось в 
Испании во время войны с Помпеем. На это прорицатель ответил, что Цезарь и 
тогда был в большой опасности и что теперь примета еще более показательна для 
смерти. Цезарь тогда приказал совершить новое жертвоприношение. Но когда ни 
одно не давало благоприятной приметы, Цезарь, стесняясь перед сенаторами за 
свое опоздание и побуждаемый как будто бы друзьями, на самом деле своими 
недругами, пошел, пренебрегши показаниями жертвоприношений. Ибо то, что с 
Цезарем случилось, должно было случиться.
117. Перед входом в сенат заговорщики оставили из своей среды Требония, чтоб он 
разговором задержал Антония, Цезаря же, когда он сел на своем кресле, они, 
словно друзья, обступили со всех сторон, имея скрытые кинжалы. И из них Тиллий 
Цимбр, став перед Цезарем, стал просить его о возвращении своего изгнанного 
брата. Когда Цезарь сперва откладывал решение, а затем совершенно отказал, 
Цимбр взял Цезаря за пурпуровый плащ, как бы еще прося его, и, подняв это 
одеяние до шеи его, потянул и вскрикнул: «Что вы медлите, друзья?» Каска, 
стоявший у головы Цезаря, направил ему первый удар меча в горло, но, 
поскользнувшись, попал ему в грудь. Цезарь вырвал свой плащ у Цимбра и, вскочив 
с кресла, схватил Каску за руку и потянул его с большой силой. В
150 
это время другой заговорщик поразил его мечом и в бок, который был вследствие 
поворота Цезаря к Кассию доступен удару, Кассий ударил его в лицо, Брут — в 
бедро, Буколиан — между лопатками. Цезарь с гневом и криком, как дикий зверь, 
поворачивался в сторону каждого из них. Но после удара Брута...136 или потому 
что Цезарь уже пришел в совершенное отчаяние, он закрылся со всех сторон плащом 
и упал, сохранив благопристойный вид, перед статуей Помпея. Заговорщики 
превзошли всякую меру и в отношении к падшему и нанесли ему до 2 3 ран. Многие 
в суматохе ранили мечами друг друга.
118. Когда убийцами злодеяние было совершено в священном месте и над особой 
священной и неприкосновенной, началось бегство по сенату и по всему городу; в 
этом смятении некоторые из сенаторов были ранены, другие убиты. Погибли и 
многие из горожан и иностранцев, не потому, что это стояло в плане заговорщиков,
 но из-за всеобщей сумятицы в городе и незнания, кто, собственно, нападает. 
Гладиаторы, которые еще с утра были вооружены для показа зрелища, теперь 
прибежали из театра к ограде сената, а самый театр опустел, так как зрителей 
охватил страх и ужас, и все пустились в бегство. Все товары были расхищены. Все 
закрывали двери и готовились защищаться с крыш. Антоний, полагая, что и над ним 
было замышлено убийство вместе с Цезарем, забаррикадировался в своем доме. А 
Лепид, начальник конницы, узнав о случившемся в то время, как он был на форуме, 
убежал на остров на реке Тибре, где у него стоял легион солдат, и привел их на 
Марсово поле!37, чтобы быть более готовым к выполнению приказа Антония, Дело в 
том, что Лепид стоял ниже Антония, который был и более близким человеком к 
Цезарю и консулом. Когда Лепид и Антоний стали раздумывать о положении дел, у 
них было стремление тотчас же отомстить за Цезаря, за то, чему он подвергся, но 
они боялись, как бы сенат не оказался на стороне убийц, и решили выждать 
событий. У самого Цезаря войска не было, ибо он телохранителей не любил и 
довольствовался только общественными прислужниками. Большинство должностных лиц 
и большая толпа горожан и приезжих, множество рабов и вольноотпущенных 
провожали его обычно из дома в сенат. Из всех их теперь осталось только трое, 
так как все остальные разбежались; они положили тело Цезаря на носилки и 
понесли, но иначе, чем это обыкновенно бывало: только трое до-
151 
мой понесли того, кто еще так недавно был владыкой всего мира.
119. Убийцы Цезаря предполагали сказать в сенате речь, но никого там не 
осталось. Тогда, обернув свои плащи, как щиты, на левую руку, они с мечами, еще 
хранившими следы крови, побежали по Риму с криками, что убили царя и тирана. 
Один из них навесил на копье войлочную шляпу как знак свободы138. Убийцы 
призывали восстановить отцовский образ правления, напоминали о древнем Бруте и 
древних римлянах, которые тоже составили заговор против древних царей. С ними 
бежали вместе некоторые с занятыми у других мечами, из числа тех, которые не 
принимали никакого участия в заговоре, но предполагали разделить его славу: 
Лентул Спинфер, фавоний, Аквин, Долабелла, Мурк и Патиск. Славы с заговорщиками 
они не разделили, но зато наказание получили вместе с виновниками. Когда народ 
за заговорщиками не последовал, они были приведены в замешательство и 
испугались; они надеялись на сенат, хотя он и разбежался вследствие 
неосведомленности и страха, так как сенаторы были с ними в родстве и дружбе и 
одинаково с ними были обременены тиранией Цезаря. Заговорщики не доверяли 
народу и ветеранам Цезаря, находившимся тогда в городе в большом числе: одни — 
недавно уволенные от службы после войны и распределенные по новым земельным 
наделам, другие — уже получившие наделы раньше и прибывшие для „проводов 
отъезжающего в поход Цезаря. Заговорщики боялись и Лепида и войска, 
находящегося под его начальством в городе, а также консула Антония, как бы он, 
созвав вместо сената только народное собрание, не предпринял бы чего-нибудь для 
них опасного.
120. Находясь в таком состоянии, заговорщики вместе с гладиаторами побежали на 
Капитолий. Здесь посовещавшись, они решили раздать народу деньги, в надежде, 
что когда одни начнут хвалить случившееся, то и другие, увлеченные сознанием 
свободы и стремлением к древней форме правления, присоединятся к ним. Они 
полагали, что теперешний народ — подлинно римский, такой еще, каким, они знали, 
он был при древнем Бруте, уничтожившем царскую власть. Но они не сознавали, что 
им приходилось рассчитывать на два друг другу противоположных настроения, т.е. 
чтобы окружающие их любили свободу и, одновременно, за плату служили их 
интересам. Последнее было более осуществимо, так как нравы гражданские были 
тогда сильно испорчены. Исконный
152 
римский народ перемешался с иностранцами, вольноотпущенник стал равноправным 
гражданином, и у раба был тот же вид, что и у господина; ибо, если исключить 
сенаторскую одежду139, все прочее облачение было у них и у рабов одинаковое. 
Кроме того, обычай, имевший место только в Риме, — публичные раздачи хлеба 
неимущим, — привлекал в Рим бездельников, попрошаек и плутов из всей Италии. 
Народ, отслуживший военную службу, не отпускался, как в древности, каждый в 
отдельности на свою родину, так как можно было опасаться, что некоторые из них 
затеют несправедливые войны; их всех вместе выводили в колонии, наделяя их, 
вопреки всякой законности, чужими владениями земли и жилищ. Как раз тогда они 
во множестве проживали в святилищах и на храмовых участках под одним знаменем и 
при одном начальнике колонии, будучи после продажи своего имущества готовыми к 
отправке и согласными продаться всякому, кто их наймет.
