т; его посланцы нашли весьма холодный прием в Этампе прошлой весной. 
Если бы сицилийский флот появился в Константинополе, пока французы там 
находились, те, с большей вероятностью, заключили бы союз с греками против 
сицилийцев.
        Но в данном случае сицилийцев вообще не интересовала столица. Флот под 
командованием Георгия Антиохийского отплыл из Отранто и направился прямо через 
Адриатику на Корфу. Остров сдался без боя; Никита Хониат сообщает, что жители, 
недовольные византийскими налогами и очарованные медовыми речами 
греко-сицилийского адмирала, приветствовали нормандцев как освободителей и 
добровольно позволили оставить на острове гарнизон из тысячи человек53. Затем, 
повернув на юг, корабли обогнули Пелопоннес, оставили военные подразделения на 
стратегических позициях и отправились к восточному побережью Эвбеи. В этом 
месте Георгий, кажется, решил, что зашел достаточно далеко. Он повернул назад, 
нанес молниеносный удар по Афинам54, а затем, достигнув Ионических островов, 
вновь направился на восток в сторону Коринфского залива, грабя по пути 
прибрежные города. Он продвигался вперед, как пишет Никита Хониат, «словно 
морское чудовище, заглатывающее все на своем пути».
        Один из отрядов, которые Георгий высаживал на берег, добрался до Фив, 
центра византийского шелкового производства. Добыча оказалась немалой. Запасы 
камчатного полотна и тюки парчи были доставлены на берег и погружены на 
сицилийские суда. Но адмирал этим не ограничился. Многих женщин-работниц (почти 
наверняка евреек), сведущих в премудростях разведения тутового шелкопряда и его 
использования, также согнали на корабли55. Им тоже могли порадоваться в Палермо.
 Из Фив налетчики отправились в Коринф, где — хотя горожане знали об их 
прибытии и спрятались в цитадели, захватив все ценное, — краткая осада дала 
желаемые результаты. Сицилийцы разграбили город, захватили мощи святого Феодора,
 после чего с триумфом возвратились через Корфу на Сицилию.
        «К тому времени, — пишет Никита, — сицилийские суда были так нагружены 
добычей, что более походили на купеческие, нежели на пиратские, каковыми в 
действительности являлись»56. Он абсолютно прав. Фивы, Афины и Коринф являлись 
богатейшими городами Греции. Действия сицилийцев были чистой воды пиратством. 
Но не только. Так же как Георгий совершил рейд вдоль североафриканских берегов 
не столько ради собственно грабежа, сколько для того, чтобы обеспечить Сицилии 
контроль над проливами Средиземноморья, так и его первая греческая экспедиция, 
которая нанесла точно рассчитанный и продуманный удар по западным окраинам 
Византийской империи, преследовала конкретные политические и стратегические 
цели. Второй крестовый поход, как Рожер понимал, избавил Сицилию навсегда от 
угрозы со стороны обеих империй; он только отсрочил нападение, предоставив ему 
пару лет форы, чтобы приготовиться к защите. Захватив Корфу и ряд других 
тщательно выбранных укрепленных пунктов на территории Греции, Рожер лишил 
Византию основного плацдарма, с которого она могла атаковать южную Италию.
        В этом, безусловно, и состояла истинная цель экспедиции. Но если из нее 
можно было извлечь определенные дополнительные выгоды — тем лучше. Мастерицы, 
знакомые с секретами изготовления шелка, оказались хорошей наградой. Иногда 
утверждается, что именно благодаря им возникли прославленные шелковые фабрики в 
Палермо. Эта теория преувеличивает их заслуги — хотя они могли принести с собой 
некоторые новые технологии. Еще со времен Омейядов во всех главных исламских 
государствах Востока и Запада, как и в Константинополе, мастерские по 
изготовлению шелка размещались во дворце или рядом с ним, чтобы ткать одеяния 
для придворных церемоний57. Сицилия не была исключением, и шелковое 
производство в Палермо процветало уже при арабах, на языке которых получили 
название королевские мастерские — «тираз», Другой давно установившийся 
мусульманский обычай, однако, требовал, чтобы дамы из «тираза», когда не сидели 
за станками, оказывали более интимные услуги мужской части королевского двора. 
Эту традицию нормандцы, как всегда эклектичные, также восприняли с восторгом, и 
вскоре «тираз» превратился в полезное, хотя весьма призрачное прикрытие для 
королевского гарема. Когда мы читаем о том, как Георгий Антиохийский захватил 
несчастных фиванок, невольно задумываешься, какое из двух возможных 
предназначений он имел в виду.
        
        Известия о сицилийских грабежах в Греции привели Мануила в ярость. Что 
бы сам он ни думал о Крестовом походе, тот факт, что так называемое 
христианское государство сознательно воспользовалось им для нападения на его 
империю, вызывал у него глубочайшее негодование; а сообщение о том, что 
возглавлял поход грек-ренегат, едва ли могло умерить его гнев. Сто лет назад 
Апулия была богатой провинцией Византийской империи; теперь она стала гнездом 
пиратов, источником неспровоцированной агрессии со стороны врагов. С подобной 
ситуацией трудно было смириться. Рожера, «этого дракона, угрожающего 
извержением пламени своего гнева коварнее, чем кратер Этны... этого общего 
врага всех христиан, незаконно завладевшего Сицилией», следовало изгнать из 
Средиземноморья навсегда. Западный император пытался это сделать, но потерпел 
поражение. Теперь пришел черед Византии. Мануил верил, что, получив 
соответствующую помощь и обеспечив себе свободу действий, он сможет преуспеть. 
К счастью, армии крестоносцев ушли. Он сам заключил перемирие с турками весной 
1147 г., которое теперь подтвердил и расширил. Каждого воина и моряка империи 
следовало использовать для воплощения великого замысла, который родился в 
голове императора и мог стать главным достижением его жизни, — возвращения 
Сицилии и южной Италии под власть Византии.
        Далее требовалось найти  подходящих союзников.   Поскольку на Германию 
и Францию рассчитывать не приходилось, мысли Мануила обратились к Венеции. 
Венецианцев, как он хорошо знал, давно тревожила растущ