более тяжелой. Только смертная казнь была страшнее. Преступников, 
осужденных по суду, – убийц, поджигателей, святотатцев – сюда и отправляли. 
Иногда участь эта ожидала и военнопленных; после взятия Иерусалима Тит отправил 
часть пленных евреев в египетские каменоломни, а часть разослал по 
гладиаторским школам.
   Учителя риторских школ любили задавать сочинения на тему о самоотверженном 
юноше, который, чтобы помочь в нужде другу или с честью похоронить отца, шел в 
гладиаторы. Причины, толкавшие свободных людей идти по доброй воле в гладиаторы,
 были обычно грубее. Изголодавшегося бедняка, у которого не было ни кола ни 
двора, школа избавляла от нудной тревоги за кусок хлеба; лихого удальца, в 
котором кипел избыток сил, она прельщала красивыми доспехами, блеском будущих 
побед, богатством, славой. У юноши тщеславного, самонадеянного, без 
нравственных устоев, с тощим запасом мыслей голова шла кругом от этих 
ослепительных видений, а у ланисты были еще опытные вербовщики, которые умели 
такими красками расцветить ожидавшее его будущее! Легкомысленному юнцу не 
приходило в голову, что его первое выступление на арене может оказаться и 
последним, и он начисто забывал, какую цену должен он заплатить за то 
счастливое "завтра", которое, может быть, никогда и не наступит. А цена была 
страшная. Человек, определившийся в гладиаторы, навсегда утрачивал свое 
гражданское достоинство; он попадал в разряд infames ("обесчещенных"). Какое бы 
богатство не выпало ему потом на долю, он никогда не войдет в сословие 
всадников, никогда не станет членом городской думы или муниципальным 
магистратом. Он не может выступать в суде защитником или свидетелем; его не 
всегда удостаивают пристойного погребения. Гражданин маленького городка Сассины 
дарит городу участок земли под кладбище, но запрещает хоронить на нем людей 
зазорных профессий и гладиаторов-добровольцев. Быть гладиатором – это последняя 
степень человеческого падения.
   И законодательство старается образумить глупца, который ради фантастических 
надежд жертвует таким реальным благом, как звание гражданина. Доброволец должен 
[с.102] объявить народному трибуну о своем желании идти в гладиаторы, назвать 
свое имя и возраст. Трибун мог не согласиться с таким желанием, если находил 
добровольца по физическому состоянию негодным для гладиаторской службы. Сумма, 
которую ланиста вручал при заключении первого условия, не должна была превышать 
2 тыс. сестерций. И за эту жалкую сумму продавать свою жизнь и честь? Можно 
было еще остановиться и одуматься.
   Если доброволец упорствовал, ему предлагалось подписать условие, заключаемое 
с ланистой, и он был обязан перед магистратом произнести клятву, превращавшую 
его формально в раба; в этой клятве он признавал за ланистой право "наказывать 
его огнем, связывать, бить, убивать мечом".
   В риторических декламациях гладиаторские казармы изображались в красках 
самых мрачных: в этих грязных конурах, под гнетом жестокой дисциплины жить 
тяжелее, чем в страшных подвальных тюрьмах, где хозяева держат закованных рабов.
 Нельзя сомневаться, конечно, что гладиаторам жилось несладко, но что ланиста в 
собственных своих выгодах заботился о здоровье и физическом благополучии своих 
молодцов, это тоже несомненно. Их сытно кормят (большое место в их рационе 
занимают бобовые, это "вегетарианское мясо", как их называют теперь); после 
упражнений тщательно массируют и натирают оливковым маслом; заболевшего или 
раненого гладиатора усердно лечат. Знаменитый Гален был очень доволен, когда 
его, молодого человека, пригласили врачом в гладиаторскую школу. Дисциплина в 
казармах была строгой и не могла быть иной: в гладиаторской школе людей 
высокого нравственного уровня, как правило, не бывало; буянов, которым море 
было по колено, приходилось держать в крепких руках. А с ними бок о бок жили 
преступники, часто опытные и закоренелые. Общество в школе часто собиралось 
страшное. К своему праву "жечь и убивать мечом" ланиста прибегал, вероятно, в 
редчайших, исключительных случаях; меры против гладиаторов были главным образом 
предупредительными: они всегда под надзором; императорские школы охраняет 
военный караул; гладиаторам не дают настоящего оружия, они получат его только в 
амфитеатре, в школе же фехтуют деревянными мечами. Существуют и наказания: есть 
карцер и колодки. Колодки нашли в карцере помпейских казарм: это [с.103] 
тяжелый деревянный брус с набитой на него железной полосой, в которую 
вертикально вставлены кольца на невысоких стержнях; сквозь все кольца пропущена 
железная штанга, наглухо закрепляемая с обоих концов тяжелыми замками. 
Провинившегося сажали на пол, клали его ноги между кольцами, продевали штангу 
через все кольца, и запирали замки; просидеть даже несколько часов в таком 
положении было мучительно.
   Прежде чем выйти на арену, новичок проходил целый курс фехтования и 
обращения с разного рода оружием. Не все гладиаторы были одинаково вооружены и 
одинаково одеты. Делились они на две основные группы: тяжеловооруженных, 
подразделявшихся в свою очередь на несколько категорий, и легковооруженных. 
Последние были, по существу, представлены только ретиариями. Вооружение этих 
гладиаторов – сеть, которой они должны опутать противника (от нее они и 
получили свое название: сеть по-латыни rete), трезубец (иногда копье) и кинжал. 
Сражался ретиарий, строго говоря, голым: на нем ничего нет, кроме широкого 
кожаного пояса с металлическими пластинами, защищавшего живот, и наплечника, 
который закрывал левое плечо, руку почти до локтя и поднимался над плечом так, 
что им можно было слегка прикрыть голову. Тяжеловооруженные ("фракийцы", 
гопломахи, секуторы, мурмилоны) защищены лучше. На них надеты каски, круглые 
или высокие, с гребнем, а то и с султаном, очень часто – с забралом, скрывающим 
все лицо (чтобы видеть и дышать, в нем пробивают множество отверстий) и широким 
"воротником", защищающим шею и плечи. Правая рука – в толстых ременных обмотках 
или в железном нарукавнике, на ногах – поножи, а над ними – еще кожаные 
обм