сыпать всю эту площадь на 6-7 м в высоту, а Меценат на 
этой насыпи и разбил свой парк. Умирая (8 г. до н.э.), он завещал его Августу, 
как и все свое состояние.
   Недалеко от парка Мецената находился парк Ламиев (horti Lamiani). Семейство 
Элиев с давних пор владело здесь «домишком» (domuncula, – Val. Max. IV. 4. 8; 
Plut. Aem. 5); в конце республики они развели здесь большой парк, и Л. Элий 
Ламия, консул 3 г. н.э., последний в роду, передал его по завещанию Тиберию (38 
г. н.э.). Калигула принимал здесь еврейское посольство с Филоном во главе; 
здесь же его и похоронили, прежде чем перенести в мавзолей Августа. К Ламиевым 
садам непосредственно примыкали Майевы (horti Maiani); прокуратором обоих мог 
быть одновременно один человек (CIL. VI. 8668), но вилик в каждом был свой: 
«Феликсу, Цезареву рабу, вилику в садах Майевых», – читаем мы в надгробии (CIL. 
VI. 8669). Упоминается в надписях и раб из числа тех, кто обслуживал этот парк: 
«Антерот, раб Цезаря Германика из садов Майевых» (CIL. VI. 6152). Плиний 
рассказывает, что Нерон велел выставить в этом парке свой огромный портрет (в 
120 футов высотой, вероятно, копию со статуи, стоявшей у Золотого дома). Молния 
ударила в него, сгорела и лучшая часть парка (PL XXXV. 51). На Эсквилине же 
находились парк Палланта, могущественного отпущенника Клавдия, одного из 
богатейших людей того времени, и парк Эпафродита, отпущенника Нерона. Оба парка 
были конфискованы и перешли в собственность императорского дома. В 64 г. 
вынужден был покончить с собой правнук Августа, Д. Юний Силан Торкват, и его 
парком завладел Нерон [24 - В этом систематическом собирании большой земельной 
площади, ценность которой повышали еще роскошные и многочисленные строения – 
непременная принадлежность каждого парка, прихоть развратных императриц и 
жадность самих императоров играют отнюдь не главную роль. Здесь действовал в 
первую очередь трезвый и умный расчет: императору необходимы средства, чтобы 
обеспечить себе привязанность народа и армии. Конфискация «садов» умножает, 
во-первых, его личное состояние, лишая в то же время старые аристократические 
семьи их прежнего могущества, а во-вторых, эти удаленные от центра рощи, 
обнесенные высокими стенами и находившиеся в руках людей, которым нельзя было 
доверять, внушали страх и подозрения. Асконий в комментарии к речи Цицерона за 
Милона пишет, что Помпей, боясь Милона или делая вид, что его боится, жил не в 
городском доме, а в своем парке, в той части его, которая была на холмах, 
окаймляющих Широкую Дорогу, где дежурил «большой отряд солдат». Сторонники 
Вителлия целый день продержались против регулярных войск в Саллюстиевых садах, 
забрасывая оттуда солдат камнями и дротиками (tac. hist. iii. 82).Уже одна 
забота о личной безопасности подсказывала императорам необходимость отобрать 
эти возможные очаги восстаний и заговоров.].

 //-- Марсово Поле --// 
   Таким образом, в течение ста лет с небольшим парки, шедшие почти непрерывной 
полосой по окраинам города, все оказались во владении императоров – одни по 
завещанию, другие путем конфискации. Для огромного большинства римлян этот 
переход от старых владельцев к императорскому дому был безразличен: парки были 
и оставались доступными только для тесного круга людей; для широкой толпы они 
открылись лишь после переезда двора в Константинополь. Тем большее значение 
приобретали те «острова зелени», куда мог зайти каждый. Первым из таких 
«островов» были сады Цезаря за Тибром, великолепный парк, где в 44 г. он 
принимал Клеопатру. Он занимал площадь от 75 до 100 га (с одной стороны он шире,
 с другой уже) и был украшен со всей роскошью, которую Цезарь любил, и с тем 
большим вкусом, который его отличал. Здесь были залы с мраморными и мозаичными 
полами, портики, статуи, фонтаны. Цезарь завещал это прекрасное место для 
отдыха народу, но беда была в том, что отстояло оно далеко от городского центра 
и прийти туда пешком (а мы видели, что иного способа передвижения для бедного 
населения в Риме нет) от Субуры или даже с Этрусской улицы не каждому было под 
силу. Для общенародного отдыха и гулянья требовалось место более близкое; 
создать его нужно было не только для украшения города. С жильем в Риме было 
плохо; бедное население ютилось кое-как; квартиры были дороги, их не хватало. 
Цезарь нашел средство разрешить жилищный вопрос: он задумал отвести Тибр к 
Ватиканским холмам, заменить Марсово Поле Ватиканским, а Марсово Поле, еще 
увеличенное отводом Тибра (получалась площадь около 300 га), отдать под 
застройку (Cic. ad Att. XIII. 30). Мера была эффективной и разумной, но 
осуществить ее помешала Цезарю смерть, Август же на нее не отважился. Империя 
вообще не нашла способа разрешить жилищную проблему по существу – это оказалось 
ей не под силу; она попыталась только скрасить тяжелые жилищные условия: 
создать для широких слоев населения нечто такое, что хоть несколько могло 
смягчить жизнь в шуме и грязи римских улиц, в угнетающем однообразии инсул и в 
духоте жалких квартир. Цезарь знал, что делал, завещая свой парк за Тибром 
народу. Август, его помощники и преемники, разбивая сады, устраивая амфитеатр и 
цирк, сооружая термы, прокладывая форумы, придавали Риму вид, который был 
достоин мировой столицы, и это, конечно, входило в их планы, но в то же время 
они этим самым вносили некоторый корректив в убогую домашнюю жизнь большей 
части населения. Никакое могущество не могло выпрямить римских улиц, но 
украсить Рим величественными зданиями, провести воду в таком изобилии, что не 
было улицы и перекрестка, где не слышался бы плеск фонтанов, устроить 
прекрасные городские сады и превратить термы в дворцы культуры – это императоры 
могли сделать, и они это делали. Существенной мерой в этом направлении было 
благоустройство Марсова Поля.
   Марсово Поле, низина в излучине Тибра, площадью почти в 250 га, было местом, 
где римская молодежь занималась военными и гимнастическими упражнениями. Здесь 
же собирались Центуриатные комиции, происходили выборы магистратов, 
производилась перепись населения; отсюда легионы двигались в поход. При империи 
зд