салонику, он встретил и разбил императорскую армию в Острово в 
Болгарии, но пал смертельно раненный на исходе победоносной битвы. Его голову 
отвезли в Константинополь и выставили на ипподроме. Это был, возможно, не самый 
неуместный конец для его славной, бурной и злосчастной жизни.
        Тем временем лангобарды, как всегда при поддержке нормандцев, 
продолжали сражаться. К моменту второй отставки Маниака они осаждали Трани, 
единственный город в северной Апулии, который при всех перипетиях хранил 
верность Византии. Имея в своем распоряжении огромные деревянные осадные машины,
 самые большие, которые когда-либо видели в южной Италии, они не сомневались, 
что скоро заставят город сдаться. Так бы в действительности и произошло, но их 
постиг горький и неожиданный удар. Аргирус, их избранный предводитель, сын 
уважаемого Мелуса, живое воплощение ломбардской национальной идеи, перешел на 
сторону врага. Прежде чем это сделать, он поджег самую большую осадную башню, и 
его прежним соратникам ничего не оставалось, кроме как уйти из-под стен Трани в 
обиде и замешательстве.
        Дезертирство Аргируса трудно объяснить. Определенно, он получил крупные 
взятки от греков; злополучный преемник Маниака привез ему письмо от Константина 
с обещаниями богатства и высокого титула в обмен на возвращение в подданство 
империи. Но почему он принял эти предложения? Аргирус жил, сражался и сидел в 
темнице за свои убеждения; его честность и искренность не вызывали сомнений, 
как и его патриотизм. После отставки Маниака шансы ломбардов на успех были 
велики как никогда, и в качестве избранного предводителя восстания он мог 
получить много больше, чем предлагал Константин IX. Должно быть, существовали 
другие причины, о которых мы ничего не знаем. Возможно, он понял, что нормандцы 
представляют для лангобардов большую угрозу, чем греки. Нам остается только 
гадать и радоваться тому, что Мелусу, спящему под прекрасным надгробием в 
Бамберге, не довелось узнать о позорном деянии его сына.
         
        Восставшие вновь оказались без предводителя. Из двух лангобардов, 
казалось бы подходивших на эту роль, один был замечен в злоупотреблениях, а 
второй совершил предательство; среди их деморализованных соотечественников 
больше не нашлось кандидатур нужного масштаба. Нормандцы, уставшие от 
двурушничества своих союзников, теперь решили избрать собственного вождя. Со 
времен побед в Сиракузах, Монтемаджоре и Монтепелозо на это место имелся явный 
претендент - Вильгельм Железная Рука; и вот в сентябре 1042 г. старший сын 
Танкреда де Отвиля был объявлен предводителем всех нормандцев в Апулии с 
титулом графа.
        Но графы в те феодальные времена не могли существовать сами по себе. Им 
надлежало быть одним из звеньев в длинной цепи вассальных зависимостей, которая 
связывала императора через князей, герцогов и младших баронов с самым последним 
из крестьян. Вильгельм потому должен был найти себе сюзерена.
        Сюзерен отыскался быстро: Гвемар из Салерно, который теперь желал 
присоединиться к восстанию, охотно согласился на предложение Вильгельма. В 
конце 1042 г. он отправился с Райнульфом из Аверсы в Мельфи, и там собравшиеся 
нормандцы провозгласили его герцогом Апулии и Калабрии. Отдав Вильгельму в 
залог дружбы в жены свою племянницу, дочь герцога Ги из Сорренто, Гвемар затем 
разделил между двенадцатью вождями все земли, завоеванные и те, что будут 
завоеваны в будущем. Таким образом герцог и нормандцы открыто объявили - борьба 
продолжится до тех пор, пока последний грек не будет изгнан с полуострова. Тем 
временем Вильгельм Железная Рука, утвержденный графом Апулийским при 
сюзеренитете Гвемара с правом основывать новые баронства по мере того, как 
будут завоеваны новые земли, взял себе в личное владение Асколи; его брат Дрого 
получил Венозу, а Райнульфу из Аверсы, не входившему в число двенадцати вождей, 
но слишком могущественному, чтобы его игнорировать, были переданы Сипонто и 
часть горы Гаргано. Сам Мельфи остался в общем владении всех нормандских 
предводителей в качестве их главной штаб-квартиры в Апулии и, по словам Гиббона,
 "столицы и оплота республики".
        Весь облик южной Италии претерпел кардинальные изменения. С этих пор мы 
ничего не слышим о лангобардском патриотизме. В число подданных Гвемара, 
герцога Апулии и Калабрии, входили на равных и греки и лангобарды; в то время 
как в "освобожденной" Апулии реальная власть принадлежала исключительно 
нормандцам, их дерзания были утверждены в Мельфи, и они не собирались ни с кем 
делиться своими землями. Таким образом, нормандцы укрепились в Апулии даже 
прочнее, чем в Кампании, и намеревались там остаться. А что же стало с 
Ардуйном? В конце концов это он привел нормандцев в Апулию, предоставил им 
Мельфи и больше чем кто-либо другой содействовал их успеху. По условиям 
договора с нормандскими предводителями в Аверсе земли должны были делиться 
поровну между Ардуйном и ими. Из ранних источников только Аматус - без всяких 
пояснений - утверждает, что нормандцы сдержали слово. Ни в одной хронике о нем 
более не упоминается. Возможно, он умер, погиб в одной из первых битв и пал 
жертвой яростного гнева Маниака. Возможно, его, как и Аргируса, перекупили 
греки, но, скорее всего, нормандцы, опасаясь, что его присутствие будет 
создавать постоянный соблазн для патриотически настроенных лангобардов, просто 
выбросили его из своей жизни, как старый плащ, который сослужил службу и больше 
не нужен.
        
       Глава 6
       НОВЫЕ ПОСЕЛЕНЦЫ
        
        Его прозвали Гвискар, ибо в лукавстве не могли сравниться с ним ни 
мудрый Цицерон, ни хитрый Улисс.
        Вильгельм из Апулии, кн. II
        
        По мере того как сила нормандцев в Италии росла, и новости об их 
триумфах достигали Франции, все новые рыцари хотели последовать их примеру. В 
1046 г., примерно через три года после собрания в Мельфи, два молодых человека 
появились в южной Италии с разницей примерно в два месяца. И тому и другому 
предстояло на свой лад достичь величия; оба основал