король нарушает условия, на которых 
они сдались в 1127 г., были справедливы, но, как полагал Рожер, неуместны. Ему 
действия горожан представлялись вызывающим проявлением непослушания, которое он 
не собирался терпеть. Георгий Антиохийский, молодой левантийский грек, тогда 
еще только начинавший своюкарьеру самого блистательного из сицилийских 
адмиралов, отправился с флотом к городу с повелением блокировать его с моря и 
захватить все амальфийские суда, стоящие на рейде; одновременно другой грек, 
эмир Иоанн, подошел к Амаль-фи с армией со стороны гор. Против этих мер 
горожане, оказавшиеся под угрозой осады, ничего не могли поделать. Они 
держались некоторое время, но, когда они увидели, что Капри и все окрестные 
укрепления находятся в руках сицилийцев, им оставалось только сдаться.
        В двадцати пяти милях от Амальфи, в Неаполе, герцог Сергий VII следил 
за развитием событий с беспокойством, которое быстро уступило место страху. В 
какой-то момент он предполагал послать помощь Амальфи, но, узнав о размерах 
сицилийского войска, быстро изменил свое мнение. Итак, как с удовольствием 
замечает аббат из Телезс, город, «который с римских времен едва ли когда-либо 
был покорен силой оружия, Рожер подчинил себе просто силой слухов»1. В конце 
концов все территории, предоставленные ему Анаклетом в предыдущем сентябре, 
благополучно оказались в руках короля.
        Отплывая обратно в Палермо тем летом с тремя неаполитанскими кораблями 
в качестве эскорта, Рожер внезапно попал в сильный шторм. После двух дней, в 
течение которых казалось, что он и его люди неминуемо погибнут, Рожер дал 
клятву: если они спасутся, в любом месте на побережье, где они пристанут, он 
воздвигнет собор в честь Христа Спасителя. На следующий день — это был праздник 
Преображения — ветер стих и суда благополучно бросили якорь в заливе Чефалу под 
огромным утесом, поныне вздымающимся над морским берегом к востоку от Палермо. 
Одно время под этим утесом располагался процветающий маленький городок, 
служивший резиденцией греческого епископа в византийскую эпоху; но при 
сарацинской оккупации он пришел в упадок, а в 1063 г. его разграбил и сильно 
разрушил великий граф. Теперь пришла нора его сыну возместить ущерб. Ступив на 
берег, он приказал построить в месте высадки часовню в честь святого Георгия, 
которого, как он уверял, он увидел в разгар шторма, а затем, не откладывая, 
стал подыскивать место для собора2.
        Так, по крайней мере, гласит легенда. Ее достоверность оспаривается 
исследователями уже на протяжении столетия. Доводы скептиков основаны на том, 
что ни один из тогдашних хронистов — даже аббат из Телезе, который, помимо того 
что был льстивым биографом Рожера, питал особое пристрастие к историям такого 
типа — не упоминает ни о чем подобном. Романтики, со своей стороны, ссылаются 
на документ, обнаруженный в 1880-х гг. в арагонском архиве в Барселоне, который,
 как они утверждают, не оставляет возможностей для сомнений3.
        Аргумент весомый, но не окончательный. Все, что мы можем сказать с 
уверенностью, — что 14 сентября 1131 г. в Чефалу снова появился собственный 
епископ — латинский, на этот раз — и к этому времени строительство собора уже 
началось.
        Облик Сицилии быстро меняется. Увы, она, как и другие европейские 
области и страны, не избежала пристального внимания земельных спекулянтов и 
торговцев недвижимостью, и многие ее райские уголки теперь осквернены 
присутствием цементной фабрики или мотеля. Но остров располагает двумя 
архитектурными шедеврами, при взгляде на которые — издали или вблизи — 
перехватывает дыхание. Первый — это греческий храм в Седжесте, но то 
впечатление, которое он производит издали, вызывается по большей части красотой 
окружающей местности; человека потрясает, помимо всего прочего, расположение 
здания на возвышенности, сочетание этой возвышенности с окружающими холмами и 
величие, изолированность и безмолвие. Это не умаляет достоинств самого храма; 
он великолепен. Но таковы почти все греческие храмы, и они — факт, который надо 
признать, — очень похожи один на другой.
        Второй шедевр — Чефалу; и Чефалу уникален. Когда видишь его впервые с 
прибрежной дороги на запад, самое его месторасположение выглядит не менее 
замечательным, чем у храма в Седжесте. От прибрежной полосы, окаймленной 
опунциями, взгляд поднимается к скоплению кровель в дальнем конце залива. За 
ними, но все же как часть города встает собор Рожера, возвышающийся над 
городскими зданиями подобно соборам Линкольна или Дарема. А над ним поднимается 
скала, благодаря которой местность получила имя. В древности греческие 
обитатели этих мест, кажется, видели в ней гигантскую голову, но на самом деле 
она скорее подобна большим широким плечам, квадратным и массивным, которые дают 
городу ощущение безопасности и надежности. Не столь близкая, чтобы казаться 
угрожающей, и не столь отдаленная, чтобы выглядеть случайной деталью, скала 
объединяется с городом, так что они становятся двумя дополняющими друг друга 
частями одной величественной композиции. А собор является связующим звеном 
между ними.
        Таково первое впечатление. Но только когда приезжаешь на центральную 
площадь, открывается все великолепие Чефалу. Снова, но уже по другим причинам 
поражаешься, с каким мастерством выбрано его расположение. Стоящий на склоне, 
он оказывается чуть в стороне и чуть выше площади; потому к нему подходишь, как 
к Парфенону, сбоку и снизу. И по мере того, как приближаешься к нему, растет 
уверенность, что это не только самая прекрасная из нормандских построек на 
Сицилии, но и один из самых великолепных соборов в мире. Фасад, каким мы его 
видим, с двумя пилонами, скорее похожими, нежели одинаковыми, и декоративной 
аркадой, их соединяющей, датируется 1240 г. — столетием позже правления Рожера. 
К тому времени смешение восточного и западного стилей, столь характерное для 
ранней нор-мандско-сицилийской архитектуры, исчезло; перед нами совершенный 
образец