новатого, то для настоящего человека достойнее погибнуть недаром.
      22.  Отон был изнежен телом, но духом решителен и тверд. Он хотел иметь 
такой же дворец, как у Нерона, он жаждал роскоши, наслаждений в браке и вне 
брака — всех утех, которые сулит положение принцепса. Его приближенные из 
вольноотпущенников и рабов, более распущенные и хитрые, чем обычно в частном 
доме, убеждали его, что всего этого он может добиться, если найдет в себе 
достаточно мужества, чтобы рискнуть, но что все это может попасть в чужие руки, 
если он и дальше будет бездействовать. На то же толкали его и звездочеты: 
наблюдение светил, утверждали они, показывает, что государству предстоят новые 
потрясения и что начинающийся год принесет Отону славу. Люди этой породы 
обманывают государей и лгут честолюбцам, их вечно изгоняют из нашего 
государства и вечно оставляют, чтобы пользоваться их услугами95. На этих 
гнусных приспешников императорских семей опиралась в своих тайных интригах 
Поппея. Среди ее звездочетов находился также и Птолемей, впоследствии, в 
Лузитании, входивший в окружение Отона96. Именно он обещал Отону, что тот 
переживет Нерона. Когда это предсказание сбылось, ему стали верить, и он, 
основываясь на догадках и разговорах о том, что Гальба стар, а Отон еще молод, 
предсказал последнему императорскую власть. Человеку, обуреваемому честолюбием, 
свойственно рассчитывать на осуществление даже самых смутных надежд, и Отон 
поверил этим словам, решив, что они продиктованы мудростью и выражают волю 
судеб. Птолемей не терял времени и вскоре начал толкать Отона на преступления,
 — тем более что, раз поддавшись жажде власти, перейти к ним совсем нетрудно.
      23.  Едва ли, однако, преступный замысел родился у Отона внезапно; 
рассчитывая, что Гальба усыновит его, а может быть, и подумывая уже о захвате 
власти, он исподволь стремился обеспечить себе поддержку солдат. Во время 
похода97, на марше и на стоянках он обращался к старейшим воинам по имени и, 
вспоминая время, когда они вместе состояли в свите Нерона, называл их своими 
товарищами. В одних он узнавал старых знакомых, других расспрашивал об их делах,
 оказывал им покровительство и помощь деньгами. В этих беседах он нередко 
жаловался на Гальбу, отзывался о нем двусмысленно и вообще делал все, чтобы 
вызвать в войсках недовольство. Трудности похода, нехватка продовольствия и 
строгость командиров раздражали солдат: они привыкли разъезжать по городам 
Ахайи98 или плавать на кораблях по озерам Кампании, а теперь им приходилось 
делать огромные переходы и в полном вооружении карабкаться по склонам Пиренеев 
и Альп.
      24.  Солдаты уже пылали яростью, когда Мевий Пуденс, один из приближенных 
Тигеллина99, еще подбросил хворосту в огонь. Он издавна привлекал на свою 
сторону каждого колеблющегося, каждого, кто, нуждаясь в деньгах, стремился к 
переменам. Постепенно он дошел до того, что всякий раз, как Гальба обедал у 
Отона, давал каждому преторианцу дежурной когорты якобы на угощение по сто 
сестерциев100, а Отон к этой, как бы всем официально полагающейся награде 
добавлял еще тайно некоторым солдатам определенную сумму. Его изобретательность 
в деле подкупа была неистощима: когда один из преторианцев, по имени Кокцей 
Прокул, затеял с хозяином соседнего с его владениями земельного участка тяжбу 
из-за межи, Отон на свои деньги скупил всю землю этого соседа и подарил ее 
солдату. Всему этому попустительствовал префект, слабый и ограниченный, 
неспособный ни проникнуть в тайные замыслы, ни понять то, что происходит у него 
на глазах101.
      25.  Потом Отон назначил одного из своих вольноотпущенников — Ономаста — 
руководить осуществлением злодейского замысла. Узнав, что тессерарий102 Барбий 
Прокул и опцион103 Ветурий (оба служившие в телохранителях) по разным поводам 
вслух возмущались Гальбой и даже угрожали ему, Отон через Ономаста вызвал их к 
себе, засыпал подарками и обещаниями и дал денег, чтобы они могли других также 
переманивать на свою сторону. И вот два солдата задумали передать Римскую 
империю из одних рук в другие и действительно добились своего! О заговоре знали 
немногие, остальные колебались, и заговорщики разными способами воздействовали 
на них: старшим солдатам намекали, что Гальба их подозревает, так как они 
пользовались в свое время благосклонностью Нимфидия; в рядовых вызывали ярость 
напоминаниями о ранее им обещанных и безвозвратно упущенных деньгах; некоторым, 
помнившим Нерона, говорили, что хорошо бы вернуться к легкой и праздной жизни, 
которую при нем вели солдаты; и всех пугали возможностью перевода из претория в 
легионы.
      26.  Мятежные настроения как чума перекинулись в легионы и 
вспомогательные войска104, и без того взволнованные вестями о нарушении присяги 
германскими армиями. Заговорщики были уже настолько готовы к перевороту, а 
остальные так к нему безразличны, что на следующий день после январских ид 
преторианцы окружили Отона, возвращавшегося домой с ночного пира, и насильно 
увели бы его с собой, если бы не ночь, не боязнь расставленных по всему городу 
постов и не разброд, обычный между пьяными. Их остановила не забота о 
государстве, главу которого — Гальбу — они хладнокровно собирались зарезать, а 
только лишь опасение принять в темноте первого встречного, указанного солдатами 
из паннонской или германской армии, за Отона, которого большинство не знало в 
лицо. Заговорщикам до времени удавалось скрывать многочисленные признаки 
готового вот-вот вспыхнуть мятежа; когда же некоторые из этих признаков 
привлекали к себе внимание Гальбы, префект Лакон обращал все в шутку: не зная 
настроения солдат, относясь враждебно ко всякому предложению, даже самому 
дельному, если только не он сам его подал, этот человек упорно сопротивлялся 
всему, что советовали люди, более опытные.
      27.  В восемнадцатый день перед февральскими календами105, когда Гальба 
совершал жертвоприношение в храме Аполлона, гаруспик106 Умбриций сказал ему, 
что внутренности животных предвещают несчастья, что тайная измена готова 
вырваться наружу и что в его ближайшем окружении сви