121. Вот почему из стольких по количеству и таких по качеству людей сторонникам 
Кассия было нетрудно набрать множество людей и повести их тотчас на форум. Они 
хотя и были наняты, однако не осмелились одобрять происшедшее, питая страх 
перед славой Цезаря и тем, что может постигнуть их в будущем со стороны других 
граждан; они с криком требовали мира как всеобщего блага, настойчиво требовали 
его от должностных лиц, полагая, что это средство послужит ко спасению убийц 
Цезаря, ибо не могло быть мира без амнистии их. Перед находящимися в таком 
состоянии людьми первым появился претор Цинна, Он приходился родственником 
Цезарю по жене, но, явившись неожиданно к толпе, сорвал с себя одежду претора, 
как бы из презрения к сану, данному ему тираном, назвал Цезаря тираном, а его 
убийц тираноубийцами, все содеянное ими восхвалял как подобное тому, что 
содеяно было их предками, и предложил этих людей как благодетелей пригласить из 
Капитолия и вознаградить их. Так говорил Цинна. Сторонники заговорщиков, видя, 
что неподкупленная часть толпы не присоединяется к ним, не вызвали их из 
Капитолия и снова кричали только о мире.
122. Затем Долабелла, молодой человек из знатной фамилии, выбранный самим 
Цезарем быть консулом на конец года, когда сам Цезарь собирался в поход, и уже 
носивший одежды консула и имевший знаки консульской власти, стал поносить 
давшего ему все это. Долабелла прикидывался, будто он был в полном единомыслии 
с за-
153 
мыслившими убийство Цезаря и только невольно не принимал физического участия в 
заговоре (некоторые утверждают, что Долабелла предложил праздновать этот день, 
как день рождения города). Нанятая толпа, видя, что на их стороне и претор и 
консул, расхрабрилась и послала в Капитолий за сторонниками Кассия. Они были 
рады Долабелле и думали, что этот человек, молодой и знатный, в сане консула, 
будет на их стороне противостоять Антонию. Из Капитолия пришли только Кассий и 
Брут, еще с окровавленными руками, ибо они нанесли Цезарю удар одновременно. 
Когда они прибыли к толпе, не было произнесено ни одного низкого или 
недостойного слова, но как бы после всеми признанного прекрасного поступка все 
хвалили друг друга и поздравляли государство и говорили больше всего о том, что 
Децим предоставил им в нужный срок гладиаторов. Кассий и Брут обратились к 
народу с речью, призывая их поступать подобно своим предкам, изгнавшим царей, 
не управлявших путем насилия, как Цезарь, но выбранных по закону. Они также 
предложили вызвать Секста Помпея, сына Помпея Великого, воевавшего за 
демократию, которой в Испании сам еще продолжал отбиваться от полководцев 
Цезаря. Они предложили, сверх того, восстановить в должности смещенных Цезарем 
трибунов Цесетия и Марула, находившихся в изгнании.
123. Так говорили сторонники Кассия и после того снова ушли на Капитолий. Они 
не чувствовали еще себя надежно при создавшемся положении вещей. Но теперь по 
крайней мере их близкие и родственники могли прийти к ним в Капитолий; из них 
они выбрали некоторых лиц послами к Лепиду и Антонию для переговоров о том, 
чтобы прийти к соглашению и принять меры к сохранению свободы в государстве и 
избежать всех тех бедствий, какие произойдут в отечестве, если они не придут 
друг с другом к соглашению. Посланные просили обо всем этом, не одобряя 
происшедшего — в присутствии друзей Цезаря они на это не осмеливались, — но 
говорили, что нужно со снисходительностью перенести происшедшее, так как все 
сделано было не из ненависти, а из любви к отечеству, и отнестись с жалостью к 
городу Риму, уже опустошенному непрерывной гражданской войной, иначе новая 
гражданская война погубит оставшихся добрых граждан. Будет преступно, указывали 
послы, продолжать вражду к отдельным лицам при таком опасном положении 
государства; гораздо лучше вместе с государственными неу-
154 
рядицами уладить и личные, или, если это невозможно, отложить в настоящий 
момент личные конфликты.
124. Антоний и Лепид хотели отомстить за Цезаря, как я уже сказал, или из-за 
дружбы с ним или из-за связывавшей их присяги, или из-за стремления к власти, 
считая, что им все будет доступно, если они устранят сразу стольких важных 
людей. Однако они сомневались насчет их друзей и близких и той части сената, 
которая тяготела к их противникам, и больше всего — насчет Децима Брута, 
который был назначен Цезарем правителем Трансальпийской Галлии и имел в своем 
распоряжении большое войско. Поэтому они решили выжидать будущего и изыскать 
способы, нельзя ли будет привлечь на свою сторону войско Децима, уставшее от 
беспрерывных трудов. Таковы были их намерения. На словах Антоний дал послам 
такой ответ: «Мы ничего не предпримем из-за личной ненависти; но из-за греха и 
нашего клятвенного обещания Цезарю, что мы будем его телохранителями и 
мстителями, если он что-либо претерпит, будет благочестивым изгнать скверну и 
лучше жить вместе с немногими чистыми, чем всем быть под проклятием 
клятвопреступления. В силу такого нашего мнения мы еще обсудим с вами все это в 
сенате и будем считать благом для Рима те решения, которые будут приняты 
сообща».
125. Так ответил им определенно Антоний. Послы выразили ему благодарность и 
ушли в твердой надежде, что все уладится: они были убеждены, что сенат им будет 
во всем содействовать. Антоний же приказал всем должностным лицам в течение 
ночи охранять город, расположившись по центру на известных расстояниях, как 
днем. Всю ночь по городу горели костры. Сквозь них перебегали в течение этой 
ночи близкие родные заговорщиков в дома сенаторов, прося за них и за 
возвращение прежней формы правления. С другой стороны, бежали также и вожди 
колонистов и высказывали угрозы, если им не сохранят данных им наделов или если 
они не получат обещанных. Между тем наиболее здоровая часть населения, 
убедившись в малочисленности заговорщиков; почувствовала себя смелее, вспомнила 
о Цезаре, хотя в мнениях и были расхождения. В эту же ночь были снесены в дом 
Антония сокровища Цезаря и записки о его правлении; сделано это было или потому,
 что жена Цезаря хотела перенести все это из своего тогда ненадежного дома в 
более надежный дом Антония, или по приказанию самого Антония.
155 
126. Между тем ночью было прочитано распоряжение Антония о созыве сената еще до 
наступления дня в храм Земли140, очень близко находящийся от дома Антония: он 
не осмелился созвать сенат в обычное место его заседаний, так как оно лежало у 
подножия Капитолия, где находились гладиаторы, стоявшие на стороне заговорщиков,
 и вместе с тем Антоний не хотел внести и смятение в город, введя в него войска.
 Лепид, однако, свои войска ввел. Когда приблизилось утро, то среди других 
сбежавшихся сенаторов прибежал в храм Земли и претор Цинна, снова одетый в 
одежды претора, которые он вчера. как данные ему тираном, с себя сбросил. Когда 
его увидели некоторые из неподкупных сторонников и ветеранов Цезаря, они в 
гневе за то, что он первый поносил Цезаря открыто, хотя и был его родственником,
 начали в него бросать камни и гнаться за ним. Когда Цинна убежал в какой-то 
дом, они принесли дрова и собрались сжечь дом, что и сделали бы, если бы Лепид, 
придя с войском, им не помешал. Это было первое свободное проявление 
расположения к Цезарю, и это встревожило как тех, кто действовал по найму, так 
и самих убийц.
