нем судьбы. Так до определенного момента и было. Трех вещей, однако, она 
ему не дала: во-первых, дол гой жизни; во-вторых, сына и наследника; в-третьих, 
хотя бы толики политической дальновидности. Вручи ему судьба по крайней мере 
один из этих трех даров, и Сицилийское королевство избежало бы многих бедствий, 
которые его ждали. Но поскольку у Вильгельма не было ни того, ни другого, ни 
третьего, Сицилии предстояло погибнуть. И именно Вильгельм Добрый, не 
понимавший, что он делает, и исполненный самых благих намерений, ответствен за 
ее разрушение.
        Фридрих Барбаросса не раз возвращался к мысли о брачном союзе с 
сицилийской династией. Еще в 1173 г., когда Вильгельм искал подходящую невесту, 
император предложил ему одну из своих дочерей; но в существовавшей тогда 
ситуации едва ли он очень удивился, когда его предложение было отвергнуто. 
Спустя десять лет ситуация стала иной. После заключения Венецианского договора 
политика империи радикально изменилась. Фридрих, поняв, наконец, что не сможет 
одолеть своих североитальянских врагов силой, взял на вооружение новую тактику 
дружбы, переговоров и компромиссов. После смерти Александра III между 
ломбардскими городами и папством снова возникли трения, и императору не 
составило труда заключить договор с лигой. Согласно этому договору, 
подписанному в 1183 г. в Констанце, горожанам предоставлялась полная свобода в 
выборе своих предводителей и принятии собственных законов в обмен на признание 
верховной власти императора. В результате этой уступки единство лиги распалось, 
а позиции Фридриха в северной Италии заметно усилились. При относительно слабом 
папстве можно было предполагать, что новая попытка сближения с Сицилией 
встретит лучший прием. Зимой 1183/84 г. имперский посол прибыл в Палермо с 
предложением — ни более ни менее как брачного союза Генриха, сына и наследника 
Фридриха, с принцессой Констанцией Сицилийской.
        Нам, оценивающим события задним числом, кажется невероятным, что 
Вильгельм и его советники хотя бы мгновение рассматривали подобную идею. 
Констанция, дочь Рожера II, родившаяся после его смерти, была на год моложе 
своего племянника-короля и являлась наследницей трона. Если бы она вышла замуж 
за Генриха, а Вильгельм умер бездетным, Сицилия попала бы в руки императора и 
ее независимому существованию пришел бы конец. Конечно, у Иоанны имелось 
достаточно времени, чтобы родить детей. В 1184 г. ей исполнилось восемнадцать, 
ее мужу — тридцать. Но жизнь в XII столетии была еще более непредсказуемой, чем 
сейчас, дети часто умирали, и соглашаться на такой рискованный для королевства 
брак до того, как вопрос о наследовании будет полностью решен, казалось по всем 
меркам преступной глупостью138.
        В Палермо нашлось много людей, способных это высказать. Маттео из 
Аджелло, в частности, как и многие уроженцы южной Италии того времени, 
воспитывался на жутких рассказах о разрушительных имперских нашествиях и видел 
во всех немцах потенциальных врагов его родины. Он резко отверг предложение; и 
мало кого из сицилийцев прельщала перспектива утратить независимость, отдавшись 
в руки далекой и, на их взгляд, варварской империи, традиционно враждовавшей с 
их страной. Уолтер из Милля, однако, придерживался противоположного мнения. 
Мотивы его не вполне ясны. Один из авторитетных свидетелей — Ришар из Сан 
Джермано утверждает, что он поступал так просто назло Маттео — это выглядит 
глупо, но, зная, как эти двое ненавидели друг друга, мы не можем полностью 
отвергать такое объяснение. Шаландон, более расположенный к Уолтеру, склонен 
предполагать, что он, как англичанин, оценивал ситуацию более беспристрастно, 
чем его собратья, и полагал имперское владычество меньшим злом, чем гражданская 
война, которая, с его точки зрения, была бы неизбежна при любом другом варианте 
развития событий.
        Но так ли это? Не могла ли Констанция выйти замуж за кого-то другого, 
царствовать согласно своему праву, а затем с течением времени передать корону 
законному сыну? Могла. Но каковы бы ни были мотивы архиепископа, у самого 
Вильгельма имелось одно главное соображение, определившее его решение, — ему 
требовалась дружба Западной империи. Вот почему летом 1184 г., к страшному 
смятению большин ства своих подданных, он дал согласие на помолвку.
        Подобно Роберту Гвискару сто лет назад, Вильгельм собрался в поход на 
Византию.
        
        24 сентября 1180 г. Мануил Комнин после долгой болезни умер в 
Константинополе. Его похоронили в церкви Вседержителя, рядом с его могилой 
поместили плиту из красного камня, на которой некогда бальзамировали тело 
Христа и которую император принес на своих плечах из гавани когда ее 
несколькими годами раньше привезли из Эфеса. Оп был плохим императором. Слишком 
амбициозный во внешней политике, слишком расточительный дома, он за тридцать 
восемь лет своего пребывания на троне сумел истощить почти все ресурсы империи 
и оставил ее в состоянии, близком к экономическому краху, из которого она так 
по-настоящему и не вышла. При жизни Мануила очарование его личности, роскошь 
его двора и его щедрое гостеприимство вводили всех в заблуждение, и мир думал, 
что Византия сильна, как всегда. Но после его смерти наступило быстрое и 
жестокое разочарование.
        Наследником престола являлся единственный законный сын Мануила — 
Алексей одиннадцати лет. Этот мальчик не отличался ни талантами, ни 
способностью вызывать к себе симпатию. По свидетельству Никиты Хониата, который 
при Мануиле занимал дожность императорского секретаря и оставил нам наиболее 
надежные и — вместе с Пселлом — наиболее занимательные описания будней 
средневековой Византии, этот юный принц «так раздувался от тщеславия и гордости 
и был до такой степени лишен внутреннего огня и одаренности, что не мог 
выполнить простейшие вещи... Он проводил все время в играх и охоте и усвоил 
некоторые порочные привычки». До совершеннолетия Алексея его мать Мария 
Антиохийская управляла страной в качестве регентши. Как первая латинянка, 
правящая в Константинополе, она с самого начала столкнулась с серьезными 
трудн