оски», круглые и четырехугольные; странствующие гадатели собирали 
вокруг себя доверчивых клиентов, но послушать их предсказания останавливались и 
скептики, вроде Горация. Здесь собирались заядлые политиканы, обсуждавшие 
вопросы войны и мира: лучше, чем полководец, ушедший в поход, знали они, как 
провести войско, где разбить лагерь, когда начать военные действия и когда 
лучше посидеть смирно. Здесь рождались новости, «у которых никогда не 
оказывалось отца» (Liv. XLIV. 22), но которые сразу приобретали вес и значение 
реального события. «Те, кто всегда толчется под рострами, – писал Целий 
Цицерону, – разнесли по всему городу и по Форуму известие, что ты погиб: Кв. 
Помпей убил тебя в пути» (Cic. ad. fam. VIII. 1. 4). Отсюда расползались 
мрачные слухи, сразу будоражившие город; Гораций, близость которого к Меценату 
была известна, не мог отбиться от беспокойных расспросов: «как дела в Дакии?», 
«где будут нарезать землю солдатам, в Сицилии или у нас в Италии?» (sat. II. 6. 
50-56).
   Вторым любимым местом прогулок была Священная Дорога. Сюда приходили 
полюбоваться ювелирными изделиями, выставкой драгоценных камней, цветами и 
фруктами, красота которых прельщала римлян не меньше, чем красота камней. 
Богатые люди приходили сюда купить или заказать что-либо искусному мастеру. 
Здесь часто прохаживался Гораций, и тут его как-то раз и поймал докучливый 
нахал, испортивший ему весь день (sat. I. 9). Разбогатевший выскочка 
разгуливает здесь взад и вперед «в своей тоге в шесть локтей» (Hor. epod. 4. 
6-8), не обращая никакого внимания на негодующие взгляды, которыми провожают 
его исконные римляне.
   Если Форум и Священная Дорога привлекали к себе и бедняков, и людей со 
средствами, то были у последних в городской черте и места настоящего отдыха, 
далекие от городского центра, устроенные со всеми удобствами и роскошью, 
которые были доступны владельцу. Родовая и денежная аристократия Рима владела 
парками; за Тибром находился парк Клодии, возлюбленной Катулла, устраивавшей 
здесь праздники, отголосок которых дошел до нашего времени; Цицерон просил 
Аттика именно здесь присмотреть ему парк, где он мог бы поставить святилище в 
память своей умершей дочери (ad. Att. XII. 19. 22 и 23). Тут же был парк, 
принадлежавший Цезарю.
   Из парков республиканского времени следует назвать еще сады Лукулла и сады 
Саллюстия: те и другие на Холме Садов (ныне Пинчио). Сады Лукулла, первый парк 
на Холме Садов, были разбиты около 60 г. до н.э. Лицинием Лукуллом, победителем 
Митридата. Мы не знаем, что представлял собой этот парк; возможно, какая-то 
часть его была плодовым садом: интерес Лукулла к фруктовым деревьям и внимание 
к ним засвидетельствованы тем, что среди всех тревог Митридатовой войны он 
заметил необычное для Италии дерево – черешню и вывез его с собой (Pl. XV. 102).
 В 46 г. н.э. парк этот принадлежал Валерию Азиатику (отсюда и название его: 
horti Asiatici), «который украсил его с роскошью замечательной». Мессалина, 
желая завладеть этим парком, добилась того, что Азиатик покончил с собой. Уже 
вскрыв себе вены, он приказал разложить погребальный костер в таком месте, где 
огонь не повредил бы деревьям (Tac. arm. XI. 1-3). В этом же парке позже была 
убита и сама Мессалина (там же, 37).
   Рядом с этим парком, к востоку, лежал парк знаменитого историка Саллюстия 
(horti Sallustiani), одно из самых крупных земельных владений в Риме, на 
устройство которого Саллюстий истратил большую часть денег, награбленных им во 
время управления Нумидией. Парк занимал восточную часть Холма Садов, долину 
между этим холмом и Квириналом и северную окраину Квиринала. Парк пересекал во 
всю длину широкий ручей: соединение воды и зелени было основным эстетическим 
требованием римлян. В одном позднем источнике сказано, что были здесь термы и 
дворец. Сад, находившийся в долине между Холмом Садов и Квириналом, был разбит 
в форме длинного овала. После смерти историка парк перешел к его племяннику 
Квинту Саллюстию, который умер в 21 г. н.э.; в следующем году он был уже во 
владении императора: в надписи этого года упоминается «вилик божественного 
Августа в Саллюстиевых садах» (CIL. VI. 9005); видимо, парк перешел к Тиберию 
по завещанию.
   Дальше, захватив Виминал краем и расположившись большей своей частью на 
Циспии, раскинулся парк Лоллиев (horti Lolliani), устроенный или М. Лоллием, 
наставником Калигулы (Suet. Tib. 12. 2), или его дочерью, Лоллией Павлиной, 
соперницей Агриппины Младшей. После смерти Мессалины Клавдий долго колебался, 
на которой из них ему жениться, пока, наконец, не выбрал Агриппину. Императрица 
добилась изгнания Лоллии и конфискации ее имущества, в том числе и парка (49 г.
). Четыре года спустя она же погубила Статилия Тавра, консула 44 г., «страстно 
домогаясь его садов» (Tac. arm. XII. 59): они находились на Эсквилине, недалеко 
от парка Лоллиев.
   Первым человеком, разбившим парк на Эсквилине, был Меценат. Он выбрал для 
него место страшное. Здесь было «общее кладбище бедного люда» (Hor. sat. I. 8. 
10), глубокие колодцы (puticuli), куда без разбора бросали трупы рабов и нищих 
бедняков без роду и племени; здесь были городские свалки и здесь же 
производились казни; тела казненных не хоронили, а бросали тут же на месте. 
Одинокий раб, торопливо несший в сумерках тело своего несчастного товарища, 
чтобы бросить его в один из колодцев, стаи воронов и коршунов-стервятников, 
голодные бродячие собаки, воры, искавшие жалкой поживы, колдуньи и гадальщики, 
рывшиеся в побелевших костях, – вот кого только и можно было здесь встретить. 
Гораций хорошо передал атмосферу жути, окружавшей это место; грубая шутка, 
которой он постарался ее рассеять, не достигает цели. Место было не только 
жутким: зловонные испарения, стоявшие над ним, при любом ветре наплывали на 
город, неся с собой удушье и заразу. Уничтожить этот болезнетворный очаг было 
разумной оздоровительной мерой, благодетельной для всего Рима; и Август, по 
совету Мецената, велел з