127. В сенате людей, которые были свободны от стремления к насилию и негодовали 
на случившееся, было немного; большинство самыми разнообразными способами 
помогали убийцам Цезаря. И прежде всего сенаторы стали требовать, чтобы убийцы 
Цезаря как люди благонадежные прибыли в сенат и приняли участие в заседании, 
превращая их таким образом из подсудимых в судей. Против этого Антоний не 
возражал, зная, что они все равно не придут. И они, действительно, не пришли. 
Затем, чтоб испытать мнение сената, одни весьма решительно и открыто одобряли 
совершенное, называли убийц Цезаря тираноубийцами и предлагали их вознаградить. 
Другие ораторы награды отвергали, так как убийцы Цезаря в них не нуждаются и не 
для наград они все это сделали, но считали правильным, чтоб им дали прозвание 
«благодетелей». Третьи говорили, что и этого не нужно, и считали правильным 
только, чтоб жизнь их была пощажена. Одни пускались на такие хитрости: выжидали,
 какое из предложений окажется более всего приемлемым для сената, чтобы он в 
дальнейшем мало-помалу стал более уступчивым. Более же нравственные сенаторы 
отвергали этот поступок как тяжкое преступление, хотя из уважения к знатности 
фамилий, к которым принадлежат убийцы, не возражали против того, чтоб их 
пощадили, но с негодова-
156 
нием отвергли предложение титуловать их благодетелями. На это им возражали 
другие, что если уже спасти их, то не нужно после этого скупиться и на 
добавочные почести, служащие гарантий. Кто-то указал, что подобное чествование 
убийц явится бесчестием для Цезаря; на это ему возразили, что не следует 
предпочитать мертвого живым. Один, наконец, решительно сказал, что нужно 
выбрать одно из двух: или провозгласить Цезаря тираном или ограничиться только 
пощадой убийц. Ухватившись за это предложение, другие потребовали приступить к 
голосованию относительно Цезаря, обещая клятвенно, что если голосующие будут 
судить честно, то никто не будет взирать на прежние о Цезаре голосования сената,
 когда он был уже у власти, ибо это были голосования вынужденные, а не 
добровольные, из страха за свою собственную жизнь, после того как были убиты 
Помпеи и за Помпеем столь многие другие.
128. Антоний, внимательно следя за прениям^ и видя, что внесенные предложения 
становятся конкретными и определенными, решил уничтожить выявившиеся намерения 
и внушить выступавшим страх за самих себя. Зная, что большое число сенаторов 
получило от Цезаря назначения на будущее время, так как, отправляясь в 
длительный поход, Цезарь выбрал должностных лиц на пять лет как на 
административные должности в городе, так и на сан жреческий или на управление в 
провинции или в войске. Водворив, как консул, молчание, Антоний сказал: 
«Требующим голосования относительно Цезаря надо знать предварительно то, что 
все в государстве совершившееся и всякая данная власть сохраняют силу, если мы 
признаем, что Цезарь был законным и нами избранным правителем; если же мы 
признаем, что он был тираном, правящим силой, то и тело его должно быть без 
погребения оставлено и выброшено за пределы отечества, а все же им сделанное 
аннулировано, а это, чтоб указать границу, как я полагаю, простирается на весь 
мир. Большая часть из сделанного Цезарем останется независимо от нашей воли, но 
об этом я скажу немного спустя. Сперва же я предложу то, что зависит от нас и 
касается нас самих, чтоб на более простом случае получить представление о более 
сложных обстоятельствах. Почти все мы или в свое время выполняли должности под 
начальством Цезаря или сейчас еще выполняем должности по его назначению, а 
некоторые утверждены им в своих должностях на будущее время. Вы ведь знаете, 
что между нами распределены на пятилетний срок и город
157 
ские и ежегодные провинциальные и военные должности. Готовы ли вы от всего 
этого добровольно отказаться — это от вас зависит, — вот что прежде всего я 
считаю нужным вам обсудить. Об остальном речь будет дальше».
129. С этими словами Антоний умолк. Он воспламенил их в отношении не Цезаря, а 
их самих. Они все вскочили со своих мест и кричали, что не требуют производить 
новые выборы в народном собрании, но предпочитают, чтобы каждый остался в той 
должности, которую он получил. Среди кричавших особенно горячились те, кто были 
помоложе, кто получили назначение вопреки принятому обычаю. Во главе этих лиц 
был сам консул Долабелла: по закону ему не оказалось бы никакой возможности 
получить консульство, так как ему было только 25 лет. Вчера еще он спешил 
утверждать, что он принимал участие в заговоре, теперь резко переменился: 
накидывался с бранью на многих, спрашивая, не хотят ли они, желая оказать 
почести убийцам, обесчестить свое начальство, лишь бы придать лучший предлог 
для спасения убийц. Сторонники Антония обнадежили Долабеллу и других тем, что, 
получив одобрение от народа, они объявят их кандидатами немедленно и что не 
будет никакой смены властей, а только более законное их утверждение, чем их 
единоличное назначение Цезарем, что им доставит честь видеть себя 
предпочтенными для занятия одной и той же должности и монархической и народной 
властью. Пока они так говорили, некоторые из преторов сбросили с себя 
должностное одеяние, чтобы обмануть возражавших, как будто бы и они вместе с 
другими хотели это одеяние получить более законным путем. Этот замысел их, 
однако, был ясен остальным, которые вовсе не надеялись при новом голосовании 
сохранить свою власть.
130. Покуда шел спор, Антоний и Лепид вышли из сената. И некоторые граждане, 
сбежавшиеся уже давно, их вызывали. Когда граждане увидели, что Антоний и Лепид 
поднялись на возвышенное место, крик сменился наконец молчанием, и один из 
толпы, или по собственному разумению или заранее к этому подготовленный, 
крикнул: «Берегитесь, чтобы и вас не постигла участь Цезаря». На что Антоний, 
распахнув свою тунику, показал под ней панцирь, как бы возбуждая зрителей тем, 
что безоружным невозможно ожидать спасения, даже если они и консулы. В то время 
как одни кричали, что совершенное преступление должно быть отомщено, 
большинство настаивало на мире. Последним Антоний сказал: «Мы о том со-
158 
вещаемся, как бы водворить мир и мир длительный. Но очень трудно наладить 
прочный мир, поскольку и Цезарю не помогли данные ему клятвы и вызываемые их 
нарушением проклятия». Обратившись вновь к тем, которые призывали к мести, он 
их одобрил, как ставящих выше всего соблюдение клятв и благочестие, и при этом 
сказал: «Я сам присоединился бы к вам и первый кричал бы то же, что и вы, не 
будь я консулом, которому должно больше заботиться о том, что считается общим 
благом, чем о справедливости. Это нам рекомендуют и те, которые находятся 
внутри этого здания. Так, вероятно, поступил бы и сам Цезарь, который, захватив 
в плен граждан, оставил их для блага города в живых и погиб от них же».
