и беспокойства: приходилось крепко следить, чтоб жилец не сбежал, не 
заплатив за квартиру, – нужен был глаз да глаз; приходилось терпеливо 
выслушивать жалобы этих самых жильцов, лившиеся потоками по самым разнообразным 
поводам; неприятности, конечно, были, но и доход был хороший и верный. Хуже 
бывало, если хозяин, которому не было угомона, решал ломать дом, чтобы 
выстроить более доходный. И тут, однако, арендатор не оставался в убытке: по 
закону хозяин обязан был вернуть ему внесенную им аренду и добавить к ней 
деньги, которые арендатор рассчитывал получить за квартиры и которых лишился с 
выездом жильцов. По этому последнему пункту, вероятно, не все проходило гладко, 
но большого ущерба, надо думать, «оптовик» не терпел: cenaculariam exercere 
стало занятием, крепко вросшим в жизнь древнего Рима.
   Элементом, который действительно страдал от всей этой деловой и часто 
совершенно бессовестной возни, были жильцы. Хозяину приходило в голову занять 
дом для себя и для собственных нужд – жильцы обязаны выселиться; дом продан – 
новый владелец имеет право выселить жильцов. Пусть они будут при этом как-то 
вознаграждены денежно, но это не избавит их от беготни по Риму в поисках нового 
жилья, хлопотливых и трудных дополнительных расходов, усталости.
   Вещи жильца, въехавшего в квартиру, «ввезенное и внесенное», считаются 
отданными хозяину в залог, обеспечивающий аккуратное внесение квартирной платы. 
В случае неуплаты хозяин имеет право забрать те из них, которые стоят в 
квартире постоянно, а не оказались там случайно или временно. Но вот квартирант 
добросовестно расплатился, срок его договора истек, он хочет съезжать, а хозяин 
захватил его имущество и его не выпускает. Основной арендатор никак не может 
рассчитаться с хозяином – в ответе быть жильцам: владелец дома накладывает руку 
на их собственность, правильно рассчитывая, что главный съемщик поторопится 
расплатиться с ним, хозяином, потому что, пока эта расплата не будет 
произведена, жильцы не внесут ему ни сестерция. Хозяин мог «блокировать» 
жильца: если в его квартиру вела отдельная лестница (в мастерских с антресолями 
это было неизменно), деревянные ступеньки ее вынимались, и жилец оказывался 
отрезанным от внешнего мира – это называлось percludere inquilinum. «Блокада» 
снималась, когда несчастный жилец всякими правдами и неправдами раздобывал 
деньги в уплату своего квартирного долга.
   Мы видели, какой лишней тяготой ложится на человека не очень обеспеченного 
то обстоятельство, что он снимает квартиру не прямо от домохозяина, а через 
арендатора, снявшего дом целиком. Арендатор зарабатывает на своем съемщике; 
съемщик решает потесниться и, сдавая отдельные комнаты от себя, зарабатывает на 
своих жильцах: получается какая-то цепь спекуляции, особенно тесно сжимавшей 
наиболее бедных и бессильных.
   Человек, у которого мало денег, забирается повыше, живет в самом верхнем 
этаже «под черепицей». Там жил Орбилий, «щедрый на удары» учитель Горация; 
Ювенал поселил там своего нищего Кодра (III. 204). В эти бедные квартиры 
набивалось много людей: иногда квартиру снимали два-три семейства; иногда 
хозяин пускал жильцов. Можно представить себе, каким антисанитарным было такое 
жилье, в котором при отсутствии воды – потаскайте-ка ее на пятый этаж! – нельзя 
было производить частой и основательной уборки и в котором оседала копоть, чад 
и угар от жаровен и светильников.
   Была еще категория людей, для которых и квартира «под черепицей» оставалась 
недоступной. Одна римская надпись (CIL. VI. 29 791) упоминает помещения под 
лестницами: о подвалах, криптах, говорится и в Дигестах (XIII. 17. 3. 7). Эти 
грязные, сырые, полутемные подземелья служили жильем для бездомного, нищего, 
бродячего населения столицы, которому доступен был только такой приют.


   ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ОБСТАНОВКА
   Жилище древнего италийца было заставлено мебелью гораздо меньше, чем наше 
современное: ни письменных столов, ни громоздких буфетов, ни комодов, ни 
платяных шкафов. В инвентаре италийского дома предметов числилось мало, и, 
пожалуй, первое место среди мебели принадлежало кровати, так как древние 
проводили в ней гораздо больше времени, чем мы: на кровати не только спали, но 
и обедали, и занимались – читали и писали [65 - Мы не можем в точности 
определить разницу между кроватями, предназначенными для этих трех целей, а она 
была. Обеденные ложа были украшены гораздо богаче и были ниже тех, на которых 
спали: столы были невысоки, ниже наших. О том, что ложа для занятий отличались 
от тех, на которых спали, мы имеем сведения определенные. Август после обеда 
устраивался на «кроватке для занятий» («in lectulam se lucubratoriam 
recipiebat»), работал до глубокой ночи, а затем переходил на другую, 
предназначенную для спанья (suet. aug. 78. 1). Овидий в ссылке с грустью 
вспоминал «привычную кроватку», на которой он когда-то писал «в своих садах» 
(tr. i. 11. 37). Позу человека, занимающегося на такой «кроватке», представляли 
себе обычно так: лежит на левом боку, подтянув правое колено; на колене держит 
свиток или дощечки. Лямер справедливо указал, что такое положение вовсе 
неудобно для занятий; таблички держали в левой руке, как это делают и посейчас 
ученики в мусульманских школах, и занимались полусидя, полулежа (H. Lamer. Р. – 
W. – К., 23 Hb, 1924. Ст. 1099—1108).].
   До нашего времени сохранилось несколько кроватей: некоторые в сохранности 
относительно хорошей, другие – в обломках, которые, однако, удалось собрать и 
соединить вместе. Этот археологический материал вместе с литературными данными 
позволяет составить довольно ясное представление об италийской кровати. Она 
очень похожа на современную: на четырех (редко на шести) ножках; кроме 
изголовья, снабжена еще иногда изножьем, которое представляет собой точную 
копию изголовья. Каждая пара ножек связана между собой крепкой поперечиной; 
иногда для большей прочности добавляли еще два продольных бруска, вделывая их 
поближе к раме. Вместо нашей металлической сетки на раму натягивали частый 
ременный переплет.
   Кровати делали из дерева (клен, бук, ясень), причем ин