ченику правила 
нравственности и философии. Думая о своей деятельности воспитателя и глядя на 
Грациана, он вспоминал Фронтона [1] и Марка Аврелия. Без всякого сомнения, он 
внушил этому ревностному христианину известный дух терпимости. Авсоний так 
хорошо умел соединять официальное христианство с чисто языческими верованиями, 
что многие невольно ставят вопрос (в сущности, совершенно несправедливо), 
какова была его истинная религия.
Он находился еще при дворе, когда вследствие смерти Валентиниана в 375 г. трон 
перешел к его воспитаннику. Это было новой счастливой случайностью для Авсония. 
Грациан был к нему привязан. Он бесконечно уважал своего учителя и осыпал его 
знаками совершенно искреннего расположения. В шестьдесят лет старый ритор, 
благодаря дружбе государя, превратился в государственного человека и 
общественного деятеля. Было немножко поздно начинать эту карьеру, но зато тем 
скорее он ее прошел, а покровительство императора помешало ей сделаться для 
него опасной.
Авсоний имел уже титул comes, который он получил, когда Грациан перешел от 
грамматики к риторике. Это было, впрочем, лишь почетное звание, которое 
давалось всякого рода людям: офицерам, магистратам, заслуженным риторам, 
лейб-медикам. Comites представляли собой род имперской знати, которую можно, 
пожалуй, сравнить с нашими кавалерами какого-нибудь очень почетного ордена: 
доступ в ряды этой знати давался лишь личной заслугой или важ-

__________
[1] Фронтон — знаменитый учитель красноречия и адвокат, был воспитателем Марка 
Аврелия. — Ред.
 

108
 
ностыо занимаемой должности. Когда Грациан кончил свое воспитание, Авсоний 
остался при нем и был назначен квестором. Эта должность была очень удобной: 
квесторы считались секретарями императора, но им нечего было делать, так как 
всю работу исполняли правители их канцелярий. Таким образом, в обоих этих 
званиях не было ничего неподходящего для профессора. Но в 376 г. Грациан, 
будучи уже императором, назначил его префектом претории в Италии и Африке, а в 
378 г. Авсоний управлял Галлией в этом же самом звании.
На этот раз дело шло уже не о придворной почести или дворцовом звании. Это был 
видный и ответственный пост, с которым были связаны важнейшие стороны 
гражданского управления. От человека, его занимающего, требовалась энергичная 
деятельность и многосторонний опыт. Префект претория стоял во главе всех 
областных правителей; он решал дела в апелляционной инстанции; ему принадлежал 
высший надзор за финансовой частью; он заведовал снабжением войск провиантом, 
дорожной охраной, почтой и общественными работами. Одним словом, он был наделен 
всеми правами и властью во всех отраслях гражданского управления. Для 
отставного профессора это была не безделица. Под управлением Авсония находилась 
территория по крайней мере от Мозеля до Пиренеев; он был наместником императора 
во всех галльских провинциях. Мы не знаем, как он справлялся со своей задачей, 
но если жители Галлии ждали от своего префекта справедливости в решениях, 
честности, умеренности, то они не могли пожаловаться на выбор императора. Если 
Авсонию чего и недоставало, так именно опытности в делах; зато в его 
распоряжении были превосходные канцелярии, созданные римской империей, столь же 
могущественные, но лучше устроенные и более исполнительные, чем наши 
министерства. Симмах, который знал толк в людях, писал однажды Авсонию: «Для 
твоих сил и способностей такое великое счастье не может быть бременем».
Наконец, в январские календы 379 г. Авсоний получил звание, которым увенчалась 
его жизнь: он стал консулом. Нетрудно угадать, как он обрадовался этому. 
Прочтите его благодарственное послание к императору. Невозможно представить 
себе большую восторженность. Чувство блаженства сквозит в каждой строчке. Самая 
преувеличенная лесть, превосходящая всякую меру благодарность являются в этом 
письме совершенно искренними. Это какое-то безумное упоение, восторг ребенка, 
самый большой каприз которого вдруг исполнили.
На семьдесят втором году Авсоний оставил двор и удалился в милую его сердцу 
Аквитанию, которая была колыбелью его детства и теперь должна была сделаться 
«гнездом его старости». Он жил здесь в полном довольстве, без малейшей скорби, 
без каких бы то ни было треволнений; он избегал городского шума и чувствовал 
себя особенно счастливым в деревне. Он разъезжал по своим виллам,



109
 
которых у него было немало: он имел поместья в Сентонже, в Пуату, в 
окрестностях Бордо. Всем им он предпочитал виллу Lucaniacus на Дордони: здесь 
он собрал больше всего сокровищ, на нее истратил больше всего денег. Жил он 
почти по-царски. Будучи тем не менее весьма простым в обхождении и добрым, он 
не знал болыпего удовольствия, как принимать у себя своих друзей. У него можно 
было хорошо поесть, но на пирах Авсония было еще более веселья, чем роскоши: 
какие длинные и оживленные разговоры происходили за его столом! Толковали о 
прошлом, немного о придворной жизни и очень много о школе, о словесности и 
поэзии. Авсоний видел около себя веселый кружок женщин и детей, многочисленную 
семью, которая жила дружно и боготворила его. Его окружали почет и дружба: 
внуки восхищались своим д