131. Так ловко отвечал Антоний по очереди каждой стороне. Те же, которые хотели 
мщения за все происшедшее, требовали, чтобы за это дело взялся Лепид. Когда он 
хотел что-то сказать, стоявшие впереди потребовали, чтобы он отправился на 
форум, где его могли слышать все сразу. Лепид тотчас пошел, полагая, что народ 
уже склонился на его сторону. Когда он взошел на трибуну, он принялся стонать и 
плакать на виду у всего народа довольно долго, наконец, сдержавшись, сказал: 
«Здесь недавно мы стояли с Цезарем, здесь, где теперь я вынужден узнавать, 
каковы ваши пожелания в связи с его убийством». Когда многие закричали: «Мстить 
за Цезаря», то подкупленные заговорщики кричали, напротив: «Мир городу». На 
последнее требование Лепид сказал: «Этого и мы хотим. Но о каком мире может 
идти речь и какими клятвами можно его упрочить? Ведь мы присягали Цезарю по 
всем отеческим обычаям, и, однако, эту присягу растоптали мы же, считающиеся 
лучшими гражданами из всех, кто клялся». К тем же, которые требовали мести, 
Лепид, повернувшись, сказал: «Цезарь от нас ушел: это был, действительно, 
священный, уважаемый муж, но мы боимся, как бы город не лишился остальных», и 
прибавил: «Этот вопрос сейчас обсуждают сенаторы, и большинство держится этого 
мнения». Когда опять раздался крик: «Мсти хотя бы ты один», Лепид сказал: «Я и 
хочу, и это для меня значит соблюдать клятву, даже если я один буду действовать,
 но ни мне, ни вам одним этот вопрос не следует решить, как не следует и нам 
одним сопротивляться».
132. Лепид так обольстил своими словами, что и нанятые заговорщиками, зная его 
честолюбие, одобряли его речь и предложили его назначить верховным жрецом I4!
159 
на место Цезаря. «Вспомните меня для этого впоследствии, если я вам кажусь 
достойным», — сказал им на это Лепид, которого объяла радость. Когда 
подкупленные, опираясь на его верховное жречество, более смело стали настаивать 
на соблюдении мира, он сказал: «Правда, это неблагочестиво и незаконно, однако 
я поступаю так, как вы хотите». Сказав это, Лепид отправился спешно в сенат, в 
котором все это время Долабелла вел себя недостойно, настаивая на сохранении 
своей власти. Антоний, ожидавший одновременно известий о том, что произошло в 
народном собрании, слушал его с улыбкой — они были противниками. Но когда он 
вдоволь ко всему пригляделся, а в народном собрании настроение оказалось 
умеренным, он понял, что необходимо оставить убийц Цезаря без наказания, однако 
эту необходимость он скрыл и представился, что это он делает с тяжелым сердцем, 
зато все сделанное Цезарем, говорил Антоний, нужно сохранить и все принятые им 
решения выполнить до конца. Потребовав вновь спокойствия, Антоний сказал: 133. 
«Сенаторы, вы обсуждали вопрос о преступно действовавших гражданах, а я вам не 
прекословил. Однако, когда вы потребовали решения не относительно заговорщиков, 
но относительно Цезаря, я из всех распоряжений Цезаря пока выдвинул только одно,
 и оно, совершенно естественно, возбудило столько споров. Ибо если бы мы все 
отказались от своих должностей, мы, столь многие и столь выдающиеся, мы бы этим 
признали, что получили эти должности незаслуженно. Но посмотрите сами и 
сосчитайте по городам, провинциям, царствам и династам все остальное, что от 
нашей воли даже не зависит. Все то, можно смело сказать, что Цезарь нас покорил,
 от востока до запада, силой и мощью, все это он организовал, скрепив законами, 
лаской и милостью. Как вы думаете, кто из них удовлетворится, если у них 
отнимут то, что они получили? Или вы хотите весь мир наполнить войнами, вы, 
которые городу из-за его слабости готовы даже сохранить преступников? Все 
дальнейшее, чему не угрожают пока еще непосредственно ужасы и страхи, я оставлю 
в стороне. Буду касаться тех опасностей, которые не только близки, но как бы 
живут вместе с нами в самой Италии: я имею в виду тех солдат, которые получили 
награду за победу и во всей своей массе, вместе с оружием, в том же порядке, в 
котором они участвовали в походах, все вместе поселены в колониях Цезарем. 
Многими тысячами бродят они в настоящее время по городу. Что, по-
160 
лагаете вы, они предпримут, если вы их лишите тех городов и мест, которые они 
уже получили или еще ожидают получить? Прошедшая ночь вам дала об этом ясное 
представление: когда вы просили за преступников, эти солдаты выступали с 
угрозой.
134. А когда тело Цезаря будут волочить и позорить и, наконец, бросят без 
погребения, как, вы думаете, отнесутся к этому ветераны Цезаря, равнодушно? 
Ведь именно так должно быть, согласно законам, поступлено с тираном. Будут ли 
воины, которые получили наделы в Галлии и Британии, считать, что они прочно 
будут владеть своей землей, когда тот, кто им дал землю, подвергается такому 
поруганию? А что предпримет при этом сам народ? А как поведут себя италийцы? И 
какую ненависть вы вызовете к себе со стороны богов и людей, когда обесчестите 
того, кто распространил ваше владычество вплоть до океана, в доселе никому 
неведомые страны? И не станут ли еще большими вина и преступление, если мы 
поступим так неправильно, если тех, которые убили консула в сенате, священное 
лицо и в священном месте, во время заседания сената, как бы в присутствии самих 
богов, если таких людей мы сочтем достойными почитания и обесчестим того, кто 
за свою доблесть почитается даже самими врагами? От всего этого, как 
преступного и к тому же находящегося в нашей власти, я предлагаю совершенно 
отказаться и вношу предложение, что все Цезарем сделанное и решенное остается в 
силе; что касается его убийц, то одобрению их действия не подлежат никоим 
образом, ибо они являются нарушением и религии и закона, а также находятся в 
противоречии с признанием незыблемости всех деяний Цезаря; однако можно 
сохранить им жизнь, если хотите, из жалости, ради их родных и друзей, если, 
впрочем, последние от их имени заявят, что принимают это как милость».
135. Efipa Антоний, говоривший с большим подъемом и порывом, кончил свою речь, 
было принято постановление, всех успокоившее и приведшее в удовлетворение; оно 
гласило, что возмездию убийство Цезаря не подлежит, но что все решения и 
постановления Цезаря остаются в силе, «так как это полезно для государства». 
Последнее добавление для большей гарантии выдвинули сторонники спасаемых, желая 
этим пояснить, что постановления Цезаря сохраняются не в силу справедливости, а 
по необходимости. Антоний им в этом уступил. Когда это постановление было 
проголосовано, вожди военнопоселен-
161 
цев после этого общего постановления просили вынести другое решение, специально 
о них, гарантирующее им владение наделами в колониях. Антоний согласился и с 
этим, указывая сенату на эти опасения, испытываемые поселенцами. И это было 
сделано. Такое же голосование было проведено вторично по отношению к 
назначенным к отправке в колонии.
По окончании заседания сената некоторые лица окружили Луция Пизона, которому 
Цезарь передал свое завещание, убеждали его не оглашать этого завещания и не 
хоронить Цезаря публично, дабы из-за этого не возникли еще какие-нибудь 
волнения. Когда же Пизон с ними не согласился, они стали угрожать ему, что они 
привлекут его к судебной ответственности, так как он таким образом лишает народ 
достояния, которое принадлежит всему государству, намекая опять на тиранию.
