одаст плебейские чаши, купленные за несколько ассов, грубый раб, 
одежда которого служит только прикрытием от холода; он не фригиец и не ликиец; 
и не куплен за дорогую цену у торговца невольниками. Если ты потребуешь 
чего-нибудь, спрашивай по-латыни. У всех у них один вид: стриженые, с прямыми 
волосами, и только сегодня, ввиду гостей, они причесаны. Один — сын сурового 
пастуха, другой — воловика; он вздыхает по давно оставленной матери, и по 
хижине, и по знакомым козам; у юноши благородное лицо и благородная стыдливость,
 которая была бы так прилична тем, кто носит яркий пурпур... Он даст тебе вина 
с тех самых холмов, с которых и сам пришел, у подошвы которых играл: одна 
родина и у вина, и у виночерпия.
(Ювенал. Сатира XI, ст 56—60, 64, 76, 136—155, 159—160).

8. Забавный пир
— Как тебе понравился обед счастливца Назидиена? Когда я искал вчера 
сотрапезника, мне сказали, что ты там с полудня пьешь.
— Я еще никогда в жизни не испытывал ничего лучшего.
— Расскажи, если тебе это нетрудно, какое кушанье первое успокоило ваши 
раздраженные желудки?
— На первое был луканский кабан, пойманный, как рассказывал хозяин пира, при 
тихом южном ветре. Вокруг находились для возбуждения усталого желудка острая 
репа, латук, редька, также сельдерей, рыбный рассол и винные дрожжи от косского 
вина. Как только эти кушанья были унесены, слуга вытер кленовый стол пурпурным 
полотенцем, а другой раб убрал все, что лежало бесполезно и могло лишь 
оскорбить взор присутствующих. Тогда подобно аттической деве с дарами Цереры 
[1] выступил смуглый Гидасп с цекубским вином, а за ним Алкон с хиосским, не 
ведавшим моря. Хозяин при этом сказал: «Если тебе, Меценат, албанское или 
фалер-

__________
[1] В честь Деметры (которую римляне называли Церерой) в Аттике ежегодно весной 
и осенью происходили празднества, сопровождавшиеся мистериями Во время осеннего 
праздника (Великие Элевсинии) совершалась торжественная процессия из Афин в 
Элевсин — Ред.
 

203
 
нcкое нравится больше, чем эти вина, поданные на стол, то у нас есть и то, и 
другое». Жалкий богач!
— Я желал бы знать, Фунданий, с кем ты имел удовольствие пировать?
— На верхнем столе возлежал я, рядом Виск из Туриума и ниже, насколько помню, 
Варий; затем Сервилий Балатрон и Бибидий, которых Меценат привел с собой в 
качестве «теней»; наконец, сам хозяин, выше его Нументан, ниже—Порций [1], 
который для потехи глотал целые пироги. Нументан же был здесь, очевидно, для 
того, чтобы указывать пальцем, если какое-нибудь кушанье случайно оставалось 
незамеченным: ведь вся толпа — мы, то есть, — ели, как оказывается, птиц, 
раковины и рыб, и не подозревая, что они по своему вкусу совершенно отличаются 
от всего известного нам; это стало ясно, когда он предложил мне внутренности 
камбалы и ромба, каких я, мол, никогда не едал. Потом он меня научил, что 
сладкие яблоки делаются красными, если их снимать тогда, когда луна на ущербе; 
какое это имеет значение — пусть он лучше тебе сам объяснит.
Тут Вибидий сказал Балатрону: «Если мы не напьемся отчаянно, то умрем без 
отмщения!» — и потребовал больших чаш. При этих словах лицо хозяина покрылось 
бледностью: ничего он так не боялся, как завзятых пьяниц, потому ли, что они 
свободнее злословят, или потому, что крепкие вина делают их нежное небо 
нечувствительным. Вибидий с Балатроном стали выливать целые бутылки в алифские 
чаши, а за ними последовали и остальные; только на нижнем ложе никто не тронул 
ни одной бутылки.
Вот приносят на длинном блюде мурену среди плавающих (в подливке) морских раков.
 При этом хозяин заявляет: «Она поймана с икрой; а когда икру вымечет, то ее 
мясо станет уже менее вкусным. Состав же соуса такой: надо взять масло из 
венафрских олив первой выжимки, навар из гиберской рыбы и пятилетнего вина 
несомненного италийского происхождения; когда все это сварится, прибавить 
хиосского, — никакое вино не подходит так к этой смеси, как хиосское, — белого 
перца, немножко уксусу из метимнского вина, затем горького девясила, который я 
первый стал прибавлять в этот соус, тогда как Куртил кладет немытых эхипов, как 
будто бы сок, выпускаемый морскими раковинами, лучше...»
В это время вдруг срывается навес и падает на чаши, произведя большое 
разрушение на столе: поднялось такое облако черной пыли,

__________
[1] О расположении мест на триклинии см в этой же главе статью 5-ю Очевидно, на 
средней скамье, самой почетной, возлежал Меценат со своими «тенями», на левой 
от Мецената, так называемой «верхней» скамье, рассказчик, на правой («нижней») 
— хозяин со своими паразитами, которые, как видно из дальнейшего изложения, не 
решились даже прикоснуться к вину, боясь прогневить своего покровителя — Ред.
 

204
 
какого не поднимает и аквилон * в кампанских полях. Мы все, ожидая худшего, 
успокоились, когда увидели, что нет никакой опасности; но Руф [1], опустивши 
голову, принялся плакать так,