ни разбрелись 
по палаткам и сидели там, избегая даже дневного света, оцепенев не столько от 
страха, сколько от стыда и сознания собственного позора. Победители тоже ходили 
мрачные и, не смея открыто просить о снисхождении к провинившимся, молчали и 
плакали, стремясь добиться прощения для своих товарищей. Наконец, Цериал 
успокоил и тех, и других, приписав злому року все, что на самом деле произошло 
из-за происков врагов или распрей между командирами и солдатами. «Считайте 
сегодняшний день первым днем вашей службы, — сказал он, обращаясь к пришедшим,
 — считайте, что только сегодня вы принесли присягу. Былых преступлений не 
станем вспоминать ни император, ни я». Новоприбывших разместили в том же лагере,
 где находились воины Цериала; по манипулам был оглашен приказ, запрещающий 
солдатам, если они поссорятся или начнут браниться, попрекать товарищей былой 
изменой или понесенным поражением.
      73.  Вскоре после этого Цериал созвал на сходку тревиров и лингонов и 
заговорил с ними следующим образом: «Я никогда не был оратором и привык оружием 
доказывать доблесть римского народа. Но раз для вас важнее всего — разговоры, 
раз добро и зло вы судите не по их подлинному значению, а по тому, чем назовет 
их какой-нибудь бунтовщик, я решил обратиться к вам с несколькими словами; 
исход войны почти решен, и вам важнее их выслушать, чем мне сказать. Римские 
полководцы и императоры вступили в земли, принадлежавшие вам и другим галлам, 
не из алчности, а по просьбе ваших предков, едва не погибших от междоусобных 
войн878. Германцы, которых вы в ту пору призвали на помощь, обратили в рабство 
вас всех, не разбирая, где союзник, где враг. Сколько раз сражались мы с 
кимврами и тевтонами, какие трудности пришлось вынести при этом нашим войскам, 
чем кончились войны с германцами879 — достаточно хорошо известно. Мы поставили 
свои армии на Рейне не для того, чтобы обеспечить безопасность Италии, а для 
того, чтобы не дать новому Ариовисту880 посягнуть на государство галлов. 
Неужели вы думаете, что вы милее Цивилису, батавам и зарейнским племенам, чем 
их предкам — ваши отцы и деды? Та же страсть к грабежам, та же алчность и 
любовь к скитаниям всегда гнали германцев в галльские земли; то же стремление 
захватить ваши плодородные края и вас самих испокон века заставляло их покидать 
свои болота и дебри. Свобода и прочие громкие слова для них лишь предлог; не 
было еще человека, который, намереваясь захватить власть и поработить других, 
не прибегал бы к этим словам.
      74.  «Борьба за власть и междоусобные войны терзали Галлию, пока вы не 
приняли наши законы. С тех пор, сколько бы раз вы ни бунтовали, мы использовали 
свое право победителей для единственной цели — взыскивали с вас лишь то, что 
необходимо для поддержания мира: спокойствие народов охраняется армиями, армии 
нельзя содержать без жалованья, жалованье солдатам неоткуда взять, если не 
взимать податей. Во всем остальном мы с вами равны: вы командуете многими из 
наших легионов, вы управляете провинциями, и этими, и другими; нет ничего, что 
было бы доступно нам и недоступно вам. Добро, которое творят хорошие государи, 
приносит пользу и вам, хотя вы живете вдали от Рима; жестокость дурных 
обрушивается только на нас, стоящих рядом. Сносите алчность и расточительность 
принцепсов так, как вы сносите недород или ливни, губящие урожай. Пороки будут 
существовать, пока существует род человеческий, но и они не беспрерывно 
властвуют над людьми, нет-нет да и наступают лучшие времена. Или вы, может быть,
 надеетесь, что правление Тутора и Классика будет более мягким? Что войска, 
которые вам понадобятся, дабы обуздывать натиск германцев и бриттов, потребуют 
меньших налогов? А ведь война всех со всеми и есть то, что вас ждет, если, — да 
не допустят этого боги, — римляне будут изгнаны из Галлии. Восемьсот лет 
сопутствовала нам удача, восемьсот лет возводилось здание Римского государства, 
и всякий, кто ныне попытается разрушить его, погибнет под развалинами. Самая 
большая опасность, однако, грозит вам, ибо вы обладаете золотом и богатствами, 
из-за которых чаще всего и возникают войны. Любите же и охраняйте мир, любите и 
охраняйте Город, который все мы, победители и побежденные, с равным правом 
считаем своим. Перед вами выбор между покорностью, обеспечивающей вам спокойную 
жизнь, и упорством, таящим смертельную опасность; вы уже испытали и то, и 
другое; пусть же опыт заставит вас выбрать первый из этих путей». Лингоны и 
тревиры ожидали гораздо худшего; речь Цериала успокоила и ободрила их881.
      75.  Победоносная армия находилась в земле тревиров, когда Цивилис и 
Классик прислали Цериалу письмо следующего содержания: Веспасиан умер, хотя в 
официальных донесениях это и скрывается; Рим и Италия охвачены междоусобной 
войной; Муциан и Домициан не популярны, за ними никто не пойдет. Если Цериал 
согласен принять верховную власть над всей Галлией, они — Цивилис и Классик — 
удовлетворятся господством над своими племенами; если же он предпочитает 
сражаться, они согласны и на это. Цериал ничего не ответил, а гонца, принесшего 
письмо, отправил к Домициану.
      Отряды варваров стекались отовсюду. Многие обвиняли Цериала в том, что он 
дал им объединиться, а не вступал в бой с каждым в отдельности. Римляне же тем 
временем обносили валом и рвом лагерь, который при постройке по неосторожности 
оставили неукрепленным.
      76.  Среди германцев шли споры. Цивилис настаивал на том, чтобы дождаться 
прихода зарейнских племен. «Римляне так их боятся, — утверждал он, — что 
смешаются, едва завидя их. Правда, что белги открыто перешли на нашу сторону и 
преданы мне, но ведь из всех галлов только они одни и составляют настоящую силу,
 все остальные — не более чем добыча для победителей». Тутор считал, что всякое 
промедление на пользу римлянам: «Отовсюду стекаются армии, — говорил он, — один 
легион переправляется из Британии, несколько вызваны из Испании, из Италии тоже 
движутся войска, причем идут не новобранцы, а старые, закаленные в боях воины. 
Германцы, на которых мы возлагаем столько надежд, не привыкли слушаться 
приказов, не знают дисциплин