е, разрослась и укрепилась, и ее 
предводители не понимали, с какой стати они должны слушать этих выскочек из 
Мельфи. Апулийские нормандцы присоединились к своим соседям - лангобардам и 
потребовали передать руководство восстанием молодому Аргирусу, который, кроме 
всего прочего, был зачинщиком бунта и, как сын Мелуса,
        больше подходил на эту роль, нежели любой из беневентских герцогов... 
Напрасно Ардуйн или кто-то из его сторонников указывали, что это они, а не 
апулийцы приняли на себя основной удар; почва была выбита у них из-под ног 
самим Атенульфом, который, как выяснилось, отправил Боиоаннеса назад к грекам, 
а выплаченный за него выкуп взял себе. Пристыженная фракция Мельфи 
капитулировала. В феврале 1042 г. апулийские нормандцы и лангобарды 
провозгласили своим королем Аргируса и короновали его в церкви Святого 
Аполлинария в Бари.
        История соперничества между Аргирусом и Атенульфом ясно свидетельствует 
о том, что, как бы ни настаивали на этом нормандские хронисты, в этот период 
вопрос о захвате власти самими нормандцами еще не стоял; речь шла о восстании 
лангобардов против византийцев, и именно так расценивались всеми происходящие 
события. Возможность избрать нормандца в качестве предводителя мятежа даже не 
рассматривалась, поскольку теоретически нормандцы были наемниками, сражавшимися 
за земли, но не за политическое главенство. Однако все было не так просто. 
Начиная примерно с 1040 г. общее отношение к нормандцам начало меняться. 
Авторитет нормандцев теперь держался не только на их воинских умениях; с их 
взглядами считались - и не только при решении вопросов, связанных со стратегией 
и военным делом, и они сами принимали решения, которые влияли не только на их 
собственное положение, но и на будущее всего полуострова. Они утвердились в 
Италии, а их отношение к этой стране стало почти собственническим. Будущее 
рисовалось им все более ясно, и они, казалось, ждали только вождя, который 
объединит их стремления и воплотит в действие.
        Такой вождь не замедлил появиться.
         
        Ссоры между лангобардами и нормандцами не идут ни в какое сравнение с 
событиями, происходившими в это время в Константинополе. 10 декабря 1041 г. 
Михаил IV умер. Орфанотропос был наготове. Следуя своей навязчивой идее, что 
его семья должна занять императорский трон, он уже уговорил Зою признать его 
племянника - сына адмирала Стефана - своим предполагаемым наследником. Здесь, 
однако, он просчитался. Михаил V, прозванный Калафат, Конопатчик, из-за прежней 
профессии его отца, едва получив власть, отправил дядю, которому всем был 
обязан, в отдаленную ссылку. Спустя несколько недель пришел черед самой Зои; 
старую императрицу побрили налысо и отправили оканчивать свои дни на одном из 
островов Мраморного моря. Изгнание Орфанотропоса никого не огорчило, но Зоя 
была помазанной императрицей великой македонской династии, и весть о ее ссылке 
вызвала в столице страшные беспорядки. Когда Михаил появился в императорском 
ложе на ипподроме, его забросали стрелами и камнями, а через несколько часов 
толпа направилась к дворцу. Зою спешно возвратили, она появилась на балконе и 
предстала перед подданными, но было поздно. Горожане, поддерживаемые церковью и 
аристократией, не желали больше терпеть правление пафлагонских выскочек. 
Младшая сестра Зои Феодора, которую заставили принять постриг и которая много 
лет вела жизнь затворницы, была в знак протеста привезена из своего дома в 
Святую Софию и провозглашена императрицей; а Михаила, спрятавшегося в монастыре 
Студиона, нашли, вывели на городскую площадь и ослепили. Так Зоя и Феодора, 
всей душой ненавидевшие друг друга и явно неспособные к государственной 
деятельности, стали соправительницами Византийской империи.
        Насильственно созданный тандем просуществовал недолго. Как позже писал 
Михаил Пселл, хорошо ее знавший, Зоя предпочла бы видеть на троне помощника 
конюха, нежели делить власть с сестрой; в течение двух месяцев она, хотя ей уже 
было шестьдесят четыре, с небывалым рвением искала себе третьего мужа и в итоге 
бросилась в объятия Константина Мономаха. Несчастная Феодора с радостью 
уступила свою часть трона этому покладистому и привлекательному повесе, 
коронованному под именем Константина IX. Кроме того, за исчезновением из 
столицы последнего из ужасной семьи Орфанотропосов немедленно последовало 
освобождение Маниака. Вновь обретя царственную милость, он немедленно получил 
должность катапана и отправился в Италию, дабы исправить сложившееся там 
бедственное положение. В пределах месяца после свержения Михаила V Маниак 
высадился в Таранто и обнаружил, что, за исключением Трани, вся Апулия к северу 
от линии Таранто - Бриндизи признала власть Аргируса.
        Ужасное лето 1042 г. надолго запомнилось в Апулии. Маниак двигался 
маршем вдоль берега, величественный в своем гневе, сжигая города, убивая их 
жителей, мужчин и женщин, стариков и детей, монахов и монахинь. Некоторых 
повесили на деревьях, других, в том числе детей, сожгли заживо. Монополи, 
Матера, Джовинаццо (или то, что от них осталось) сдались и просили о пощаде.
        Таким манером византийцы могли отвоевать всю Капитанату, но их опять 
подвела их собственная испорченность. Константин Мономах завел себе любовницу, 
брат которой, Роман Склерос, когда-то раньше соблазнил жену Маниака. С этого 
началась их вражда, и, когда Константин взошел на трон, Склеросу не составило 
труда организовать отставку катапана. Второй раз менее чем за два года Маниак 
пал жертвой дворцовых интриг, и на сей раз он не пожелал подчиняться. 
Отказавшись признать Константина, он любезно позволил своей армии провозгласить 
себя императором. Своего преемника на посту катапана он захватил сразу по 
прибытии его в Италию, набил ему уши, нос и рот навозом и замучил его до смерти,
 а затем, предоставив Капитанату ее судьбе, спешно пересек Адриатику (согласно 
Вильгельму из Апулии, он пытался усмирить бурное море человеческой жертвой). 
Двигаясь на Фе