с которой эта детвора откликалась на все 
злободневные события: этрусские гаруспики сознательно, со злым намерением, дали 
недобрый совет римлянам, были изобличены и наказаны, – и вот по всему Риму 
разносятся звонкие детские голоса: «Плохой совет советчику на гибель». Галлов, 
которых Цезарь ввел в сенат, преследовала насмешливая песенка, сопоставлявшая 
их прежнюю варварскую одежду и сенаторские тоги.].
   Апулей, вспоминая изречение древнего мудреца, писал: «Первая чаша утоляет 
жажду, вторая веселит, третья услаждает, четвертая безумит; с чашами Муз 
наоборот: чем их больше, чем крепче в них вино, тем лучше для душевного 
здоровья. Первая чаша у начального учителя: она кладет основы; вторая – у 
грамматика: сообщает знания; третья – у ритора: вооружает красноречием» (Florid.
 20). Дети бедного населения пили только первую чашу: учились в начальной школе.


 //-- Начальные школы --// 
   Начальные школы появились в древней Италии рано: уже в V в. до н.э. в Риме, 
на Форуме, была начальная школа (Liv. III. 44. 2-6). Гул голосов «в школах 
грамоты» был для Ливия (VI. 25. 9) явлением повседневной, обычной жизни города. 
Как на доказательство широкого распространения грамотности в народе, 
справедливо указывают на тот факт, что во II в. до н.э. пароль в армии, по 
словам Полибия (VI. 34. 8-16), передавался не устно, а на табличке. Количество 
надписей на помпейских стенах свидетельствует о том, что грамотеи, их 
нацарапавшие, дальше начальной школы не пошли, но в ней все-таки побывали. 
Школами грамоты Италия, по-видимому, была усеяна; открыть школу мог любой: 
официального разрешения не требовалось. Государство в дело обучения не 
вмешивалось; родители сами должны были смотреть, какому учителю доверяют они 
своих детей, и вряд ли скромные ремесленники, мелкие лавочники и крестьяне, 
дети которых учились в начальной школе, были строгими оценщиками и судьями. 
Учитель грамоты мало чем отличался от них; был он обычно человеком темного 
происхождения и не широких знаний, бедняком и неудачником, для которого не 
нашлось в жизни лучшего места, чем место учителя начальной школы. Уважением в 
обществе он не пользовался: ему не дано права именовать себя «учителем» 
(«профессором» по-латыни); он зовется просто «школьным надзирателем» или 
«начальником школы» (magister ludi); кресло с высокой спинкой, кафедра – не для 
него: на таком кресле может сидеть только «грамматик» или ритор. На него не 
распространяются привилегии, которые получают от императоров учителя средней и 
высшей школы. Платят ему гроши, из которых учитель должен еще выделить сумму на 
наем помещения для своей школы. Нечего, конечно, ожидать, что оно будет уютно и 
приветливо: учитель снимет какой-нибудь навес или мастерскую, поставит стул для 
себя и несколько скамеек или табуреток для учеников: они пишут, держа таблички 
на коленях, и столов им не требуется. Иногда у него не хватает денег даже на 
такое помещение, и он устраивается на открытом воздухе, где-нибудь под портиком 
Форума, отгораживая своих учеников от того, что их может развлечь, только 
занавесом. Как раз такую школу видим мы на одной из помпейских фресок.
   Работы у учителя было много: учение начиналось рано, по уверению Марциала, 
до петухов (IX. 68. 3), и почти весь день ученики проводили в школе. Учитель 
отпускал их домой в полдень позавтракать (дети уходили из дому натощак и уже на 
ходу перекусывали лепешками, которые с раннего утра продавались в пекарнях, – 
Mart. XIV. 223), и потом они опять возвращались в школу до вечера. В начальной 
школе девочки и мальчики учились вместе.
   Учились по старинке, по трафарету, установленному в какие-то незапамятные 
времена: учитель заставлял вытверживать наизусть названия букв и порядок их в 
алфавите и только затем показывал самые буквы [112 - Буквы из слоновой кости 
или из дерева, о которых говорит Квинтилиан (i. 1. 26), или из сладкого теста, 
которые давались детям, после того как они выучивали названия этих букв, были в 
употреблении, конечно, только при домашнем обучении в состоятельных семьях.]; 
Квинтилиан осуждал этот способ (I. 1. 24-25), может быть, и не безрезультатно. 
После букв переходили к складам и только потом уже к чтению целых слов. 
Квинтилиан настоятельно рекомендовал здесь не торопиться, «повторять и 
длительно втолковывать» и ни в коем случае не заставлять детей читать быстро (I.
 1. 31). Совет был продиктован, конечно, длительным опытом, и, возможно, 
скромные учителя грамоты, поседевшие в своих начальных школах, поделились им с 
прославленным ритором, который ведал средним и высшим образованием и очень 
редко имел дело с элементарным обучением.
   От чтения переходили к письму: учитель водил рукой ребенка по вдавленным на 
воске буквам, приучая неопытные пальцы выводить нужные линии. После этих 
предварительных упражнений ученик должен был уже самостоятельно копировать 
написанные учителем слова (Sen. epist. 94. 51). Квинтилиан предлагал здесь 
другой метод, сообщенный ему, может быть, тоже каким-нибудь вдумчивым учителем 
начальной школы, которому этот метод сберегал время: следовало вырезать буквы 
на деревянной дощечке; ученик обводит их своим стилем, «словно борозды». Рука у 
него не соскользнет, как это бывает при письме на навощенных табличках: 
деревянные края не допустят этого, и ребенок, «быстрее и чаще водя стилем по 
определенным линиям, приучит свои пальцы и не будет нуждаться в помощи чужой 
руки, которая ляжет на его руку»; важно научиться «писать хорошо и быстро» (I. 
1. 27). Для списывания Квинтилиан советует давать детям не пустые фразы, а 
«какие-либо добрые наставления. Память о них сохранится до старости, и, 
запечатлевшись в душе чистой и нетронутой, они будут содействовать выработке 
добрых нравов» (I. 1. 35-36). К списыванию присоединяется диктант, тоже 
нравоучительный; ребята выучивают его наизусть: память рекомендовалось 
упражнять (Cic. ad Quint. fr. III. 1. 11).
   Книги были слишком дороги, чтобы дети в начальной школе могли ими 
пользоваться. Обычно, выучившись читать и писать, они записывали под диктовку 
учителя тексты, которые им были нуж