136. Тогда Пизон, закричав как можно громче и прося, чтобы консулы вновь 
собрали еще не разошедшихся сенаторов, сказал: «Эти люди, утверждающие, что они 
убили тирана, вместо одного все вместе проявляют себя тиранами; они не дают мне 
хоронить верховного жреца, угрожают мне, если я оглашу его завещание, и хотят 
конфисковать его частное имущество как принадлежащее тирану. Все другие 
распоряжения, касающиеся их, они признают законными, а распоряжение, которое он 
оставил относительно самого себя, они признают незаконным. И кто это они? Не 
Врут, не Кассий, а те, которые их толкнули к гибели. Что касается погребения 
Цезаря, то здесь хозяева вы; что же касается завещания Цезаря, то тут хозяин я. 
И никогда я не предам того, что мне доверено, прежде чем меня самого не убьют». 
При этих словах шум и негодование поднялись со всех сторон, особенно со стороны 
тех, кто надеялся, что и им что-нибудь перепадет по завещанию. Постановили 
завещание Цезаря огласить публично и хоронить его всенародно. С этим решением 
сенат разошелся.
137. Врут и Кассий, узнав о всем происшедшем в сенате, послали своих людей 
созвать народ к себе на Капитолий. Когда народ во множестве быстро сбежался, 
Врут сказал: «Мы здесь обращаемся к вам с просьбой, граждане, мы, которые 
обращались к вам недавно на форуме. Но мы здесь находимся не как беглецы, 
нашедшие приют в храме, — мы преступлений не совершали, — и не потому, что это 
место трудно доступно — мы полагаемся в своей защите всецело на вас. Мы 
обращаемся к вам потому, что
162 
к этому нас побудило резкое и безумное отношение, которое испытал на себе Цинна.
 Мы знаем, что враги наши обвиняют нас в клятвопреступлении, что невозможно-де 
из-за этого сохранять прочный мир. Но то, что мы имеем на это возразить, мы 
скажем на вашем, граждане, собрании, с которым мы и все прочее будем делать 
совместно, восстановив демократическую форму правления. Когда Гай Цезарь из 
Галлии отправился как вооруженный враг на свою родину, и Помпеи, самый 
демократический гражданин среди нас, претерпел то, что вам известно, а вслед за 
ним такое множество достойных граждан погибло, будучи послано в Африку и 
Испанию, мы ему дали амнистию, когда он о ней просил, так как он, по вполне 
понятным причинам, боялся за себя, а тиранию прочно держал в своих руках. Мы и 
клятвенно подтвердили амнистию; но если бы он нас заставил поклясться, чтобы мы 
не только, сдержав себя, перенесли то, что относится к прошлому, но и в том, 
что мы охотно будем служить ему рабами в будущем, как поступили бы тогда те, 
кто сейчас против нас выступает? Думаю, что римляне предпочтут многократно 
умереть, чем стать присяжными рабами.
13 8. И если бы Цезарь после ничего не предпринимал, чтобы нас обратить в 
рабство, мы дали бы и ложную клятву. Но Цезарь не предоставлял нам власти ни в 
Риме, ни в провинциях, ни в войске, ни в культе, ни в распределении колоний, ни 
в чем-либо другом; и ни о чем сенат предварительно не высказывался, и народ не 
утверждал его решений; все был сам Цезарь в одном лице по своему же приказу; и 
он нисколько своим гнусным поведением не пресыщался, как это было с Суллой, 
который, покончив со своими врагами, вернул нам нашу прежнюю форму правления. А 
этот, отправляясь в долгий новый поход, лишил нас возможности избрать 
должностных лиц на пятилетие. Какая же это свобода, в которой даже нет надежды 
на будущее? Что для него значили народные трибуны Цесетий и Марул? Не подверг 
ли он их нагло изгнанию — их, занимавших пост священный и неприкосновенный? 
Законы предков и клятвы не разрешают привлекать трибунов к суду, покуда не 
окончились их полномочия. Но Цезарь их изгнал даже без привлечения к суду. 
Поэтому с чьей стороны совершено преступление в нарушении неприкосновенности? 
Священна и неприкосновенна особа Цезаря, которому мы эти прерогативы дали не 
добровольно, но по принуждению, после того как он явился в отечество с войском, 
после того как он столько и столь до-
163 
блестных граждан убил, а власть народных трибунов, которой наши предки в 
свободной республике без всякого принуждения присягнули и объявили ее под 
заклятием навсегда, эта должность разве не священна и не неприкосновенна? Куда 
девались все подати, поступавшие от наших подданных, и где отчеты за них? Кто, 
вопреки вашей воле, открыл государственные сокровища и пустил в расход фонд 
неприкосновенный и священный, а когда народный трибун этому воспротивился, то 
угрожал ему смертью?
139. Но, — продолжал Брут, — какая же клятва может быть еще дана для 
обеспечения мира? Если никто не присвоит себе власть тирана, клятв не 
потребуется. Наши отцы в ней не нуждались никогда. Если же кто-либо другой 
будет стремиться к тирании, — римлянин не может быть верным по отношению к 
тиранну, не может ему и присягать. Это мы заявляем, находясь еще в опасности, и 
об этом мы в интересах отечества будем заявлять и впредь: ведь когда мы 
находились у Цезаря в почете и безопасности, мы тоже предпочитали отечество 
собственному почету.
На нас, стремясь вас возбудить против нас, возводится еще клевета по поводу 
колоний. Если кто-нибудь из тех, кто уже поселен в колониях, или из тех, кому 
предстоит еще поселиться, присутствует здесь, сделайте одолжение, откликнитесь».

140. Когда откликнулись многие, он продолжал: «Правильно вы поступили, что 
собрались сюда вместе с другими. Если вас справедливо чтит и ценит ваше 
отечество, то вы должны ответить ему таким же уважением, когда оно вас выселяет 
в колонии. Вас выделил народ Цезарю на войну против галлов и британцев, и вы 
должны были стяжать почести и награды, раз вы совершали подвиги. А он, 
заручившись наперед вашей присягой, повел вас против Рима, хотя вы этого совсем 
и не желали, повел вас, хотя бы опять-таки и этого вы не хотели, против лучших 
граждан в Африку. Если бы только в этом заключались ваши подвиги, вы, пожалуй, 
не решились бы требовать за них награду; но так как никакая зависть, никакое 
время, никакое человеческое забвенье не уничтожит ваших подвигов против галлов 
и британцев, вам подобает награда именно за них. Так поступал народ и с теми, 
кто в старину отправлялся на войну, но он никогда не отнимал у своих или у ни в 
чем не повинных землю и не отдавал одним то, что принадлежало другим, не считал 
возможным отплачивать несправедливостью. Когда он побеждал врагов, он и у них 
не отбирал всю землю, а делил ее и на одной части
164 
этой земли устраивал своих солдат, чтобы они были стражами в земле бывших 
врагов. И если иногда не хватало завоеванной оружием земли, он раздавал и 
государственную землю или покупал другую. Так вас организовал в поселения народ 
без обиды для всех. Сулла же и Цезарь, которые напали на отечество с оружием в 
руках, как на враждебную страну, нуждались в крепостях и охране в самом 
отечестве и не отпускали вас на родину, не покупали Вас земли или распределяли 
между вами конфискованную и не платили за отнятую землю в утешение тем, у кого 
они ее взяли, несмотря на то, что у них много было денег из казны и много от 
конфискаций. Они у Италии. ни в чем не повинной, ни в чем не согрешившей, как 
враги и разбойники отбирали землю, дома, кладбища и святилища, которые мы не 
отбираем даже у иноплеменных врагов, налагая лишь контрибуцию на них в размере 
10% урожая.
