рупа у 
него отрезали палец и хоронили в земле. Сожжение покойника сопровождалось 
неизменно и погребением: урну с пеплом ставили в помещение, заменявшее 
могильный холм. Умерших детей, у которых еще не прорезались зубы, всегда 
хоронили. Бедняков чаще хоронили, чем сжигали; это было дешевле. Общее кладбище 
для бедных до Августа находилось на Эсквилине.]; «многие семьи соблюдали 
древние обряды; говорят, что никто из Корнелиев до Суллы не был сожжен; он же 
пожелал быть сожженным, боясь мести, ибо труп Мария вырыли» (по его приказу) 
(Pl. VII. 187). В последние века республики и в первый век империи трупы обычно 
сжигались, и погребение в земле начало распространяться только со II в. н.э., 
возможно, под влиянием христианства, относившегося к сожжению резко 
отрицательно.
   Торжественные похороны, за которыми обычно следовали гладиаторские игры, 
устраиваемые ближайшими родственниками умершего, назывались funus indictivum – 
«объявленными» [151 - Одним из видов таких «объявленных» похорон были похороны, 
совершаемые по постановлению сената за общественный счет (funus publicum). 
Чести этой удостаивались люди, оказавшие большие услуги государству.], потому 
что глашатай оповещал о них, приглашая народ собираться на проводы покойного: 
«Такой-то квирит скончался. Кому угодно прийти на похороны, то уже время. 
Такого-то выносят из дому» (Var. 1. 1. VII. 42; Fest. 304; Ov. am. II. 6. 1-2; 
Ter. Phorm. 1026). Эти похороны происходили, конечно, днем, в самое оживленное 
время (Hor. sat. I. 6. 42-44; epist. II. 2. 74), с расчетом на то, чтобы 
блеснуть пышностью похоронной процессии, которая превращалась в зрелище, 
привлекавшее толпы людей. Уже законы Двенадцати Таблиц содержат предписания, 
которые ограничивали роскошь похорон: нельзя было пользоваться для костра 
обтесанными поленьями, нанимать больше десяти флейтистов и бросать в костер 
больше трех траурных накидок, которые носили женщины, и короткой пурпурной 
туники (Cic. de leg. II. 23. 59). Сулла ввел в свой закон (lex Cornelia 
sumptuaria от 81 г. до н.э.) тоже ограничительные предписания (на него, видимо, 
намекает Цицерон, – ad. Att. XII. 36. 1), но сам же нарушил их при похоронах 
Метеллы (Plut. Sulla 35). При империи законы эти потеряли силу [152 - За 
соблюдением этих законов обязаны были следить эдилы, равно как и за 
поддержанием порядка во время погребальной процессии, а также за тем, чтобы при 
сожжении не возникло опасности пожара.].
   Похоронная процессия двигалась в известном порядке; участников ее расставлял 
и за соблюдением определенного строя следил один из служащих «похоронного бюро»,
 «распорядитель» (dissignator), с помощью своих подручных – ликторов, 
облаченных в траурный наряд. Вдоль всей процессии шагали факельщики с факелами 
елового дерева и с восковыми свечами; во главе ее шли музыканты: флейтисты, 
трубачи [153 - По словам римских антикваров, эти трубачи назывались «siticines»,
 и трубы, которыми они пользовались на похоронах, отличались от обычных (Атей 
Капитон у gell. xx. 2. 1). Слово это во всяком случае, рано вышло из 
употребления.] и горнисты. За музыкантами следовали плакальщицы (praeficae), 
которых присылали также либитинарии. Они «говорили и делали больше тех, кто 
скорбел от души», – замечает Гораций (a. p. 432); обливались слезами, громко 
вопили, рвали на себе волосы. Их песни (neniae), в которых они оплакивали 
умершего и восхваляли его, были или старинными заплачками, или специально 
подобранными для данного случая «стихами, задуманными, чтобы запечатлеть 
доблестные дела в людской памяти» (Tac. ann. III. 5) [154 - На похоронах Цезаря 
"пели то, что могло возбудить сострадание к нему и ненависть к убийцам: из 
«Суда об оружии» Пакувия: "и я их сохранил, чтоб пасть от их руки? «– и из 
„Электры“ Атилия подобного же содержания» (suet. caes. 84. 2).]. В особых 
случаях такие песнопения распевали целые хоры: на похоронах Августа эти хоры 
состояли из сыновей и дочерей римской знати (Suet. Aug. 100. 2). За 
плакальщицами шли танцоры и мимы; Дионисий Галикарнасский рассказывает, что на 
похоронах знатных людей он видел хоры сатиров, исполнявших веселую сикинниду 
(VII. 72). Кто-либо из мимов представлял умершего, не останавливаясь перед 
насмешками насчет покойного: на похоронах Веспасиана, который почитался 
прижимистым скупцом, архимим Фавор, надев маску скончавшегося императора, 
представлял, по обычаю, покойного в его словах и действиях; громко спросив 
прокураторов, во что обошлись его похороны, и получив в ответ – «10 миллионов 
сестерций», он воскликнул: «Дайте мне сто тысяч и бросьте меня хоть в Тибр» 
(Suet. Vesp. 19. 2).
   За этими шутами двигалась самая торжественная и серьезная часть всей 
процессии: предки умершего встречали члена своей семьи, сходящего в их 
подземную обитель. В каждом знатном доме, члены которого занимали ряд курульных 
магистратур, хранились восковые маски предков, снятые в день кончины с умершего.
 Эти маски, снабженные каждая подписью, в которой сообщалось имя умершего, его 
должности и подвиги, им совершенные, хранились в особых шкафах, стоявших обычно 
в «крыльях» (alae) атрия. В день похорон эти маски, а вернее, их дубликаты [155 
- Бенндорф (A. Benndorf. Gesichtsheime und Sepulcralmasken. Denkschr. d. phil. 
– hist. Kl. d. Acad. d. Wissensch., Bd. XXVIII. Wien, 1878) справедливо указал, 
что в масках, которые надевали, должны были иметься отверстия для дыхания (нос, 
рот) и для глаз. В масках, хранившихся в атрии, их, разумеется, не было. 
Сохраняли, следовательно, отлитую когда-то форму, по которой и изготовлялись 
новые слепки.], надевали на себя люди, вероятно, тоже из числа прислужников 
либитинария; облачившись в официальную одежду того лица, чья маска была надета, 
они садились на колесницы или шли пешком [156 - Полибий (vi. 53) говорит о том, 
что «предки» ехали на колесницах, но как долго удержался этот обычай, мы не 
знаем. Позднейшие писатели говорят уже о шествии пешком.] в сопровождении 
ликторов. Чем больше было число этих предков, преторов, консулов, цензоров, из 
которых многие были украшены инсиг