ействия, войско Роберта уже через несколько дней после того, как они 
высадились на сицилийском берегу, добрались до места, которое Гвискар выбрал 
для лагеря, - на вершине одного из холмов, окружавших Палермо. Его выбор едва 
не оказался роковым. Сорок шесть лет назад воинам первой нормандской армии в 
Италии, уцелевшим после битвы при Каннах, пришлось покинуть оборудованный 
лагерь из-за нашествия лягушек. Это было унизительно, но никому не причинило 
вреда. Новая напасть, кроме всего прочего, таила в себе угрозу.
        Паук-тарантул являлся настоящим бичом южной Италии, особенно в 
окрестностях Таранто, от которого он и получил имя; но нигде не водились в 
таком количестве эти злобные твари, как на холме, куда привел свою армию Роберт 
Гвискар. Укусы сицилийской разновидности тарантула, к счастью, не вызывали того 
бешеного неконтролируемого телесного возбуждения, которое является основным 
симптомом отравления, и единственное средство от их яда нашло свое отражение в 
тарантелле, европейском танце, преследующем чисто медицинские цели. Тем не 
менее, как указывает Малатерра, последствия были достаточно неприятными.
        "Эта таранта - червь, имеющий вид паука, но обладающий жестоким и 
ядовитым жалом; те, на кого он нападет, мгновенно наполняются ядовитыми газами. 
Их страдания продолжаются до тех пор, пока газы, которых они не могут далее 
вмещать, не выходят шумно и неделикатно из их задов, так что, если только не 
применить горячий компресс или более сильное согревающее средство сразу же, 
говорят, что самая их жизнь оказывается в опасности".
        Подобное начало не предвещало ничего хорошего. Лагерь поспешно 
перенесли в более спокойное место, но нормандцы получили встряску. 
Воодушевление их угасло. Конка-д'Оро, могучий горный хребет, обрамляющий 
Палермо, великолепно защищал город от любого нападения с суши. Каждое 
перемещение атакующей армии отлично просматривалось из фортов и сторожевых 
башен, и, даже когда Роберт подошел вплотную к городским стенам, он не сумел 
найти никакой лазейки. Безнадежная осада продолжалась три месяца. Сарацинские 
суда спокойно заходили в городскую гавань, и жители Палермо едва ли испытывали 
хоть какие-то неудобства. Это слишком напоминало ситуацию с Энной, только на 
этот раз не произошло даже сражения, чтобы утешить гордость нормандцев. В 
результате Гвискару пришлось второй раз за три года возвращаться со своими 
обескураженными воинами в Италию, где ситуация в его отсутствие вновь 
ухудшилась. Он никогда не мог покинуть свои владения надолго. Не считая взятия 
одного непримечательного города Бугамо, ныне давно несуществующего, поход не 
дал ничего; даже Агридженто, который Роберт уже без энтузиазма пытался 
захватить на обратном пути, устоял перед его натиском. Он теперь вынужден был 
признать, что в лице мусульман западной Сицилии нашел более сильных и 
решительных противников, нежели все те, с кем он или члены его семьи 
сталкивались до сих пор - будь то лангобарды, франки или византийцы. В конце 
1064 г. стало казаться, что нормандская экспансия достигла своих естественных 
пределов.
        
        В течение четырех лет нормандская армия в Сицилии походила на корабль, 
попавший в штиль, - одинокий и лишенный всех движущих сил. Никаких значимых 
сражений, никаких новых завоеваний, никаких заметных продвижений. Если мы хотим 
рассказать о достижениях нормандцев в это время, нам следует обратить свой 
взгляд на север Европы, на побережье Кента и поле Гастингса. Что касается 
нормандцев в Сицилии, период около 1066 г. - скучнейший в их истории.
        Рожер, вероятно, пережил безумное разочарование. Он никогда не 
переставал теснить врага; но при такой миниатюрной армии, как у него, 
единственно возможной тактикой явилась тактика коротких вылазок, целью которых 
было измотать сарацин, заставить их жить в постоянном напряжении, в ожидании 
внезапного налета или засады. С этой целью он перенес свою временную столицу в 
Петралию. Этот город нормандцы захватили в 1062 г., и теперь, после того как 
Рожер перестроил и отремонтировал его каменные укрепления, он идеально подходил 
на роль военной базы для военных вылазок в окрестности Палермо.
        Совершая рейды на север, юг и запад, Рожер заставлял сарацин постоянно 
быть настороже, но и только. Лишь одно утешало - его противники вновь 
безнадежно перегрызлись. Ибн аль-Хавас вначале приветствовал прибытие 
североафриканских армий под командованием Люба и Али, но вскоре после Черами он 
стал ревниво поглядывать на растущее могущество молодых принцев, и 
последовавший раздор быстро перерос во всеобщую смуту. При том что у самого 
Рожера не было сил, чтобы причинить сарацинам серьезный ущерб, он мог, по 
крайней мере, с удовольствием наблюдать, как они делают все возможное, чтобы 
уничтожить друг друга.
        Для Роберта Гвискара это тоже были бесполезные годы. Он высадился на 
берег Калабрии после неудавшейся экспедиции в 1064 г. только для того, чтобы 
разбираться с новым бунтом своих апулийских вассалов. Этот мятеж, более 
серьезный, чем те выступления, которые ему до сих пор приходилось подавлять, 
возглавляли Жоселин, властитель Мольфетты, и три его собственных племянника, 
Гофри из Конверсано и Роберт из Монтескальозо и их кузен Абеляр, которого 
Гвискар семь лет назад после смерти герцога Хэмфри, его отца, нагло лишил 
наследства. Эти три молодых человека, сговорившись с византийцами при 
посредничестве Переноса, герцога Дуррацо, - который щедро снабжал их деньгами и 
оружием, доставлявшимися через Адриатику, - восстали в апреле 1064 г. вскоре 
после отбытия Гвискара на Сицилию и за месяцы его отсутствия сметали все на 
своем пути. Роберт вернулся поздним летом и остановил их продвижение, но, 
несмотря на все его усилия, бунт продолжал распространяться. В 1066 г. 
мятежники получили поддержку в лице варягов из Константинополя, и к концу этого 
года не только Бари, но еще два важных апулийских порта, Бриндизи и Таранто, 
оказались в руках греков.
        В 1067 г. и в Апулии и в Сицилии ситуация, казалось, зашла в тупик. 
Затем в 1068 г. почти одновременно для Роберта