ине марта 1114 г. король 
лично сообщил им, что папа Целестин умер и его преемником стал кардинал 
Джерардо из Болоньи — с этих пор именовавшийся Луцием II — скромный человек и, 
судя по всему, один из личных друзей Рожера43. Поскольку их миссия закончилась 
со смертью Целестина, двум папским посланцам осталось только со всем возможным 
достоинством вернуться в Рим; но они привезли Луцию предложение короля 
встретиться в ближайшее время.
        Встреча состоялась в июне в Чепрано и самым несчастным образом 
провалилась. После двух недель неудачных переговоров участники расстались, 
преисполненные разочарования и горечи. Дружба, на которую они так рассчитывали, 
на этом закончилась. Это была серьезная ошибка папы. Если бы он и его 
представители проявили больше реализма и гибкости, они могли бы заключить союз 
с нормандцами и тем самым повысить свои шансы в борьбе с римской коммуной. 
Вместо этого, обретя нового врага, они поощрили старого на выдвижение еще более 
наглых требований. «Сенаторы» теперь начали настаивать, чтобы папа уступил все 
свои мирские права и в городе, и вне его и обеспечивал себя, как первые Отцы 
Церкви, за счет десятины и пожертвований. Одновременно молодые нормандские 
принцы, вместо того чтобы поспешить ему на помощь, возобновили при поддержке 
Роберта из Селби свои набеги и проникли далеко в глубь папских территорий.
        Спустя несколько недель после отбытия из Чепрано Луций вынужден был 
искать мира; и в октябре — хотя только после того, как его сын Альфонсо погиб в 
стычке, — Рожер неохотно согласился на семилетнее перемирие. Но это произошло 
слишком поздно. В конце 1144 г. ситуация в Риме накалилась до предела; в разных 
частях города происходили столкновения между республиканцами и папистами. В 
январе 1145 г. папа пишет Петру Клюнийскому, что он не смог проехать из 
Лате-рана в монастырь Святою Саввы на Авентине для рукоположения нового 
настоятеля. Затем, в начале февраля, ощутив, что его прижали к стене, папа 
решил сам нанести удар. Поддерживаемый своими союзниками Франджипани — которым 
он предоставил цирк Максима в качестве крепости, — Луций лично возглавил атаку 
на Капитолий. Это было героическое деяние, но оно окончилось несчастьем. Камень,
 брошенный одним из защитников, попал папе в голову; смертельно раненный, он 
был переправлен Франджипани в старый монастырь Святого Андрея, основанный 
Григорием Великим, и здесь 15 февраля умер. Пятнадцать лет назад, почти день в 
день, папа Гонорий II испустил последний вздох в этом же монастыре. Его смерть 
и события, которые за ней последовали, привели к возникновению Сицилийского 
королевства, но они имели ужасные последствия для Рима. И эту кашу еще 
предстояло расхлебывать.
        Если не считать неохотной ратификации мирного договора, заключенного 
его сыновьями в предшествующем октябре, Рожер не сделал ничего, чтобы помочь 
своему старому другу — если папа Луций таковым действительно являлся — в его 
бедствиях. На первый взгляд это равнодушие кажется малопривлекательным на фоне 
поступков прежних нормандских предводителей — в частности, Роберта Гвискара, 
чей памятный марш на Рим с двадцатью тысячами сторонников в 1084 г. спас 
Григория VII в столь же критической ситуации, хотя по ходу дела большая часть 
города была разрушена. Однако Гвискар отвечал на призыв о помощи от своего 
законного сюзерена, от которого он формально получил все свои права и титулы в 
Чепрано за четыре года до того. Рожер отправлялся в Чепрано на предложенную им 
встречу с искренней надеждой — и, возможно, тайным ожиданием, — что папа 
подтвердит его права. Его притязания не выходили за рамки того, что уже даровал 
ему Иннокентий, но Луций отказал. Рожер ничего не получал из рук папы и не 
давал в ответ никаких клятв. Папа больше не мог требовать от него исполнения 
обязательств.
        Более того, когда Гвискар спасал Григория из замка Сан-Анджело, он не 
просто исполнял долг вассала; в этом была политическая необходимость. 
Предоставив папу его судьбе, он фактически открывал императору путь на юг. На 
сей раз врагами папы являлись римляне, борьба затрагивала исключительно город и 
его ближайшие окрестности. Имперская угроза по-прежнему существовала, но пока 
оставалась чисто ги-У потетической. У преемника Лотаря, Конрада Гогенштауфена, 
были свои заботы. Его избрание королем Германии в обход притязаний Генриха 
Баварского вновь разожгло давнее соперничество между двумя домами — ту 
нескончаемую борьбу Вельфов против Гогенштауфенов, гвельфов против гибеллинов, 
из-за которой Германия и Италия в ближайшие столетия не раз оказывались залиты 
кровью. Даже теперь, через семь лет после восшествия на трон, Конраду стоило 
больших усилий на нем удерживаться.
        Это не означает, что Италия его не интересовала. Имперская коронация 
могла укрепить его политические позиции, как она укрепила позиции Лотаря до 
него; а за Римом лежал Палермо, являвший собой еще более соблазнительную цель. 
Мысли обэтом сицилийском разбойнике, который, невзирая на постоянные попытки 
его изгнать, в течение пятнадцати лет претендовал на господство над огромной 
частью имперской территории, вызывала привычную досаду; кроме того, Конрад знал 
очень хорошо, что смутьяны Вельфы не смогли бы вести борьбу столько лет, не 
получай они огромных субсидий от прислужников Рожера — об этом факте ему 
регулярно напоминала жалкая горстка изгнанников из южной Италии, ошивавшихся 
при его дворе, в которую входили, среди прочих, Роберт Капуанский, граф Рожер 
из Ариано и брат Райнульфа Ришар. Конрад не простил папе Иннокентию малодушного 
(как ему казалось) предательства в Миньяно, а святому Бернару — примирения с 
Сицилией; и с момента своего восшествия на престол он мечтал о карательной 
экспедиции на юг. Она должна была быть более масштабной, чем поход Лотаря, 
лучше организована и лучше снабжена, с морскими силами, способными продолжать 
войну за Мессинским проливом, если понадобится, — предприятие столь грандиозное,
 что всех сил и ресурсов Ко