охлебка, сваренная из бобов вместе 
со стручками (Mart. X. 48. 16). Ее, конечно, ели и в крестьянской семье, и 
ее-то и варила ключница для рабов. Ни Катон, ни его соседи-крестьяне не 
подозревали, что бобовые, главным образом, бобы и чечевица, «растительное мясо»,
 как их теперь называют, восполняют недостаток в белках, которых или вовсе нет, 
или очень мало в остальной вегетарианской пище, но что бобовая каша – еда 
сытная и укрепляющая, это они прекрасно знали. Тот же опыт, повинуясь которому 
пекли хлеб с отрубями, выучил высоко ценить бобовую кашу. Ели ее с оливковым 
маслом – рабы у Катона получали ежемесячно каждый пол-литра с лишним этого 
масла, с салом, у кого оно было, а за неимением жиров – просто с какой-нибудь 
острой приправой. Полбяную кашу Марциал называл «плебейским кушаньем» (XIII. 8),
 но варили ее, вероятно, лишь в праздничных случаях; Катон, по крайней мере, 
обдирал полбу на крупу для сборщиков винограда (23. 1), а сбор винограда на юге 
– всегда праздник.
   Этот состав пищи менялся, конечно, в известной мере от чисто местных 
особенностей хозяйства. В Транспаданской Италии, например, сеяли много репы, и, 
по свидетельству Плиния, уроженца тех мест, она стояла у его земляков после 
хлеба и вина на первом месте (XVIII. 127). Там, где сеяли много проса, например 
в Кампании (Pl. XVIII. 100), пшенная каша нередко появлялась на столе, и ели ее 
обычно с молоком (Col. II. 9. 19); в долине По эту кашу варили с бобами (Pl. 
XVIII. 101).
   О мясе Катон ничего не говорит: раб видел его так редко и так мало, что и 
говорить о нем не стоило: какой-нибудь кусочек от принесенной жертвы. Не часто 
и не в большом количестве появлялось оно на столе и у крестьянина. У Филемона и 
Бавкиды висит полоть свинины, но Филемон при всем своем гостеприимстве отрезает 
для своих гостей только маленький кусок (Ov. met. VIII. 647—650): мясом дорожат.
 Автор «Морета» подчеркнуто говорит, что у Симила не было вовсе мяса (56-57). 
Все, конечно, зависело от состоятельности крестьянского двора. Беднейшее 
население Рима ело бобовую кашу с салом, и так как крестьянин держал, конечно, 
в своем хозяйстве свинью, то и он приправлял свои бобы и свою полбяную кашу 
салом. Раб его, по всей вероятности, не видел вовсе. И масла Катон назначал 
очень скупо: 1/2 литра в месяц на человека.
   Относительно потребления молочных продуктов в крестьянской среде мы тоже 
можем высказывать только предположения. Если крестьянин держал несколько овец 
или коз, то семья, конечно, пила молоко и ела, если не сыр, то уж обязательно 
творог. Под Альтином, где разводили прекрасных молочных коров, молока, вероятно,
 пили значительно больше. Можно думать, что не были вовсе обделены им и рабы у 
Катона. Он отдавал «в наем» овечье стадо в сто голов, стоявшее в его маслиннике 
(10. 1), и арендатор обязан был уделять хозяину по праздникам (т. е. по крайней 
мере трижды в месяц) половину удоя, а кроме того, ежедневно по урне (13 1/2 л) 
молока и от каждой овцы 3/4 фунта (245 г) творога (150. 1). Кое-что тут, 
вероятно, перепадало рабам.
   Сельский люд получал горячую пищу, по всей вероятности, раз в день, по 
окончании дневных работ. У Колумеллы есть живая зарисовка вечера, которым 
заканчивается трудовой день: рабы собираются в большой кухне (такая кухня 
обязательно была в каждой рабовладельческой усадьбе) и, рассевшись за столом, 
приступают к еде; вилик обедает вместе со всеми и ест ту же пищу, что и рабы, 
«подавая им пример воздержанности» (I. 8. 12; XI. 1. 19). На работу утром 
совсем натощак не уходили. Симил, знакомый уже нам герой «Moretum», сытно 
завтракает, перед тем как отправиться в поле; он испек себе хлеба и приготовил 
к нему закуску: истолок и растер вместе кусок сухого соленого сыру, чесноку, 
всяких острых трав, подлил немного оливкового масла и чуть-чуть уксусу; 
получилась мягкая масса, – она и называется moretum, которая намазывалась на 
хлеб. Если ключница у Катона и не приготовляла такой закуски рабам, то всякий 
брал себе хорошую порцию хлеба с какой-нибудь острой приправой, хотя бы с 
головкой чесноку.
   Если мы станем расценивать деревенскую пищу древней Италии с точки зрения 
современной диететики, то она окажется вовсе неплоха: в ней много солей, 
необходимых для организма, она богата витаминами и растительными белками. Беда 
была в том, что и качество, и количество ее сильно изменялись в зависимости и 
от общей хозяйственной ситуации, и от того положения, в которое могло попасть 
каждое отдельное хозяйство. У Катона и его современников и земляков хозяйство 
идет в гору, и рабу отсыпают его хлебный паек чистой пшеницей; в I в. н.э., 
когда урожаи снизились с сам-10, как это было еще в конце республики (Var. r. r.
 I. 44. 1), до сам-4 (Col. III. 3. 4), такой заботливый и внимательный к своим 
рабам хозяин, как Колумелла, советует мешать для них пшеницу с ячменем (II. 9. 
16): пропорция, в которой бралось одно и другое зерно, неизвестна. Разумный и 
расчетливый хозяин твердо усваивал себе Катоново правило: «чтоб рабы не 
голодали» (5. 2), но если хозяин к себе в усадьбу заглядывал редко, то перед 
виликом или прокуратором открывались широкие возможности нажиться за счет рабов 
и кормить их хуже, если не впроголодь. Состав крестьянской еды зависел и от 
общих, и от частных условий: падеж скота, неурожай, смерть главного работника 
могли свести крепкий крестьянский двор к уровню почти нищенскому.
   Иначе, чем рабы, жившие в усадьбе, питались пастухи, которые сопровождали 
кочевые отары овец и ежегодно вышагивали от Апулии или Калабрии до Самния или 
Сабинии и обратно. Какую норму хлеба получал этот странствующий народ, мы не 
знаем: может быть, те же 3 модия, которые были положены Катоном овчару, жившему 
при усадьбе. Пища их отличалась от пищи остальной «деревенской семьи» 
значительно большим количеством молочных продуктов и мяса. Какой бы строгий 
учет ни велено было держать старшему пастуху, тот прекрасно понимал, что в 
глуши горных пастбищ или апулийских равнин обострять отношения со своими 
подчиненными (а были это молодец