141. Сулла же и Цезарь раздали вам имущество ваших соплеменников, тех, которые 
послали вас с Цезарем против галлов, провожали на войну и давали обеты на ваши 
будущие победы. Они поселяли вас в колониях большими массами, со знаменами, в 
военном снаряжении, так что вы не знаете мирного покоя от тех, кто был прогнан. 
Обездоленный и лишенный своего имущества, прежний владелец должен был строить 
вам по многим причинам ловушки и выжидать для этого лишь удобного момента. Но 
этого-то как раз и хотели тираны: не того, чтобы вы получили землю, которую они 
могли и в другом месте добыть и вам предоставить, а чтобы вы имели пред собою 
строящих козни врагов и всегда были бы надежными стражами той власти, которая в 
данном случае вместе с вами поступает несправедливо. Ведь симпатия к тиранам 
появляется у охранителей их в результате совместных нарушений права в силу 
общего страха. И, о боги, они называли «выведением колонии» то, что вызывало 
слезы единоплеменников и изгнание ни в чем не повинных. Они сделали вас нарочно 
врагами вашего народа ради собственного их благополучия, мы же, о которых 
нынешние правители отечества говорят, что они щадят нас из жалости, мы 
гарантируем вам землю, которой вы владеете, и будем ее гарантировать и в 
будущем, в чем и призываем бога в свидетели. Вам принадлежит и будет 
принадлежать то, что вы получили, и никто у вас этого не отнимет, ни Брут, ни 
все те, кто подвергались опасностям за вашу свободу. И то единственное, что в 
этом деле заслуживает уп-
165 
река, мы исправим — это помирит вас в то же время и с вашим народом, и это 
теперь больше всего радует тех, кто об этом узнал: мы выплатим цену за вашу 
землю тем, кто ее лишился, из государственных средств, немедленно при первой 
возможности, чтобы вы не только в безопасности владели своей землей, но не 
возбуждали ни в ком зависти».
142. Когда Брут это говорил, слушавшие его, примиренные друг с другом, называли 
это вполне справедливым и изумлялись неустрашимости этих людей и любви их к 
народу. Проникшись расположением к ним, они решили на следующий день быть с 
ними заодно. Рано утром консулы созвали народ на собрание, и им было прочитано 
состоявшееся постановление, и Цицерон посвятил длинную хвалебную речь амнистии. 
Обрадованные, они вызывали из храмов сторонников Кассия. Те, однако, предложили 
им выслать в гарантию заложников. К ним послали детей Антония и Лепида. Когда 
увидели сторонников Брута, поднялся шум и крик, и когда консулы пожелали 
выступить с речью, это не было допущено и было предложено сначала их 
приветствовать и с ними помириться. Это и произошло. Консулов смущали страх или 
зависть, как бы эти люди и во всем остальном не оказались победителями в 
государстве.
143. Было видно, как принесли завещание Цезаря, и народ сразу же потребовал, 
чтобы его огласили. По этому завещанию приемным сыном Цезаря был Октавий, внук 
его сестры, народу предоставлялись для прогулок сады Цезаря и каждому римлянину 
без исключения, находящемуся еще в городе, было назначено 75 аттических 
драхм!42. Народ снова пришел в ярость, так как до этого раздавались обвинения 
против Цезаря как тирана, завещание же, оказалось, написано человеком, любившим 
город. Особенно казалось всем грустным, что из убийц Децим Брут был записан в 
числе наследников второй очереди. Дело в том, что у римлян существует такой 
обычай: наряду с прямыми наследниками указывать еще и других, на тот случай, 
если бы первые не получили наследства. Это очень возмущало их; они считали 
низостью и кощунством, что Децим злоумышлял против Цезаря, хотя он был указан в 
завещании как приемный его сын.
Когда Пизон принес тело Цезаря на площадь, сбежалась масса вооруженного народа 
для охраны его; с шумом и большой торжественностью тело Цезаря выставили на 
ростры*43, тут поднялся опять большой плач и рыдания, 
166 
вооруженные ударяли в оружие и постепенно раскаялись в том, что приняли 
амнистию. Антоний, видя их настроение, не успокаивал их, но, будучи избран для 
произнесения надгробной речи как коллега по консульству, друг и родственник 
Цезаря — он приходился ему родней со стороны матери, — он пустился опять на 
хитрость и сказал следующее: 144. «Недостойно, граждане, похвальную надгробную 
речь над телом такого человека говорить мне одному: ее должно было бы 
произнести все отечество. Что мы все в равной мере, и сенат и вместе с ним и 
народ, восхищаясь доблестью его, открыто высказывали еще при его жизни, я скажу 
в предстоящей речи не как своей, т.е. как речь Антония, а полагая, что она 
будет вашим голосом». Антоний читал свою речь с торжественным, грустным лицом и,
 голосом выражая эти настроения, он останавливался на том, как чествовали 
Цезаря в народном постановлении, называя его священным и неприкосновенным, 
отцом отечества, благодетелем и заступником, как никого другого не называли. 
При каждом этом названии Антоний взором и рукой обращался к телу Цезаря, как бы 
в подтверждение истины своего слова, указывая на действительность. При каждой 
из этих характеристик он слегка вскрикивал, смешивая плач с негодованием. Там, 
где народное постановление называло Цезаря отцом отечества, он прибавил: «это 
свидетельство справедливости». При словах о том, что Цезарь священен и 
неприкосновенен, Антоний добавил, что всякий прибегавший к нему находился в 
безопасности. «Не другой, — сказал он, — кто прибегал к нему, а он сам, 
неприкосновенный и священный, убит нами; не силой взял он, как тиран, эти 
почести, которых не просил. Мы — презренные рабы, если мы даруем их недостойным,
 когда они этого и не просят. Однако вы нас защищаете от упрека, что мы рабы, 
верные граждане, тем, что вы и теперь такой же почестью наделяете умершего».
145. И тогда Антоний прочитал клятву, что все всеми силами будут охранять 
Цезаря и тело его, и что уклоняющиеся от защиты его, если бы кто на него 
покусился, будут вне закона. Повысив голос и подняв руку по направлению к 
Капитолию, Антоний сказал: «я готов, Юпитер Отеческий и боги, мстить, как я 
клятвенно обещал. Так как сенаторы полагают, что состоявшееся решение будет 
полезным, я молю богов, чтоб оно действительно оказалось таковым». Тогда 
поднялся большой шум в сенате особенно потому, что это было направлено явно 
против него. Антоний, 
167 
успокаивая сенат и как бы беря свои слова обратно, сказал: «Похоже на то, что 
случившееся не является делом рук человека, а какого-то демона. Следует 
заботиться больше о настоящем, чем о прошлом. Будущее сулит нам большие 
опасности, чем, пожалуй, даже настоящее; мы вернемся к старым восстаниям; все 
благородное, что есть в городе, будет уничтожено. Отдадим последние проводы 
этому святому в мир блаженный и запоем в память его установленное печальное 
песнопение».
