|
аторских статуй; на значках когорт не
видно ни украшений, ни знаков отличия; кругом весело плещутся по ветру вымпелы
галльских отрядов, и впереди шагает назначенный командовать переходом Клавдий
Санкт, кривой, грозный с виду, но слабый умом. К прежнему позору прибавился
новый, после того как к шестнадцатому легиону присоединился еще один, вышедший
из боннских лагерей847. Весть о том, что идут взятые в плен легионы,
разлетелась по округе, и люди, еще недавно трепетавшие при одном упоминании о
римлянах, выбегали в поле, взбирались на крыши, непристойно наслаждаясь
небывалым зрелищем. Конники пицентинского отряда не вытерпели насмешек черни и,
не обращая внимания на обещания и угрозы Санкта, свернули к Могунциаку. По
дороге им случайно встретился убийца Вокулы Лонгин, они забросали его дротами,
сделав таким образом первый шаг к искуплению своей вины. Легионы продолжали
идти прежним путем и остановились лишь под стенами Колонии Тревиров.
63. Цивилис и Классик были в упоении от своих успехов, но все же
колебались отдать на разграбление солдатам Агриппинову колонию. Алчность и
природная жестокость толкали их к тому, чтобы расправиться с этим городом, но в
то же время они понимали, что на первых порах им выгодно прослыть великодушными
властителями, и желание добиться подобной репутации вместе со стратегическими
соображениями удерживали их от этого шага. Цивилис, кроме того, не забывал о
благодеянии, оказанном ему агриппинцами: они мягко и почтительно обращались с
его сыном, который был схвачен в этой колонии в начале мятежа и содержался
здесь под почетным арестом848. У зарейнских племен, однако, этот большой и
богатый город вызывал слепую ненависть, и они считали, что война будет кончена
только тогда, когда германцы любого племени получат право селиться здесь; если
же нет, говорили они, город следует уничтожить, а убиев расселить по другим
землям849.
64. Тенктеры, обитавшие на другом берегу Рейна, послали своих
представителей в совет колонии, и самый свирепый из них передал решение своего
племени в следующих словах: «Мы благодарим наших общих богов и величайшего
среди них — Марса850 за то, что они вернули вас в семью германских народов и
разрешили снова называться германским именем. Мы поздравляем вас, — отныне вы
будете свободными среди свободных. Прежде реки и земли были в руках римлян, они
ухитрились отнять у нас даже самое небо; они не давали нам собираться для
обсуждения наших дел, а если и разрешали, то на условиях, невыносимых для людей,
живущих ради войны, — безоружными, полуголыми, под наблюдением конвоиров и за
деньги851. Но чтобы союз и дружба наши были вечны, мы требуем от вас срыть
стены колонии; эта ограда — оплот рабства; даже дикие звери, если их долго
держать взаперти, отвыкают быть храбрыми. Вы должны убить всех римлян,
находящихся в ваших землях: трудно, став свободными, терпеть у себя господ.
Имущество убитых будет отдано в общее пользование, и пусть никто не пытается
что-нибудь скрыть или заботиться только о своей выгоде. И мы, и вы будем
обрабатывать земли по обоим берегам реки, как в старину это делали наши предки.
Земля, как воздух и свет, не может быть достоянием одного человека — воздух и
свет принадлежат всем, земля доблестным воинам852. Вернитесь к установлениям
предков, к нашим древним верованиям, откажитесь от удовольствий, с помощью
которых римляне вернее, чем оружием, удерживают людей в подчинении. Забудьте о
рабстве, станьте опять прямыми и честными, и вы будете равны другим народам, а
может быть, даже добьетесь власти над ними».
65. Страх перед будущим мешал жителям колонии согласиться на
предъявленные условия; отвергнуть требования тенктеров в положении, в котором
колония находилась теперь, было тоже невозможно. Колонисты думали долго и,
наконец, дали следующий ответ. «Едва обретя свободу, мы нетерпеливо, не думая
об осторожности, воспользовались первой же возможностью, чтобы воссоединиться с
нашими соплеменниками — с вами и другими германскими народами. И сейчас, когда
на нас со всех сторон движутся римские войска, нам надо не срывать стены города,
а напротив, укреплять их. Если в наших землях и находился кто-нибудь из
жителей Италии или из провинциалов, не родственных германцам, они либо погибли
на войне, либо вернулись на родину. Те римляне, которые были когда-то
переселены сюда, издавна женятся на наших женщинах, они породнились с нами,
здесь — их родина и родина их детей. Неужели вы будете столь жестоки и
потребуете от нас, чтобы мы собственными руками убивали своих родителей, своих
детей и братьев? Мы отменяем пошлины и другие ограничения торговли, пусть
каждый без всякой охраны входит в колонию и выходит из нее, но пока это новое
правило не станет старым и привычным, вход будет разрешен только безоружным и
только днем. Посредниками мы выбираем Цивилиса и Веледу, пусть они утвердят наш
договор». Успокоив таким образом тенктеров, агриппинцы отправили к Цивилису и
Веледе послов, которые поднесли им дары и сумели уладить все дело к выгоде
колонистов. К Веледе, однако, их не допустили и говорить с ней не дали: ее
скрывают от людских взоров, дабы она внушала еще большее благоговение; живет
она в высокой башне, задавать ей вопросы и получать от нее ответы можно только
через одного из родственников, который передает также ее пророчества.
66. После того как жители колонии заключили с Цивилисом союз, его
влияние возросло еще больше, он решил захватить власть также над окрестными
племенами, а тех, кто станет сопротивляться, подчинить силой оружия. Он занял
земли сунуков853, сформировал несколько когорт из молодых людей этого племени и
намеревался двинуться дальше, но дорогу ему преградил Клавдий Лабеон854. Он еще
раньше захватил мост через реку Мозу855 и, наскоро собрав отряд из бетазиев,
тунгров и нервиев, решил встретить здесь Цивилиса, так как считал, что мост
этот образует важную позицию и что его особенно удобно оборонять. Сражение
развернулось в узких горных проходах и продолжалось с переменным успехом до тех
пор, пока германцы, переправившись через реку вплавь, не зашли Лабеону в тыл. В
этот момент Цивилис, то ли заранее все рассчитав, то ли следуя внезапному
|
|