cribendi). Была им написана книга «О редких словах» 
(liber glossematum), на которую ссылается Фест (192) по поводу слова ocris 
(«бугристая, неровная гора»); оттуда же, вероятно, взято и объяснение слова 
nuscitiosus – «близорукий» или «страдающий куриной слепотой» (Fest. 176). 
Главной своей работой Атей считал «Лес» (???) в 800 книгах, некую энциклопедию 
всевозможных знаний (quam omnis generis coegimus). Об Атее см.: H. Graff. De 
Ateio Philologo. M?langes greco-romains, 1893. V. II. С. 274.Особое место 
занимает П. Валерий Катон, прекрасный учитель, тонкий литературный критик и сам 
поэт. Судьба его была трагической; он остался сиротой в страшные времена Суллы, 
и все, что принадлежало мальчику по праву наследования, было у него отнято. 
Преподавание его пользовалось большой популярностью; «он обучал многих знатных 
юношей и считался превосходнейшим учителем». Вокруг него группировались «новые 
поэты», и пристрастие их к александрийской поэзии возникло, вероятно, не без 
влияния Катона. Его называли «латинской сиреной»; его комментарий вызывал 
восхищение учеников: «он один умеет читать и делать поэта поэтом» (см.: N. 
Terzaghi. Facit poetas. Latomus, 1938. С. 84—89). Его называют «единственным 
учителем, величайшим грамматиком, который умеет разрешать все трудные вопросы, 
превосходным поэтом»; и все же он жил «в большой бедности, почти в нищете»: 
«Если кто случайно видит дом моего Катона, выстроенный из щепок и покрашенный 
суриком, и его садик, охраняемый Приапом, тот изумляется, с помощью каких наук 
достиг он той мудрости, которая научила его жить до глубокой старости на трех 
кочешках капусты, на полфунте полбы и на двух виноградных кистях в доме, на чью 
крышу хватило одной черепицы!» (Suet. de gram. § 11).Катон очень ценил Луцилия 
и, по словам Горация (sat. I. 10. 1-8), подлинность которых напрасно 
заподозрена, готовил его новое издание и «собирался исправить плохие стихи» с 
осторожностью и тонкостью, которые Гораций признавал за старым грамматиком. Что 
привлекало его в Луцилии? Не форма, конечно: он соглашался, что стиль его полон 
недостатков. Может быть, его приводили в восторг сила и огонь Луцилиевых сатир; 
он сам не чужд был этому роду поэзии: рассказу о горестях своего детства он дал 
название «indignatio» («Негодование»). Его «Диане» Гельвий Цинна, один из 
«новых поэтов», желал остаться в веках, но о содержании ее, так же как и о 
содержании других поэм Катона, мы ничего не знаем.Корнелий Эпикад, отпущенник 
Суллы, окончил его «Мемуары», написал книгу «О прозвищах» (de cognominibus), 
где старался объяснить имя Суллы. Макробий приводит его рассказ о том, как 
Геракл, убив Гериона, бросал с моста в Тибр фигурки людей – столько по числу, 
сколько он потерял в путешествии спутников: пусть вода унесет их в море, и они 
словно вернутся на родину. Отсюда пошел обычай делать такие фигурки на 
праздники (sat. I. 11. 47); на основании этого места Петер считал, что Эпикад 
написал книгу «О римских древностях» (H. Peter. Historicorum romanorum 
reliquiae. Leipzig, 1901. С. CCLXXI.)Одновременно с ним жил в Риме Стаберий 
Эрот: «Предки наши видели Публилия Сира, создателя мимов, его двоюродного брата,
 Манилия, основателя астрологии, и грамматика Стаберия Эрота, прибывших на 
одном корабле; ноги у них у всех были обмазаны мелом» – в знак того, что они 
рабы (Pl. XXXV. 199). Это было в 83 г., когда Сулла возвращался из Азии. 
Стаберий получил свободу «за свою любовь к науке»; учениками его были Брут и 
Кассий. Рассказывают, что он был так высок душой, что во времена Суллы 
бесплатно обучал детей проскрибированных. Им была написана книга «Об аналогии», 
которая предварила, таким образом, знаменитый трактат Цезаря. О нем см.: P. – W.
 Zw. R. Bd. IV. С. т. 1924.Из грамматиков, живших при Августе, на первом месте 
надо назвать, конечно, Веррия Флакка. В своей школе он заменил розги и ремень 
соревнованием: кто написал лучшее сочинение на заданную тему, тот получал в 
награду какую-нибудь старинную книгу, редкую или красивую. Август поручил ему 
обучение своих внуков, и он перебрался на Палатин со всей своей школой, но 
больше в нее учеников не принимал. Получал он в год от Августа 100 тыс. 
сестерций. Он был не только прекрасным учителем, но крупным филологом и 
великолепным знатоком римской старины. Плиний Старший неоднократно указывает 
его в числе источников своей «Естественной истории». Его сочинение «О значении 
слов» (de significatu verborum) содержало объяснение устаревших слов, которые с 
течением времени стали непонятны, но встречались в языке, юридическом и 
культовом и официальном государственном. Параллельно с объяснением слов шли 
объяснения древних обычаев (Gell. V. 17. 2), исторические справки, литературные 
реминисценции. В подлинном виде произведение это не сохранилось: его сократил и 
эксцерпировал Помпей Фест, посредственный грамматик с знаниями не очень 
большими. Его компендий в свою очередь сократил в VIII в. н.э. Павел Дьякон, 
ученость которого была еще меньшей.Авл Геллий пишет, что объяснение непонятных 
слов у Катона искали в книге Веррия Флакка «О темных местах у Катона» (de 
obscuris Catonis, – XVII. 6. 2); была у него также книга об орфографии (Suet. 
de gram. 19), о сатурналиях (Macr. sat. I. 4. 7 и 8. 5), где он объяснял 
происхождение этого праздника, об этрусках. Истинной сокровищницей для истории 
культуры были его «Достопримечательности» (rerum memoria dignarum libri). От 
этих книг ничего не осталось, но самые заглавия и ссылки на Веррия, которые 
имеются и у Плиния, и у Авла Геллия, и у Макробия, свидетельствуют о широте 
интересов Веррия и о его большой (в тогдашнем смысле) учености.Юлий Гигин, 
испанец родом, отпущенник Августа, заведовал библиотекой на Палатине, а кроме 
того, имел много учеников. «Был дружен с Овидием и консуляром Клавдием Лицином, 
который говорит, что Гигин умер в большой бедности, и он поддерживал его, пока 
тот был жив, своими щедротами». И его отличает большая широта интересов: он 
писал комментарий к Вергилию, биографии знаменитых людей, были у него книги