, всегда и во всем движимы лишь жаждой наживы. 
Единственное, что на них действует, — это деньги и подарки, которых у римлян 
больше, чем у нас, и не настолько они любят войну, чтобы предпочесть труды и 
опасности возможности получить те же деньги без всякого риска. Если же мы не 
станем медлить и нападем на врага сейчас, то Цериалу нечего будет нам 
противопоставить, кроме легионов, прежде входивших в состав германской армии, 
связанных обязательствами, которые они на себя приняли, вступив в союз с 
галлами. Поражение, которое римляне неожиданно для самих себя нанесли недавно 
Валентину и толпе его тревиров, исполнило самомнения и солдат, и их полководцев.
 Теперь они рвутся к новым победам, но когда явятся к нам, то увидят перед 
собой не юношу, больше способного произносить речи на сходках, чем владеть 
мечом882, а Цивилиса и Классика, один лишь вид которых сразу заставит их 
вспомнить перенесенные опасности, бегство, голод, вспомнить, сколько раз их 
жизнь зависела от прихоти победителя. Тревиры и лингоны тоже ведут себя 
спокойно не оттого, что любят римлян; пройдет страх, и они снова возьмутся за 
оружие». Классик присоединился к мнению Тутора, и это решило спор; тотчас же 
начались приготовления к бою.
      77.  В центре встали убии и лингоны, на правом фланге — когорты батавов, 
на левом — бруктеры и тенктеры. Одни устремились вперед по горам, другие — по 
равнине, между дорогой и Мозеллой, и столь неожиданно налетели на наши позиции, 
что Цериал, ночевавший не в лагере, еще лежа в постели у себя в комнате, 
одновременно услышал и о нападении врага, и о поражении своих войск. Он 
обрушился на тех, кто принес это известие, и приписал его их трусости, но 
вскоре его глазам открылась вся картина побоища: оборона лагеря прорвана, 
конница бежит, середина моста через Мозеллу, соединявшего обе части города, 
занята противником883. Цериал всегда в критических обстоятельствах сохранял 
полное самообладание: он своею рукой останавливает бегущих и бросается, без 
щита, без панциря, под град дротиков. Его храбрость тут же приносит плоды: 
лучшие воины сбегаются к нему со всех сторон и отбивают мост. Поручив оборону 
его отборному отряду, Цериал возвращается в лагерь и видит, что манипулы 
легионов, сдавшихся в плен под Новезием и Бонной, разбегаются, возле значков 
осталось лишь несколько солдат, орлы почти полностью окружены врагами. В ярости 
обращается он к солдатам: «Кто может сказать, что вы изменники? Вы ведь не 
предаете ни Флакка, ни Вокулу884. Вы всего лишь отступаетесь от человека, 
безрассудно поверившего, что вы порвали союз с галлами и вспомнили о присяге, 
принесенной Риму. Пусть меня постигнет судьба Нумизиев и Геренниев885, — чтобы 
не осталось в живых ни одного из ваших легатов, чтобы все они пали от руки 
солдат или под ударами врагов. Идите, скажите Веспасиану, а еще лучше Цивилису 
и Классику, что вы бросили своего полководца на поле боя. Скоро наши легионы 
будут здесь, я не останусь неотмщенным, а вы безнаказанными».
      78.  Все это была правда, и трибуны и префекты твердили легионерам то же 
самое. Солдаты собрались в когорты и манипулы. Они не могли развернуться строем,
 ибо враги были повсюду и территория лагеря, на которой шел бой, загромождена 
палатками и тюками. Тутор, Классик и Цивилис, каждый со своей стороны, 
воодушевляли бойцов, говорили галлам о свободе, батавам о славе, германцам о 
добыче. Победа склонялась на сторону варваров. Но двадцать первый легион, 
который не был так стеснен, как остальные, сумел выдержать атаку нападающих и 
заставил их отступить. Сами боги, должно быть, сломили боевой дух победителей, 
и они обратились в бегство. Варвары объясняли дело так, будто их испугал вид 
когорт, которые, смешавшись в начале сражения, отступили под натиском врага в 
горы, там снова построились и теперь производили впечатление шедших на помощь 
римлянам свежих подкреплений. На самом деле они одержали было уже победу, но 
забыли о противнике и начали драться между собой из-за добычи. Цериал, по 
небрежности чуть не проигравший сражение, поправил дело мужеством и упорством: 
он сумел использовать выпавшую на его долю удачу, в тот же день взял лагерь 
мятежников и уничтожил его.
      79.  Отдыхать солдатам пришлось недолго. Жители Агриппиновой колонии 
просили помощи и предлагали выдать жену Цивилиса, его сестру и дочь Классика, 
оставленных у них в залог взаимной верности батавов и галлов. Они перебили 
германцев, которые жили поодиночке в домах колонистов, боялись теперь, что 
враги, оправившись от поражения, вновь обретут уверенность в своих силах и 
вернутся мстить, и с полным правом просили римлян о защите. Цивилис уже шел к 
городу; силы его были все еще довольно значительны, ибо оставалась нетронутой 
лучшая его когорта, состоявшая из хавков886 и фризов и расположенная в 
Тольбиаке887, на окраине Агриппиновой колонии. В пути, однако, он получил 
недобрые известия, заставившие его изменить свои планы: жители колонии устроили 
для составлявших эту когорту германских солдат большой пир, а когда те, 
отяжелев от пищи и вина, заснули, заперли их в доме и сожгли; так благодаря 
коварству колонистов вся когорта оказалась уничтоженной. К этому же времени к 
Агриппиновой колонии после форсированного марша подошел Цериал. Опасность 
грозила Цивилису и с другой стороны: четырнадцатый легион мог с помощью 
британского флота напасть на батавов, живших на побережье Океана888. Однако 
легат этого легиона Фабий Приск повел своих солдат по суше, напал на племена 
нервиев и тунгров, и они тут же сдались ему. Флот тем временем подвергся 
нападению каннинефатов, потопивших или захвативших большую часть кораблей. Те 
же каннинефаты разгромили нервиев, по собственному почину выступивших на 
поддержку римлян. Классик тоже одержал победу над конным отрядом, высланным 
Цериалом к Новезию. Все эти поражения, сами по себе мелкие, но следовавшие одно 
за другим, омрачали славу, окружавшую после недавней победы армию Цериала.
      80.  Примерно в эти же дни Муциан приказал убить сына Вителлия889, говоря,
 что нельзя считать войну по-настоящему конченной, пока не уничтожены семена 
смуты. Он не допустил также,