146. Сказав это, Антоний поднял одежду, как одержимый, и, подпоясавшись, чтобы 
освободить руки, стоял у катафалка, как на сцене, припадая к нему и снова 
поднимаясь, воспевал его сначала как небесного бога и в знак веры в рождение 
бога поднял руки, перечисляя при этом скороговоркой войны Цезаря, его сражения 
и победы, напоминая, сколько он присоединил к отечеству народов и сколько он 
прислал добычи, высказывал восхищение всем этим и непрерывно выкрикивал: «Он 
был один непобедим из всех, кто с ним сражался. Ты, единственный за триста лет, 
защищал поруганное отечество; когда единственный раз дикие народы напал на Рим 
и сожгли его, ты их поставил на колени»144. Еще много другого он сказал в своем 
священнословии и, перестроив свой голос с торжественного на грустный лад, 
оплакивал Цезаря как друга, потерпевшего несправедливости, поклялся, что желает 
отдать свою жизнь за жизнь Цезаря. Затем, легко перейдя в тон, выражающий 
скорбь, Антоний обнажил труп Цезаря и на кончике копья размахивал его одеждой, 
растерзанной ударами и обагренной его кровью. Тут народ вторил Антонию большим 
плачем, как хор, а излив скорбь, преисполнился опять гневом. Когда после этих 
слов, по обычаю отцов, хоры стали петь другие заплачки, посвященные ему, и 
перечислять снова деяния и страдания Цезаря, во время этого плача сам Цезарь, 
казалось, заговорил, упоминая поименно, сколько врагов своих он 
облагодетельствовал и, как бы удивившись, говорил о самих убийцах: «Зачем я 
спас своих будущих убийц?»145 Тогда народ больше не выдержал: он не мог понять, 
что все его убийцы, кроме одного Децима, будучи пленными после мятежа Помпея, 
вместо того чтобы понести наказания, были выдвинуты Цезарем на высокие 
должности и места начальников провинций и войск и, тем не менее, злоумышляли 
против него, а Децим был удостоен даже стать нареченным сыном его.
168 
147. В таком состоянии, когда дело было близко к рукопашной, кто-то поднял над 
ложем сделанную из воска статую Цезаря: тела его, так как оно лежало на ложе, 
не было видно. При помощи механизма статуя поворачивалась во все стороны, и 
видны были 23 зверски нанесенные ему раны по всему телу и лицу. Этого зрелища 
народ не стерпел, так как это его удручало. Он вскричал и окружил сенат, где 
был убит Цезарь, и поджег его, а убийц, которые заранее бежали, искали, бегая 
повсюду. Народ был в таком исступлении от гнева и печали, что он бывшего 
трибуна Цинну, носившего одно имя с их претором Цинной, агитировавшим против 
Цезаря, не будучи в состоянии выслушать разъяснения об этом имени, зверски 
растерзал на части, причем не было найдено ни одной части его трупа, чтобы 
предать его погребению. Они хотели поджечь дома и других римлян, и лишь с 
трудом удалось их удержать от этого поджога, причем домовладельцы защищались, а 
соседи их упрашивали воздержаться от поджога. Тем не менее толпа угрожала, что 
на следующий день она придет с оружием в руках.
148. Убийцы тайком бежали из города. Народ, вернувшись опять к ложу Цезаря, 
понес его на Капитолий, как святыню, для погребения в храме и для водворения 
его среди богов. Когда жрецы этому воспротивились, они поставили ложе опять на 
форуме I46, где издревле находится у римлян дворец царей, сложили в одно место 
деревянные предметы, скамейки, которых было множество на площади, и тому 
подобные предметы и, наложив на эту кучу роскошнейшее убранство — некоторые 
прибавляли от себя венки и многие дары, — зажгли костер и всю ночь пробыли все 
вместе около него; там был воздвигнут первый алтарь, теперь же там стоит храм 
обожествленного Цезаря. Приемный сын его, Октавий, переменившей свое имя на имя 
Цезаря и шедший по пятам своего нареченного отца при управлении государством, 
укрепил еще больше созданную Цезарем государственную власть, еще теперь полную 
сил. Он удостоил отца божественных почестей, которых удостаивают римляне и 
теперь еще, начиная с него первого, каждого обладавшего этой властью после 
смерти, если он не был тиран и не навлек на себя упреков, — это те самые 
римляне, которые раньше не допускали, чтобы их при жизни называли царями.
149. Так скончался Гай Цезарь в день, который называется Мартовскими Идами! 47, 
приблизительно в середине месяца Анфестериона, в день, который ему, по пред
169 
сказанию прорицателя, не суждено было пережить. Цезарь, насмехаясь над 
предсказанием, сказал рано утром, на заре: «вот настали Иды». Прорицатель, 
нисколько не смутившись, ответил; «да, но они еще не прошли». Цезарь же даже 
после таких прорицаний, сделанных ему прорицателем с такой уверенностью, 
пренебрег ими и другими предзнаменованиями, о которых я говорил раньше, вышел и 
умер в возрасте 5 6 лет, счастливейший человек во всех отношениях, гениальный, 
широкого размаха, справедливо сопоставляемый с Александром. Оба были весьма 
честолюбивы, воинственны, быстры в проведении своих решений, отважны в 
опасностях, не щадили своего здоровья и не столько полагались на стратегию, 
сколько на решимость и счастье. Из них один путешествовал по безводному долгому 
пути в знойное время к храму Аммона148, чудесным образом перешел через 
Памфилийский залив, причем море расступилось, и божество сдерживало воды, пока 
он переправлялся, и послало дождь, когда он совершал свой путь149. Он переехал 
через неизведанное море в Индию I50, первый поднялся на штурмовую лестницу, 
один вспрыгнул на вражескую стену151, вынес тринадцать ранений. Всегда 
непобедимый, почти в два-три сражения заканчивал он каждую войну, захватив 
много варварских земель Европы и покорив эллинов, народ, не подчиняющийся 
власти, любящий свободу и никому не подчинявшийся до него, кроме Филиппа! 32, 
власть которого он над собой признавал под почетным титулом гегемона во время 
войны, да и то короткое время. Азию же, можно сказать, Александр всю подверг 
набегам, и, чтобы образно охарактеризовать жизненный путь и власть Александра, 
можно сказать, что он завладел всей землей, которую он видел, и умер, помышляя 
и мечтая об остальной.
