едение внушало еще больший ужас, ибо все понимали, что доблести эти 
притворны и что его дурные страсти, едва им снова дадут волю, окажутся страшнее,
 чем раньше. Чтобы прослыть великодушным к человеку, пользующемуся доброй 
славой, но ненавидимому окружением императора, Отон приказал привести на 
Капитолий Мария Цельза — кандидата в консулы, которого он в свое время заключил 
в тюрьму и спас таким образом от ярости солдат188. Цельз не только подтвердил, 
что оставался верным Гальбе, но и дал понять Отону, какую пользу могут принести 
ему самому люди, умеющие хранить верность своему принцепсу. Отон не стал вести 
себя как государь, прощающий преступника; он призвал богов в свидетели того, 
что они с. Цельзом примиряются как равный с равным, тут же ввел его в число 
своих самых близких друзей и вскоре отправил на войну вместе с другими 
полководцами. Цельз, как бы преследуемый злым роком, был и на этот раз столь же 
верен своему императору, столь же стоек и столь же несчастен. Знать встретила 
помилование Цельза с удовлетворением, чернь — с шумной радостью и даже солдаты 
ничего не имели против, — теперь они восхищались доблестью Мария, которая 
прежде приводила их в такую ярость.
      72.  Некоторое время спустя столь же бурную радость вызвало и другое 
событие — казнь Тигеллина. Софоний Тигеллин, человек темного происхождения, 
провел молодость в грязи, а старость — в бесстыдстве. Избрав более короткий 
путь, он подлостью достиг должностей, которые обычно даются в награду за 
доблесть, — стал префектом городской стражи, префектом претория, занимал и 
другие посты, отличаясь на первых порах жестокостью, а потом и жадностью, — 
пороками, которых трудно было ожидать в столь изнеженном человеке. Тигеллин не 
только вовлек Нерона в преступления, но и позволял себе многое за его спиной, а 
в конце концов его же покинул и предал. Ничьей казни поэтому в Риме не 
требовали с таким упорством, как казни Тигеллина; движимые противоположными 
чувствами, ее добивались и те, кто ненавидел Нерона, и те, кто его любил. При 
Гальбе его защищал могущественный Тит Виний, оправдывавшийся тем, что Тигеллин 
спас его дочь. Спас он ее, конечно, не по доброте — откуда бы ей быть у убийцы 
стольких людей, — а стараясь обеспечить себе лазейку на будущее: дурной человек 
тому, что есть, не доверяет, а перемен боится и ищет спасения от ненависти 
общества в покровительстве того или другого частного лица, заботится не о своей 
порядочности, а о безнаказанности. Теперь, когда к презрению, которое все 
издавна к нему питали, прибавилась еще и ярость против Виния, народ 
возненавидел Тигеллина окончательно. Граждане собирались на Палатине, на рынках 
и площадях, чернь — там, где она чувствует себя вольготнее, — в цирке и театрах,
 и, не считаясь ни с какими распоряжениями властей, все в один голос требовали 
смерти Тигеллина. Наконец, Тигеллин, находившийся в это время на лечебных водах 
в Синуессе189, получил приказ лишить себя жизни. Окруженный наложницами, среди 
бесстыдных ласк, он долго старался оттянуть конец, пока не перерезал себе 
бритвой глотку, завершив и без того подлую жизнь запоздалой и отвратительной 
смертью.
      73.  Около того же времени народ требовал также казни Кальвии Криспиниллы,
 но император с помощью хитрости и обмана спас ее, хотя и сильно повредив себе 
этим в общественном мнении. В свое время Криспинилла устраивала для Нерона все 
его постыдные развлечения, потом отправилась в Африку с целью убедить Клодия 
Макра взяться за оружие и, не стесняясь, добивалась там принятия мер, которые 
должны были вызвать в Риме голод190. Позже она тем не менее приобрела уважение 
всего города: вышла замуж за консулярия, сумела уцелеть при Гальбе, Отоне и 
Вителлии и пользовалась большим влиянием благодаря богатству и бездетности — 
двум преимуществам, которые играют свою роль в любые времена, и дурные, и 
хорошие.
      74.  Между тем Отон вновь и вновь писал Вителлию письма, преисполненные 
ухищрений, к которым прибегают разве что женщины, предлагая ему свою милость, 
деньги, спокойную и обеспеченную жизнь в любом месте, которое тот пожелает 
выбрать. Вителлий делал подобные же предложения Отону. Сначала они обменивались 
любезностями, причем каждый прибегал к глупым и недостойным уловкам, стараясь 
обмануть соперника, но вскоре начали перебраниваться и упрекать друг друга — в 
обоих случаях с полным основанием — в подлостях и преступлениях. Отон вернул 
легатов Гальбы191 и вместо них отправил в обе германские армии, в Италийский 
легион и в войска, расквартированные вокруг Лугдунума, других людей, представив 
их как посланцев сената. Посланные с такой готовностью остались в лагере 
Вителлия, что трудно было поверить, будто их там задержали силой. Отон послал с 
ними, якобы для большего почета, отряд преторианцев, которых тут же отправили 
обратно, не дав им времени вступить в сношения с легионерами. Фабий Валент дал 
им с собой письмо, обращенное от имени германской армии к преторианской гвардии 
и городской страже, где писал о подавляющих силах вителлианцев, об их 
готовности прийти к соглашению и обвинял преторианцев в том, что они передали 
Отону императорскую власть, давно уже192 принадлежавшую Вителлию.
      75.  Таким образом была предпринята попытка подействовать на преторианцев 
одновременно обещаниями и угрозами и убедить их в том, что война им не по силам,
 а мир не сулит ничего дурного. Тем не менее поколебать их верность Отону этим 
путем не удалось. Несколько позже Вителлий подослал в Рим, а Отон в Германию 
своих агентов. Это, однако, тоже ничего не дало: вителлианцы, хоть сами и 
уцелели, ничего не сумели сделать, так как затерялись в огромной массе римского 
населения и не смогли установить связь друг с другом; отонианцы же сразу выдали 
себя, ибо были посторонними в лагере, где каждый знал друг друга. Вителлий 
написал брату Отона Тициану193, угрожая, что убьет и его самого, и его сына, 
если тот не обеспечит безопасность матери и детям Вителлия194. И та, и другая 
семья остались невредимы. Говорили, что Отон не тронул семью Вителлия из страха.
 Когда же Вителлий, одержав побе