из окрестностей Пармы и Мутины давали «мягкую… и самую красивую 
шерсть»; грубую шерсть овец из Лигурии и от инсубров употребляли для рабской 
одежды; шерсть овец патавийских считалась шерстью среднего качества, и из нее 
делали ковры и гавсапы [85 - Плиний рассказывает, что отец его помнил, как 
gausapae появились; при нем самом в моду вошло сукно, ворсистое с обеих сторон 
(viii. 193). Выделывали его в окрестностях Патавия (str. 218; mart. xiv. 152).] 
– особые косматые ткани с ворсом (Str. 218).
   Лен в Италии сеяли во многих местах: в Цисальпинской Галлии и в Лигурии 
(Фавенция и Ретовий), в Кампании под Кумами и в области пелигнов (Pl. XIX. 
9-12). Льняное полотно, однако, шло главным образом на паруса, на тенты, 
которые натягивали над амфитеатрами и театрами в защиту от дождя и солнца; 
Цезарь затянул весь Форум и Священную Дорогу от своего дома до Капитолийского 
взвоза; «это показалось более замечательным» чем даже гладиаторские игры, им 
данные" (Pl. XIX. 23). Из льняной пряжи делали тенета и сети для звериной и 
рыбной ловли. Льняную одежду носили жрецы Исиды; женщины, отправлявшиеся 
молиться в ее храм, облекались также в полотняные туники. Широкое 
распространение льняные ткани получили только при поздней империи.
   Римляне сначала познакомились с так называемым «диким шелком», который дает 
дикий шелковичный червь – bombyx [86 - bombyx – это продукт шелковичного червя, 
живущего в Передней Азии. Кокон его не наматывают, а после того как оттуда 
вылетит бабочка, счесывают и прядут; окраска нитей желтая. Шелк этот грубее 
китайского.]; по нему и одежды из этого шелка назывались или bombycina, или, по 
месту выделки, «косскими одеждами» (на острове Кос изготовлением этих шелковых 
материй занимались с давних времен). Появились они в Риме в конце I в. до н.э., 
и мода на них продержалась не дольше 100 лет, но в течение этого времени они 
были мечтой гетер и предметом негодования для морализирующих философов и 
поклонников старинной строгости нравов. Легкая, обычно пурпурная, часто 
расшитая золотыми нитями, совершенно прозрачная, «эта одежда обнажала женщин» 
(Pl. XI. 76). «Можно ли назвать одеждой то, чем нельзя защитить ни тела, ни 
чувства стыдливости… их достают за огромные деньги, чтобы наши матроны 
показывали себя всем в таком же виде, как любовникам в собственной спальне», – 
негодовал Сенека (de benef. VII. 9. 5). В тех кругах, однако, где завязывали 
любовные связи поэты первого века империи, эти прозрачные ткани были очень 
любимы: Немезида Тибулла желает одеваться в «косские одежды» (II. 3. 53 и 4. 
29); возлюбленная Марциала сообщает ему, что продаются краденые bombycina: их 
можно купить дешевле, и это будет для него просто выгодно (XI. 50. 5). Видимо, 
эти ткани ее не удовлетворили, и она потребовала от своего несговорчивого 
любовника «самого лучшего китайского шелку с Этрусской улицы» (XI. 27. 11).
   Настоящий китайский шелк появился в I в. н.э. и быстро вытеснил «косские 
одежды»: после Плиния Старшего и Марциала они в литературе уже не упоминаются. 
В штате Марцеллы, жены Агриппы (время Августа), была рабыня Фимела, на 
обязанности которой лежал присмотр за шелковыми одеждами хозяйки; она так и 
звалась: sericaria (CIL. VI. 9892). Так как шелк был очень дорог и тяжел, то 
шелковые материи, приходившие из Китая, подвергались своеобразной обработке: их 
распускали и ткали наново, подбавляя льняной или хлопковой пряжи. Одежда из 
такой «полушелковой материи» быстро вошла в моду; Тиберий напрасно пытался 
запретить ее ношение мужчинам. Чистый шелк получил широкое распространение в 
богатых слоях только с III в. н.э. [87 - Первое упоминание о настоящем 
китайском шелке мы найдем у Горация (epod. 8. 15: «serici pulvilli»). В Риме о 
происхождении этого шелка имели представление смутное: Вергилий явно смешивал 
его с bombyx, когда писал, что шелковые нити свисают с ветвей и китайцы (seres) 
их снимают, счесывая (georg. ii. 126). Сервий в своем комментарии к этому месту 
повторил ошибку Вергилия. Плиний тоже ошибочно считал одинаковой технику 
изготовления китайского шелка и bombycina.К главе пятой]


   ГЛАВА ПЯТАЯ. ПИЩА
   Список кушаний, появлявшихся на столе "древнего италийца, составлен давно. 
Список этот просматривали, исправляли и дополняли крупные ученые, начиная с 
XVII в. и кончая Беккером и Марквардом, писавшими в конце прошлого столетия, и 
Блюмнером и Фридлендером, почти нашими современниками. Перечислены все 
съедобные предметы, входившие в меню древних римлян, и мы знаем, как устроены 
были столовые, в каком порядке подавались разные блюда, как располагались за 
столом обедающие и какой посудой они пользовались. Нет одного: человека, 
который устраивается за этим столом и для которого вся еда готовится. А была 
она, конечно, разной: крестьянин и сенатор, городской ремесленник и 
разбогатевший отпущенник ели не одно и то же. Изменялась еда и по времени, 
кухня катоновских времен и времен империи далеко не одинакова.
   Античный город болтлив: он рассказывает о себе декретами, вырезанными в 
бронзе и мраморе; надписями, тщательно выведенными краской на стенах; кое-как 
нацарапанными граффити; самими своими развалинами, наконец. Деревня обычно 
молчит, и тем драгоценнее те случаи, когда до нас вдруг донесется ее голос. 
Италийский крестьянин II в. до н.э. рассказал о своей еде, и рассказ этот 
сохранился в записи Катона.
   Старый цензор, составляя список продовольствия, имел в виду своих рабов, но 
можно с абсолютной уверенностью считать, что рабы ели ту же самую пищу, которая 
потреблялась крестьянским людом в данной округе: хозяин не беспокоился 
изготовлять для разноплеменного состава своей «деревенской фамилии» кушанья, к 
которым те привыкли у себя на родине; он не варил пива германцу и не запекал 
еврею пасхального ягненка с горькими травами. Главы Катонова «Земледелия», 
трактующие о еде рабов (56-58), знакомят нас с народной италийской пищей.
   Состав такой пищи вырабатывается в течение длительного времени опытом многих 
поколений. Принимая одно, отбрасывая другое,