нетерпения выказывает он 
на своих уроках. Ему мучительно видеть, что ученик не понимает того, что сам он 
понял так легко и быстро».
К несчастью, гнев учителя не всегда выражался только в одних словах, от слов он 
быстро переходил к делу. Местопребывание памяти, если верить Плинию Старшему, 
находится в нижней части уха, и вероятно поэтому учителя принимались развивать 
ее с безжалостным усердием. В их распоряжении были и еще более действенные 
педагогические средства. Любимым орудием учителя была ферула (линейка) . 
Линейка и школа были нераздельны по понятиям римлян. Ювенал относит эту 
ассоциацию даже к героическим временам: «Боясь розги, — говорит он, — Ахиллес 
уже большой распевал песни на горах своей родины». Ферула играла роль скипетра 
в школе: она поддерживала во всех пассивное повиновение. Дети должны были 
подставлять под линейку открытые руки, чтобы удар был больнее. В случаях 
серьезных пускался в ход ремень из шкурки угря или кожи. Плеть с узлами и 
железными остриями на концах, по-видимому, не употреблялась в школе. Одна 
картина в Геркулануме показывает, каким образом происходило наказание розгами. 
Виновного брал на плечи более взрослый товарищ; другой держал его за ноги; 
остальные хладнокровно смотрели на всю эту сцену, как будто бы в ней не было 
ничего необыкновенного. Учитель, спокойный и серьезный, вооружен розгой, 
которой он наносит сильные удары. Ребенок извивается от 'боли, и из его широко 
открытого рта, по-видимому, вылетают жалобные крики. Иногда экзекуция 
производилась с меньшей торжественностью: учитель просто хватал школьника за 
середину туловища, одной рукой держал его в воздухе вниз головой, а другой 
наносил ему удары своим ужасным педагогическим орудием.



96
 
В римской школе существовала суровая военная дисциплина. Напрасно время от 
времени раздавались благоразумные голоса против всех этих варварств, они были 
гласом вопиющего в пустыне, и традиционные приемы обучения неизменно продолжали 
свое существование. Они употреблялись не только в начальных училищах, но даже в 
тех школах, которые соответствовали нашим среднеучебным заведениям. Ювенал даже 
в то время, когда уже сочинял рассуждения по риторике, безропотно протягивал 
под ферулу руки, которые их писали. Знаменитый Орбилий был так строг с Горацием,
 что тот не мог вспомнить о нем без злобы и негодования; он охотно прибегал к 
линейке или к ремню из кожи. Квинтилиан, который протестует против этих 
жестокостей, говорит, что за них была сила привычки и авторитет некоторых 
философов. Нравы смягчались, а школа продолжала оставаться верной своим 
традициям. Святой Августин, живший в конце империи,* с ужасом говорит о 
способах, при помощи которых ему вбивали в голову греческий язык. Он был тогда 
еще маленьким, а между тем, по собственному признанию, далеко не с детским 
жаром просил Бога об избавлении от колотушек. Авсоний прошел через те же 
испытания, но относится он к ним совершенно иначе. Отправляя своего внука в 
школу грамматика, он уговаривает его не бояться побоев, так как им он обязан 
тем, что сделался ученым. Сенека требует, чтобы ребенок сохранил особую 
благодарность по отношению к учителю за телесные наказания, которым тот его 
подвергал. Страх, царивший в школах, был обычной темой для упражнений в стиле. 
Чтобы живо изобразить дурное обращение в школах, ребенку стоило только 
обратиться к своим еще свежим воспоминаниям и к следам, быть может, еще 
незажившим, тех побоев, которые он сам получил.
(Jullien, Les professeurs de litterature dans Tancienne Rome, стр. 189 и след., 
изд. Leroux).

__________
* 354—430 гг. н э.
5. Отношения между учителем и учениками
(По Квинтилиану)
Пусть учитель прежде всего постарается относиться к своим ученикам как отец; 
пусть он смотрит на себя, как на заступающего место тех, кто доверил ему своих 
детей; пусть он не терпит никакого порока ни в себе, ни в других; в его 
строгости не должно быть мрачной злобы, и кротость его не должна переходить в 
распущенность; первое может привести к ненависти, второе — к пренебрежению. 
Пусть он почаще беседует о добром и честном, так как чем больше он будет уве-



97
 
щевать, тем меньше придется наказывать. Ни в коем случае не поддаваясь гневу, 
он не должен смотреть сквозь пальцы на что бы то ни было, заслуживающее 
исправления. Он должен быть простым в преподавании, трудолюбивым и усердным, но 
в меру; он должен охотно отвечать на вопросы, а тех, кто молчит, выспрашивать 
сам. В одобрении работ своих учеников он не должен быть ни слишком скуп, ни 
слишком щедр на похвалы, так как первое может внушить отвращение к работе, 
второе — беспечность. Исправляя их ошибки, он воздержится от горьких упреков и 
брани, ибо многие отвращаются от учения, если их бранят с ненавистью. Напротив, 
пусть каждый день он говорит побольше такого, что может запечатлеться в сердцах 
его слушателей. Хотя в книгах заключается немало хороших примеров, но ничто не 
действует так, как живое слово, особенно слово учителя, к которому хорошо 
воспитанные дети не могут не чувствовать привязанности и уважения. Невозможно 
описать, насколько сильно в нас желание подражать тем, кого мы любим.
Не нужно позволять ученикам вскакивать со своего места для выражения одобрения, 
как это делается в большинстве школ: даже юноши должны уметь выражать свои 
чувства сдержанно. Таким образом ученик будет зависеть только от мнения учителя 
и считать хорошим лишь тот с