напротив: «Мир городу». На 
последнее требование Лепид сказал: «Этого и мы хотим. Но о каком мире может 
идти речь и какими клятвами можно его упрочить? Ведь мы присягали Цезарю по 
всем отеческим обычаям, и, однако, эту присягу растоптали мы же, считающиеся 
лучшими гражданами из всех, кто клялся». К тем же, которые требовали мести, 
Лепид, повернувшись, сказал: «Цезарь от нас ушел: это был, действительно, 
священный, уважаемый муж, но мы боимся, как бы город не лишился остальных», и 
прибавил: «Этот вопрос сейчас обсуждают сенаторы, и большинство держится этого 
мнения». Когда опять раздался крик: «Мсти хотя бы ты один», Лепид сказал: «Я и 
хочу, и это для меня значит соблюдать клятву, даже если я один буду действовать,
 но ни мне, ни вам одним этот вопрос не следует решить, как не следует и нам 
одним сопротивляться».
132. Лепид так обольстил своими словами, что и нанятые заговорщиками, зная его 
честолюбие, одобряли его речь и предложили его назначить верховным жрецом I4!
159 
на место Цезаря. «Вспомните меня для этого впоследствии, если я вам кажусь 
достойным», — сказал им на это Лепид, которого объяла радость. Когда 
подкупленные, опираясь на его верховное жречество, более смело стали настаивать 
на соблюдении мира, он сказал: «Правда, это неблагочестиво и незаконно, однако 
я поступаю так, как вы хотите». Сказав это, Лепид отправился спешно в сенат, в 
котором все это время Долабелла вел себя недостойно, настаивая на сохранении 
своей власти. Антоний, ожидавший одновременно известий о том, что произошло в 
народном собрании, слушал его с улыбкой — они были противниками. Но когда он 
вдоволь ко всему пригляделся, а в народном собрании настроение оказалось 
умеренным, он понял, что необходимо оставить убийц Цезаря без наказания, однако 
эту необходимость он скрыл и представился, что это он делает с тяжелым сердцем, 
зато все сделанное Цезарем, говорил Антоний, нужно сохранить и все принятые им 
решения выполнить до конца. Потребовав вновь спокойствия, Антоний сказал: 133. 
«Сенаторы, вы обсуждали вопрос о преступно действовавших гражданах, а я вам не 
прекословил. Однако, когда вы потребовали решения не относительно заговорщиков, 
но относительно Цезаря, я из всех распоряжений Цезаря пока выдвинул только одно,
 и оно, совершенно естественно, возбудило столько споров. Ибо если бы мы все 
отказались от своих должностей, мы, столь многие и столь выдающиеся, мы бы этим 
признали, что получили эти должности незаслуженно. Но посмотрите сами и 
сосчитайте по городам, провинциям, царствам и династам все остальное, что от 
нашей воли даже не зависит. Все то, можно смело сказать, что Цезарь нас покорил,
 от востока до запада, силой и мощью, все это он организовал, скрепив законами, 
лаской и милостью. Как вы думаете, кто из них удовлетворится, если у них 
отнимут то, что они получили? Или вы хотите весь мир наполнить войнами, вы, 
которые городу из-за его слабости готовы даже сохранить преступников? Все 
дальнейшее, чему не угрожают пока еще непосредственно ужасы и страхи, я оставлю 
в стороне. Буду касаться тех опасностей, которые не только близки, но как бы 
живут вместе с нами в самой Италии: я имею в виду тех солдат, которые получили 
награду за победу и во всей своей массе, вместе с оружием, в том же порядке, в 
котором они участвовали в походах, все вместе поселены в колониях Цезарем. 
Многими тысячами бродят они в настоящее время по городу. Что, по-
160 
лагаете вы, они предпримут, если вы их лишите тех городов и мест, которые они 
уже получили или еще ожидают получить? Прошедшая ночь вам дала об этом ясное 
представление: когда вы просили за преступников, эти солдаты выступали с 
угрозой.
134. А когда тело Цезаря будут волочить и позорить и, наконец, бросят без 
погребения, как, вы думаете, отнесутся к этому ветераны Цезаря, равнодушно? 
Ведь именно так должно быть, согласно законам, поступлено с тираном. Будут ли 
воины, которые получили наделы в Галлии и Британии, считать, что они прочно 
будут владеть своей землей, когда тот, кто им дал землю, подвергается такому 
поруганию? А что предпримет при этом сам народ? А как поведут себя италийцы? И 
какую ненависть вы вызовете к себе со стороны богов и людей, когда обесчестите 
того, кто распространил ваше владычество вплоть до океана, в доселе никому 
неведомые страны? И не станут ли еще большими вина и преступление, если мы 
поступим так неправильно, если тех, которые убили консула в сенате, священное 
лицо и в священном месте, во время заседания сената, как бы в присутствии самих 
богов, если таких людей мы сочтем достойными почитания и обесчестим того, кто 
за свою доблесть почитается даже самими врагами? От всего этого, как 
преступного и к тому же находящегося в нашей власти, я предлагаю совершенно 
отказаться и вношу предложение, что все Цезарем сделанное и решенное остается в 
силе; что касается его убийц, то одобрению их действия не подлежат никоим 
образом, ибо они являются нарушением и религии и закона, а также находятся в 
противоречии с признанием незыблемости всех деяний Цезаря; однако можно 
сохранить им жизнь, если хотите, из жалости, ради их родных и друзей, если, 
впрочем, последние от их имени заявят, что принимают это как милость».
135. Efipa Антоний, говоривший с большим подъемом и порывом, кончил свою речь, 
было принято постановление, всех успокоившее и приведшее в удовлетворение; оно 
гласило, что возмездию убийство Цезаря не подлежит, но что все решения и 
постановления Цезаря остаются в силе, «так как это полезно для государства». 
Последнее добавление для большей гарантии выдвинули сторонники спасаемых, желая 
этим пояснить, что постановления Цезаря сохраняются не в силу справедливости, а 
по необходимости. Антоний им в этом уступил. Когда это постановление было 
проголосовано, вожди военнопоселен-
161 
цев после этого общего постановления просили вынести другое решение, специально 
о них, гарантирующее им владение наделами в колониях. Антоний согласился и с 
этим, указывая сенату на эти оп