иду и Антонию для переговоров о том, 
чтобы прийти к соглашению и принять меры к сохранению свободы в государстве и 
избежать всех тех бедствий, какие произойдут в отечестве, если они не придут 
друг с другом к соглашению. Посланные просили обо всем этом, не одобряя 
происшедшего — в присутствии друзей Цезаря они на это не осмеливались, — но 
говорили, что нужно со снисходительностью перенести происшедшее, так как все 
сделано было не из ненависти, а из любви к отечеству, и отнестись с жалостью к 
городу Риму, уже опустошенному непрерывной гражданской войной, иначе новая 
гражданская война погубит оставшихся добрых граждан. Будет преступно, указывали 
послы, продолжать вражду к отдельным лицам при таком опасном положении 
государства; гораздо лучше вместе с государственными неу-
154 
рядицами уладить и личные, или, если это невозможно, отложить в настоящий 
момент личные конфликты.
124. Антоний и Лепид хотели отомстить за Цезаря, как я уже сказал, или из-за 
дружбы с ним или из-за связывавшей их присяги, или из-за стремления к власти, 
считая, что им все будет доступно, если они устранят сразу стольких важных 
людей. Однако они сомневались насчет их друзей и близких и той части сената, 
которая тяготела к их противникам, и больше всего — насчет Децима Брута, 
который был назначен Цезарем правителем Трансальпийской Галлии и имел в своем 
распоряжении большое войско. Поэтому они решили выжидать будущего и изыскать 
способы, нельзя ли будет привлечь на свою сторону войско Децима, уставшее от 
беспрерывных трудов. Таковы были их намерения. На словах Антоний дал послам 
такой ответ: «Мы ничего не предпримем из-за личной ненависти; но из-за греха и 
нашего клятвенного обещания Цезарю, что мы будем его телохранителями и 
мстителями, если он что-либо претерпит, будет благочестивым изгнать скверну и 
лучше жить вместе с немногими чистыми, чем всем быть под проклятием 
клятвопреступления. В силу такого нашего мнения мы еще обсудим с вами все это в 
сенате и будем считать благом для Рима те решения, которые будут приняты 
сообща».
125. Так ответил им определенно Антоний. Послы выразили ему благодарность и 
ушли в твердой надежде, что все уладится: они были убеждены, что сенат им будет 
во всем содействовать. Антоний же приказал всем должностным лицам в течение 
ночи охранять город, расположившись по центру на известных расстояниях, как 
днем. Всю ночь по городу горели костры. Сквозь них перебегали в течение этой 
ночи близкие родные заговорщиков в дома сенаторов, прося за них и за 
возвращение прежней формы правления. С другой стороны, бежали также и вожди 
колонистов и высказывали угрозы, если им не сохранят данных им наделов или если 
они не получат обещанных. Между тем наиболее здоровая часть населения, 
убедившись в малочисленности заговорщиков; почувствовала себя смелее, вспомнила 
о Цезаре, хотя в мнениях и были расхождения. В эту же ночь были снесены в дом 
Антония сокровища Цезаря и записки о его правлении; сделано это было или потому,
 что жена Цезаря хотела перенести все это из своего тогда ненадежного дома в 
более надежный дом Антония, или по приказанию самого Антония.
155 
126. Между тем ночью было прочитано распоряжение Антония о созыве сената еще до 
наступления дня в храм Земли140, очень близко находящийся от дома Антония: он 
не осмелился созвать сенат в обычное место его заседаний, так как оно лежало у 
подножия Капитолия, где находились гладиаторы, стоявшие на стороне заговорщиков,
 и вместе с тем Антоний не хотел внести и смятение в город, введя в него войска.
 Лепид, однако, свои войска ввел. Когда приблизилось утро, то среди других 
сбежавшихся сенаторов прибежал в храм Земли и претор Цинна, снова одетый в 
одежды претора, которые он вчера. как данные ему тираном, с себя сбросил. Когда 
его увидели некоторые из неподкупных сторонников и ветеранов Цезаря, они в 
гневе за то, что он первый поносил Цезаря открыто, хотя и был его родственником,
 начали в него бросать камни и гнаться за ним. Когда Цинна убежал в какой-то 
дом, они принесли дрова и собрались сжечь дом, что и сделали бы, если бы Лепид, 
придя с войском, им не помешал. Это было первое свободное проявление 
расположения к Цезарю, и это встревожило как тех, кто действовал по найму, так 
и самих убийц.
127. В сенате людей, которые были свободны от стремления к насилию и негодовали 
на случившееся, было немного; большинство самыми разнообразными способами 
помогали убийцам Цезаря. И прежде всего сенаторы стали требовать, чтобы убийцы 
Цезаря как люди благонадежные прибыли в сенат и приняли участие в заседании, 
превращая их таким образом из подсудимых в судей. Против этого Антоний не 
возражал, зная, что они все равно не придут. И они, действительно, не пришли. 
Затем, чтоб испытать мнение сената, одни весьма решительно и открыто одобряли 
совершенное, называли убийц Цезаря тираноубийцами и предлагали их вознаградить. 
Другие ораторы награды отвергали, так как убийцы Цезаря в них не нуждаются и не 
для наград они все это сделали, но считали правильным, чтоб им дали прозвание 
«благодетелей». Третьи говорили, что и этого не нужно, и считали правильным 
только, чтоб жизнь их была пощажена. Одни пускались на такие хитрости: выжидали,
 какое из предложений окажется более всего приемлемым для сената, чтобы он в 
дальнейшем мало-помалу стал более уступчивым. Более же нравственные сенаторы 
отвергали этот поступок как тяжкое преступление, хотя из уважения к знатности 
фамилий, к которым принадлежат убийцы, не возражали против того, чтоб их 
пощадили, но с негодова-
156 
нием отвергли предложение титуловать их благодетелями. На это им возражали 
другие, что если уже спасти их, то не нужно после этого скупиться и на 
добавочные почести, служащие гарантий. Кто-то указал, что подобное чествование 
убийц явит