150. Перед Цезарем сдалось Ионийское море, сделавшееся проходимым и спокойным 
посреди шторма. Он переплыл к британцам через западный океан, который еще никто 
до того не исследовал, а когда кормчие наталкивались на британские скалы, он 
велел им сломать корабли. С другой пучиной боролся он ночью один на маленькой 
лодке и велел кормчему поднять паруса и уповать на счастье Цезаря больше, чем 
на море. Против врагов он часто выступал вперед один, когда все боялись; 30 раз 
он выступал против одних галлов и покорил до 400 их племен, которые казались 
столь страшными для римлян, что в законе о непривлечении к военной службе
170 
жрецов и стариков было оговорено: «за исключением войны с галлами». Тогда и 
старики и жрецы выполняли военную службу. Сражаясь под Александрией, Цезарь, 
будучи оставлен один на мосту и находясь в затруднительном положении, сбросил 
тогу и спрыгнул в море; разыскиваемый врагами, он плыл долгое время 
незамеченный глубоко под водой и лишь изредка позволял себе должную передышку, 
пока не приблизился к дружественному кораблю, поднял руки, дал себя узнать и 
таким образом спасся. В гражданскую войну Цезарь был вовлечен или из страха, 
как он сам говорил, или из жажды власти. Он столкнулся с лучшими современными 
ему полководцами, со многими большими войсками, уже не варваров, а римлян, 
которые были на высоте счастья и удачи. И Цезарь в одно-два сражения всех 
побеждал, но у него войско не было непобедимым, как у Александра; галлы нанесли 
римлянам сильное поражение, когда их постигло большое несчастье под 
предводительством Котты и Титирия и когда в Испании их окружали Петрей и 
Афраний, как если бы они были осаждены. В Диррахии и Африке солдаты Цезаря в 
большом количестве бежали, в Испании они отступили в панике перед молодым 
Помпеем. Сам же Цезарь был неустрашим и непобедим до конца всей войны и мощь 
римлян, простиравшуюся уже над землей и морем от запада до реки Евфрата, он 
силой и милостью покорил себе более прочно и крепко, чем Сулла, и показал себя 
царем против их воли, хоть и не принял предложенного ему титула. Убит был 
Цезарь в то время, когда он замышлял другие войны, 151. Случилось так, что 
войска Александра и Цезаря относились к ним с одинаковой готовностью и 
благорасположением и в битвах походили на лютых зверей; однако часто они 
нарушали дисциплину и поднимали мятежи вследствие тяжких походов. После смерти 
своих полководцев они их одинаковым образом оплакивали, тосковали по ним и 
удостоили их божеских почестей. Телом оба, и Александр и Цезарь, были хорошо 
сложены и прекрасны. Родом оба происходили от Зевса, один как потомок Эака и 
Геракла, другой как потомок Анхиза и Венеры. Будучи крайне честолюбивыми в 
борьбе с упорствующими противниками, они быстро мирились и прощали пленных и 
после прощения проявляли себя как благодетели, стремясь лишь к одной цели — 
одержать победу. На этом можно кончить сопоставление Александра и Цезаря. Они 
пришли к власти, правда, не при одинаковых предпосыл-
Аппиан. Гражданские войны 
171 
ках: один из них обладал уже царством, укрепленным Филиппом, а другой вышел из 
частного, хотя и знатного и знаменитого рода, но крайне бедного.
152. Оба презирали предзнаменования, предсказывавшие их судьбу, но нисколько не 
гневались на прорицателей, предсказывавших их кончину; к тому же и 
предзнаменования часто были сходными и указывали на одну и ту же судьбу обоих. 
Жертвенные животные оказывались у каждого дважды без одной из лопастей печени: 
в первый раз это означало для них неопределенную опасность: для Александра в 
области оксидраков, когда он поднялся на стену врагов во главе македонян и 
обломалась штурмовая лестница, а он остался наверху; спрыгнув в порыве отваги в 
самый город на врагов, он был тяжело ранен в грудь и шею тяжелой дубиной; 
Александр уже падал и едва-едва был спасен македонянами, взломавшими ворота из 
страха за его жизнь. С Цезарем в Испании было такое происшествие; войско в 
страхе не решалось выйти на битву с молодым Помпеем, Цезарь же выбежал вперед в 
самый центр сражения между обоими войсками; двести копий попало в его щит, пока 
и его не спасло войско, подбежавшее, гонимое и стыдом и страхом. Так первые 
безлопастные жертвенные животные предрекали смертельную опасность, а вторые — 
самую смерть. Аполлодор боялся Александра и Гефестиона; прорицатель Пифагор во 
время жертвоприношения успокоил его и сказал, что их скоро не будет. Когда 
вскоре же после этого умер Гефестион, Аполлодор опасался, как бы не случилось 
покушения на царя, и он рассказал ему о прорицаниях. Александр улыбнулся и 
спросил Пифагора о значении прорицаний. Пифагор заявил, что они имеют в виду 
смерть, Александр опять улыбнулся, но все же похвалил Аполлодора за преданность,
 а прорицателя за смелость.
153. Когда Цезарь входил в последний раз в сенат, как я немного раньше об этом 
уже упомянул, случились те же предзнаменования. Шутя он заметил, что то же 
самое случилось с ним в Испании. Прорицатель сказал, что он и тогда был в 
опасности, но что теперешнее предзнаменование более определенно предвещает 
смерть. Цезарь несколько уступил под влиянием столь определенного указания и 
совершил жертвоприношение вторично: тут он рассердился, так как жертва долго не 
давала результата, пошел в сенат и там был убит. То же самое случилось и с 
Александром. Когда он, возвращаясь из Индии в Вавилон со своим войском, 
подходил уже вплотную к го-
172 
роду, халдеи советовали ему в тот день воздержаться от въезда в город. 
Александр на этот совет ответил стихом: «Тот — лучший пророк, кто хорошо 
предвещает»157. Халдеи вторично увещевали его не входить в город с войском 
лицом на запад, но обойти город и занять его лицом к востоку. Говорят, 
Александр уступил и принялся было обходить город, но, раздосадованный 
встретившимися в пути озером и болотом, он пренебрег и вторым предсказанием и 
вошел в город лицом к западу. Войдя в город и плывя вниз по Евфрату к реке 
Паллакотта, принимающей воды Евфрата, выносящей их в болота и озера и лишающей 
ассирийскую землю возможности орошения, Александр замыслил эту реку 
перегородить. Выехав для этого, он подтрунивал над халдеями, говоря, что он 
невредим, вошел в Вавилон и выезжает из него. Тем не менее ему было суждено 
немедленно по возвращении умереть в этом городе. Таким же образом подтрунивал и 
Цезарь над прорицателем. Когда тот предсказал ему день смерти, т.е. что он не 
переживет Иды марта, Цезарь, подсмеиваясь над прорицателем, сказал при 
наступлении этого дня, что Иды уже настали... и все же умер в этот день. Таким 
образом случилось, что и предзнаменования, касавшиеся их судьбы, Александр и 
Цезарь высмеяли одинаково, как они одинаковым образом и не гневались на 
прорицателей, толковавших эти предзнаменования. И все же оба стали жертвами 
предзнаменований.
154. Оба они стремились в одинаковой мере и к познанию добродетели как 
отечественной, так и греческой и чуждой. Александр расспрашивал об Индии 
брахманов, которые из индусов считаются знатоками небесной мудрости и философии,
 все равно как маги у персов. Мудрость египтян выведывал Цезарь, когда он, 
прибыв в Египет, посадил на царство Клеопатру. Поэтому римляне и сумели ввести 
ряд улучшений в гражданскую жизнь. Так как календарный год у них был 
неравномерен и иногда в него вставлялись добавочные месяцы — у римлян календарь 
ведется по луне, — то Цезарь изменил его сообразно [пути] солнца, как это 
делали египтяне. С Цезарем случилось, что из участников покушения на него никто 
не спасся бегством, и все они были наказаны сыном его, также точно как 
Александром были наказаны убийцы Филиппа. Каким образом их постигла кара, 
покажут следующие книги.