егионы вителлианцев. Агрест вернулся к Вителлию, 
но тот отказался верить принесенным сведениям и даже обвинил его в измене. На 
это Агрест ответил: «Если тебе нужно бесспорное свидетельство моей преданности 
и никакой другой пользы ни жизнью своей, ни смертью я принести не могу, то ты 
получишь доказательство, которому поверишь». И выйдя от принцепса, он наложил 
на себя руки, добровольною смертью скрепив истину своих слов. Некоторые говорят,
 что его убили по приказу Вителлия, но все в один голос признают его верность и 
мужество.
      55.  Вителлий как бы очнулся от сна; он приказал Юлию Приску и Алфену 
Вару580 взять четырнадцать когорт претория, всю наличную конницу и встать 
заставой в Апеннинах; вслед им отправили еще легион морской пехоты581. Будь во 
главе стольких тысяч отборных пехотинцев и конников другой командующий, сил 
этих могло бы хватить даже для контрнаступления. Командовать остальными 
когортами582 и обеспечить с их помощью безопасность столицы Вителлий поручил 
своему брату Луцию. Сам же он и не подумал отказаться от постоянно окружавшей 
его роскоши и разврата. Подгоняемый сознанием непрочности своей власти, он 
поспешно собрал комиции, где назначил консулов на много лет вперед583, с 
бессмысленной щедростью роздал союзникам права федератов584, иностранцам — 
латинское гражданство585, одним отложил взнос налогов, других освободил от 
повинностей и, наконец, нимало не заботясь о будущих поколениях, принялся 
раздаривать государственное имущество. Чернь только диву давалась, глядя на 
этот поток благодеяний; глупцы старались добиться их за деньги, люди умные не 
придавали им никакой цены, понимая, что при нормальном положении дел никто не 
стал бы ни оказывать подобные милости, ни принимать их. Армия между тем заняла 
Меванию586 и требовала, чтобы Вителлий присоединился к ней. Сопровождаемый 
толпой сенаторов, из которых одних привело сюда желание выслужиться, а 
большинство — страх, он прибыл в лагерь, растерянный, готовый послушаться 
любого коварного совета.
      56.  Когда Вителлий проводил солдатскую сходку, над его головой, — дивно 
сказать, — закружились какие-то отвратительные крылатые существа, и было их 
столько, что они как туча затмили день587. К этому прибавилось недоброе 
предзнаменование: бык разбросал священную утварь, убежал от алтаря и был убит 
далеко от того места, где обычно совершают жертвоприношения. Но наиболее 
мрачное зрелище являл собой сам Вителлий. Невежественный в военном деле, 
неспособный что-либо предвидеть и рассчитать, он не умел ни построить войско, 
ни собрать нужные сведения, ни ускорить или замедлить ход военных действий. Он 
обо всем спрашивал совета у окружающих, при каждом новом известии ужасался, 
дрожал, а потом напивался. Наконец, лагерная жизнь ему надоела. Получив 
сведения о переходе Мизенского флота на сторону противника588, он поспешил в 
Рим, озабоченный лишь последними событиями и вовсе не думая об угрожающей ему 
гибели. Каждый понимал, что следовало перевести через Апеннины всю армию и со 
свежими войсками обрушиться на ослабевшего от голода и холода противника, но 
Вителлий дробил свои силы и посылал на верную смерть или плен лучших солдат, 
готовых идти за него в огонь и воду. Даже центурионы, из тех, что больше других 
понимали дело, не одобряли эту тактику и раскрыли бы Вителлию глаза, если б он 
посоветовался с ними. Но ближайшие друзья Вителлия не давали центурионам 
высказать свое мнение, а уши императора были устроены так, что он оставался 
глух ко всему, что могло его спасти, и выслушивал лишь приятные, но гибельные 
советы.
      57.  Во времена гражданских неурядиц даже один человек может сделать 
многое, если он дерзок и решителен: центурион Клавдий Фавентин, которого Гальба 
некогда оскорбил, уволив из армии, сумел склонить к измене весь Мизенский флот; 
он показывал морякам подложные письма Веспасиана, в которых тот якобы обещал им 
награду, если они предадут Вителлия. Командовавший этим флотом Клавдий 
Аполлинарий не был ни настолько мужественным, чтобы остаться верным присяге, ни 
настолько честолюбивым, чтобы изменить ей. Во главе мятежников стал только что 
отслуживший претуру Апиний Тирон, который в это время случайно оказался в 
Минтурне589. Под влиянием восставших началось брожение также в муниципиях и 
колониях; к вражде между вителлианцами и флавианцами здесь добавлялось 
соперничество городов друг с другом: жители Путеол590 горячо поддержали 
Веспасиана, капуанцы наперекор им решили хранить верность Вителлию. Чтобы 
вернуть себе расположение солдат, Вителлий отправил к ним Клавдия Юлиана591; 
Юлиан незадолго перед тем руководил Мизенским флотом и проявил себя как мягкий, 
гуманный командир. Ему в помощь дали когорту солдат городской стражи и 
гладиаторов, которыми он ведал. Они разбили лагерь рядом с лагерем мятежников, 
и Юлиан, недолго поколебавшись, перешел на сторону Тирона, после чего все 
вместе отправились в Таррацину592, — здесь они могли считать себя в 
безопасности, полагаясь, правда, не столько на собственное мужество, сколько на 
стены города и его неприступное местоположение.
      58.  Узнав об этих событиях, Вителлий оставил в Нарнии593 префектов 
претория с частью войск, а брата своего Луция отправил с шестью когортами и 
пятьюстами всадниками в Кампанию, чтобы преградить путь войне, надвигавшейся на 
него отсюда. Мрачное настроение его начало рассеиваться: солдаты выражали ему 
свою преданность, народ громкими криками требовал оружия, и он уже стал 
называть эту толпу, не способную ни на что, кроме бессмысленной болтовни, новой 
армией и новыми легионами. По совету своих вольноотпущенников (он предпочитал 
их друзьям, которым доверял тем меньше, чем более достойные люди среди них 
встречались) Вителлий приказывает созвать трибы594. Сначала он сам принимает 
присягу у добровольцев, но, видя, что толпа жаждущих записаться все растет, 
поручает отбор их консулам. Он устанавливает, сколько рабов и какую сумму денег 
должен внести каждый сенатор; римские всадники наперебой предлагают свою п