да акробатических трюков. Пресыщенному зрителю 
надоедает смотреть, как звери падают под меткими ударами копья или кинжала. 
Надо придать охоте больше остроты, оттянуть время решительного удара. Охотник 
выходит с шестом в руках один на один против зверя, и в ту минуту, когда тот, 
припав к земле, уже готов кинуться на человека, он с помощью шеста делает 
огромный прыжок, перелетает через зверя, становится на ноги и убегает. 
Обманутыми бывали такие грозные противники, как медведь или леопард. 
Сохранилась греческая эпиграмма, хорошо передающая трагическое напряжение этой 
страшной минуты:
Прочно шест утвердивши, взметнул свое тело он кверху,
Весь изогнулся вперед; схватить его – зверь наготове,
Только пронесся над ним человек, легконогий и ловкий,
Спасся от смерти охотник, и громко воскликнули люди.    Иногда на арене ставили 
своеобразную дверь-вертушку: на столб навешивали четыре широкие двери со 
вставленными в них крепкими решетками. Двери эти вращались вокруг столба, и 
охотник, раздразнив зверя, прятался за такой дверью, выглядывал сквозь решетку, 
толкал перед собой вертушку, выбегал из-за одной двери и прятался за другую, 
"порхая", по выражению очевидца, "между львиными когтями и зубами". По случаю 
одной травли арену превратили в лес, прочно утвердив в ней большие деревья. 
Охотник, увернувшись от медведя, взлетает на дерево, но медведь хороший 
верхолаз и, преследуя врага, он лезет вслед за ним. Как спастись, куда 
укрыться? Видеть, как жизнь человека висит на волоске, как он всей своей 
находчивостью, ловкостью и силой пытается оттолкнуть смерть, глядящую прямо в 
глаза – это захватывало и волновало окаменелые сердца зрителей.
   В амфитеатрах устраивали не только звериные травли. Редких, безвредных и 
обученных животных выпускали на показ зрителям. Искусство дрессировки стояло в 
древности очень высоко. О дрессировщиках – их называли "приручителями" – 
говорили, что они "вводят в общение с людьми медведей, быков и львов, забывших 
свою [с.116] свирепость". Способы дрессировки были, вероятно, жестокими; Плиний 
обронил мимоходом, что слона, которому учение давалось туго, били. Как бы то ни 
было, но "приручители" доводили своих зверей до того, что "могли жить с ними в 
дружбе: учитель совал руку в пасть львам; сторож целовал своего тигра". Лучшими 
учениками оказывались, конечно, слоны, и чему их только не выучивали! Когда 
Цезарь, справляя свой триумф, въезжал на Капитолий, по обе стороны его 
колесницы шло сорок слонов с факелами в хоботах. Слоны выступали на арене, 
изображали из себя гладиаторов, танцевали под звуки бубна, в который ударял 
один из них; несли вчетвером носилки, в которых лежал слон, представлявший 
родильницу. Они всходили и спускались по натянутым канатам. На арене 
расставляли столы и ложа, на которых укладывались люди; слоны присоединялись к 
ним, пройдя по ложам с такой осторожностью и ловкостью, что никто из лежавших 
не бывал задет. Львы и тигры ходили под ярмом и везли колесницы, а 
дрессировщики времен Домициана обучали львов, поймав на арене зайца, подержать 
его в пасти, выпустить, опять поймать и снова выпустить. "Лев любит свою добычу,
 и заяц чувствует себя совершенно спокойно в его пасти", – умилялся Марциал, не 
упустивший случая польстить Домициану: львы знают, на службе у какого 
милосердного господина они состоят!
   Во времена республики магистраты, которые собирались дать звериную травлю, 
обращались обычно с просьбой позаботиться о поимке зверей к наместникам 
провинций, где водились заморские звери. Целий, кандидат в эдилы, не давал 
покоя Цицерону, упрашивая его прислать ему побольше пантер. Цицерон был тогда 
(52 г. до н.э.) правителем Киликии; в соседних областях, Памфилии и Писидии, 
звери эти водились во множестве. "Позаботься об этом, – пристает он к 
почтенному консуляру, – тебе стоит только сказать слово, приказать и 
распорядиться; как только их поймают, у тебя уже будут мои люди, чтобы их 
кормить и перевезти..."; "стыдно тебе будет, если я не получу пантер..." и так 
из письма в письмо с июля по сентябрь включительно.
   При империи, когда звериные травли вошли в моду и устраивались не только в 
Риме, но и по другим городам (в размерах, конечно, неизмеримо меньших и обычно 
не на заморских зверей, а только на тех, которые водились [с.117] в Италии), 
охотой на зверей и ловлей их занимались тысячи людей. Покупка и продажа 
животных составляла крупную отрасль торговли. Кроме местных жителей (а в 
странах, изобиловавших животными-хищниками, например в Германии, Британии, в М. 
Азии и Северной Африке, своих охотников было, конечно, много), на охоту 
посылали иногда и солдат. Медвежатники из I Легиона, стоявшего около нынешнего 
Кельна, поймали за шесть месяцев 50 медведей. Они были освобождены от всех 
лагерных работ и занимались одной охотой.
   Задача охотника усложнялась тем, что он должен был взять животное живым. 
Копали ямы, сажали туда козу или поросенка; голодный зверь шел на их голоса и 
оказывался в ловушке. Ставили тенета, устраивали облавы. Пленников, опутанных 
веревками и цепями, сажали в крепко сколоченные клетки и отправляли в Рим. 
Европейские звери ехали сушей медленно, на волах; африканские животные должны 
были переехать Средиземное море. Весь этот путешествующий зверинец надо было 
кормить. Если зверей везли императору, то забота об этом лежала на городах, 
через которые караван проходил. Повинность эта была тяжкая; еды требовалось 
много. Льву нужно в день 3 кг мяса. А если этих львов было много? А если 
проводники решили задержаться, как это случилось однажды во фригийском городе 
Гиераполе, где караван простоял четыре месяца? Возможно, задержка эта была 
вызвана состоянием животных, трудно переносивших переезд. Бывали случаи, что 
животные во множестве погибали в пути или приезжали на место больные и 
обессилившие. Еще труднее было везти детенышей, которых иногда, убив мать, 
охотник забирал из логова. С ними бывало немало возни: для дрессировки больше 
всего годились именно они, но в