чались с 
солдатами из восточных легионов, находившимися здесь в отпуске; самозванец 
часть из них уговорил следовать за собой, тех же, кто отказался, велел убить и, 
ограбив нескольких купцов, вооружил самых сильных и крепких из рабов. 
Центуриона Сисенну, который от имени сирийской армии вез преторианцам 
изображение переплетенных правых рук — символ мира и согласия, он всяческими 
уловками пытался перетянуть на свою сторону, так что перепуганный центурион, 
опасаясь за свою жизнь, бежал с острова. С этого момента паника стала 
распространяться все шире; славное имя Нерона привлекало многих — и любителей 
перемен, и недовольных существующим. Успех смутьянов ширился день ото дня, пока 
случай не положил ему конец.
      9.  Еще до всех этих событий Гальба поручил Кальпурнию Аспренату 
управление провинциями Галатия и Памфилия245. Тот отправился к месту назначения 
с почетным эскортом из двух трирем, взятых из состава Мизенского флота246, с 
которыми и прибыл на остров Цитн. Здесь нашлись люди, передавшие командирам 
обоих кораблей приглашение от имени Нерона. Прикинувшись удрученным и взывая к 
чувству долга солдат, некогда столь верно ему служивших, он стал убеждать их 
поддержать начатое им дело в Сирии и в Египте. То ли вправду заколебавшись, то 
ли из хитрости, триерархи247 пообещали соответствующим образом настроить солдат,
 перетянуть их на его сторону и тогда вернуться; сами же пошли и все честно 
рассказали Аспренату. По его призыву солдаты штурмом взяли корабль самозванца, 
где этого человека — кто бы он на самом деле ни был — и убили. Голову его, 
поражавшую дикостью взгляда, косматой гривой и свирепым выражением лица, 
отправили в Азию, а оттуда в Рим.
      10.  Государство терзали распри; из-за частой смены принцепсов в Риме 
царила свобода, граничившая с распущенностью; мелкие повседневные дела шли 
здесь своим чередом под шум потрясавших империю великих событий. Вибий Крисп248,
 которому его богатство, власть и таланты стяжали больше известности, чем 
уважения, возбудил в сенате дело против всадника Анния Фавста, сделавшего при 
Нероне своим ремеслом сочинение доносов: в начале принципата Гальбы сенаторы 
приняли решение о том, что они сами будут разбирать дела доносчиков. Это 
сенатское постановление в одних случаях применялось со всей строгостью, в 
других о нем едва вспоминали, в зависимости от того, был ли обвиняемый богат 
или беден, но в общем сохраняло всю свою силу249. Крисп набросился на Фавста, 
донесшего в свое время на его брата250, со всей страстью лично 
заинтересованного человека и убедил бóльшую часть сенаторов потребовать 
казни Фавста, не выслушав ни защитников, ни его собственных оправданий. 
Некоторых сенаторов, однако, именно непомерное влияние обвинителя больше всего 
настраивало в пользу обвиняемого. Они считали, что улики отнюдь не очевидны, 
что торопиться не к чему и повторяли, что, сколь бы ненавистен и виновен Фавст 
ни был, надо следовать обычаям и выслушать его. На первых порах сторонники 
этого взгляда взяли верх, и следствие было отложено на несколько дней, но тем 
не менее вскоре Фавст был осужден. Его осуждение, правда, не вызвало в обществе 
того одобрения, которого Фавст заслужил своими пороками. Вспоминали, что и сам 
Крисп с великой для себя выгодой занимался такими же доносами; словом, все были 
довольны, что преступление наказано, но никому не нравился тот, кто добился 
наказания.
      11.  Между тем для Отона война начиналась счастливо: на его поддержку 
двинулись войска из Далмации и Паннонии — четыре легиона, каждый из которых 
выслал вперед авангард из двух тысяч человек и основными силами следовал за 
ними на небольшом расстоянии. То были созданный Гальбой седьмой, закаленные в 
боях одиннадцатый и тринадцатый и знаменитый четырнадцатый251, прославившийся 
подавлением восстания в Британии, позже отмеченный Нероном как сильнейший 
легион римской армии и потому долго сохранявший ему верность, а теперь 
полностью преданный Отону. Эти легионы располагали огромным количеством людей и 
оружия, а поэтому высоко ценили свою помощь и не спешили. Перед каждым 
двигались входившие в его состав конные отряды и вспомогательные когорты. Силы, 
выступившие из Рима, тоже были весьма немалые — пять когорт и конные отряды 
преторианцев, первый легион и две тысячи гладиаторов — постыдная разновидность 
вспомогательного войска, которой, однако, в пору гражданских войн не брезговали 
и более взыскательные полководцы252. Командовать этой армией было поручено 
Аннию Галлу, и он ушел вперед, чтобы вместе с Вестрицием Спуринной253 занять 
долину Пада: хотя первоначальный план кампании провалился, так как Цецина тем 
временем уже перешел Альпы, Отон все же рассчитывал, что вителлианцев удастся 
остановить в галльских провинциях. Самого Отона сопровождали отборные отряды, 
составленные из особо заслуженных солдат, остальные когорты претория, 
преторианцы-ветераны254 и значительные силы морской пехоты. В походе Отон не 
выказывал ни изнеженности, ни любви к роскоши: в железном панцире, просто 
одетый, он шел перед строем, впереди боевых значков, суровый, непохожий на того 
Отона, которого знала молва.
      12.  Судьба была благосклонна к замыслам Отона; флот обеспечивал ему 
контроль над большей частью Италии, вплоть до Приморских Альп, и он поручил 
Сведию Клементу, Антонию Новеллу и Эмилию Пацензу продвинуться с находившимися 
под их командованием войсками к этим горам и выйти на границу Нарбоннской 
провинции255. Но Паценз был схвачен и заточен вышедшими из повиновения 
солдатами, Антоний Новелл не пользовался никаким авторитетом, и командовал 
фактически один Сведий Клемент256, заигрывавший с солдатами, потерявший всякое 
представление о воинской дисциплине и старавшийся, где только можно, начать 
военные действия. Казалось, что он идет не по Италии, не по полям и селениям 
своей родины, а опустошает чужие берега, выжигает и грабит вражеские города. 
Это было тем отвратительнее, что никто и не думал защищаться — на полях кипела 
работа, дома стояли открыт