власти. Само государство и его понтифики не могут ни в 
чем изменить



64
 
распоряжений домовладыки. Как жрец домашнего очага, он не имеет над собой 
никого старшего.
В качестве религиозного главы он отвечал за непрерывность культа, а 
следовательно, и за непрерывность рода. Все, что касается этой непрерывности, — 
а в этом его главная забота и главная обязанность, — зависит от него одного. 
Отсюда вытекает целый ряд прав.
Право признать или отвергнуть новорожденного ребенка. Это право принадлежит 
отцу, как по римским, так и по греческим законам. Хотя оно и варварское, но не 
стоит в противоречии с основами семейного строя. Кровное родство, даже если оно 
и не подвергается сомнению, езде недостаточно для допущения в священный круг 
семьи; необходимо также согласие ее главы и приобщение к культу. Пока ребенок 
не приобщен к домашней религии, он ничто для отца.
Право прогнать жену в случае бесплодия, так как род не должен прекращаться; или 
же в случае прелюбодеяния, так как потомство должно быть чистым, без всякой 
примеси.
Право выдавать замуж дочь, т. е. уступать другому власть, которую он имеет над 
нею. Право женить сына: женитьба сына имеет значение для продолжения рода.
Право эмансипировать, т. е. исключать сына из семьи и из семейного культа. 
Право усыновлять, т. е. вводить чужого в культ домашнего очага.
Право назначать перед смертью опекуна жене и детям.
Все эти права принадлежали исключительно отцу и никому другому из членов семьи. 
Жена не имела права развода, по крайней мере в более древние времена. Даже 
сделавшись вдовой, она не могла ни эмансипировать, ни усыновлять. Ей никогда не 
принадлежало право опеки, даже над собственными детьми. В случае развода дети 
оставались при отце. Она никогда не имела власти над детьми. Для замужества 
дочери не требовалось ее согласия.
II. Собственность признавалась первоначально принадлежащей всему роду, как 
предкам, так и потомкам. Эта собственность по самой природе своей была 
неделима; в каждой семье мог быть только один собственник — сама семья, и 
только один владелец — отец семьи.
Собственность не могла быть разделена и находилась целиком в руках отца. Ни 
жена, ни сын не имели ничего своего. Право распоряжения приданым тогда еще не 
существовало. Приданое жены вполне принадлежало ее мужу, который имел по 
отношению к нему право не только распорядителя, но и собственника. Все, что 
жена могла приобрести во время брака, попадало в руки мужа. Она не получала 
даже обратно своего приданого, когда становилась вдовой.
Сын был в таком же положении, как и жена; ему ничто не принадлежало. Всякое 
дарение, сделанное в пользу сына, было



65
 
недействительно, так как у него ничего не было своего. Он ничего не мог 
приобрести: плоды его работы, прибыль от торговли — все это принадлежало его 
отцу. Если какой-нибудь посторонний человек делал завещание в пользу сына, то 
не сын, а отец получал наследство.
Отец мог продать своего сына. В текстах мы не находим ясных указаний на природу 
договора купли-продажи, который при этом заключался, ни на ограничения, быть 
может, существовавшие в нем. Представляется вероятным, что проданный сын не 
делался совершенно рабом покупателя. Отец мог требовать, чтобы сын был продан 
ему обратно. В таком случае он получал снова власть над ним и мог его вторично 
продать. Закон Двенадцати таблиц разрешает повторять эту продажу до трех раз, 
но заявляет, что после троекратной продажи сын освобождается, наконец, от 
власти отца.
III. Плутарх сообщает нам, что в Риме жены точно так же, как и дети, не могли 
являться в суде даже в качестве свидетелей. Из всей семьи один только отец имел 
эту привилегию. Зато он нес и ответственность за преступления, совершенные 
кем-либо из его домочадцев.
Если сын или жена были лишены государственного суда, так это потому, что они 
подчинялись суду домашнему. Их судьей был глава семейства, который творил суд 
на основании своей власти отца и мужа, от имени рода и пред очами домашних 
богов.
Тит Ливий рассказывает, что сенат, желая искоренить в Риме вакханалии, 
постановил предавать смертной казни всех, кто будет в них участвовать. Это 
постановление легко было применять к гражданам, но совсем иначе обстояло дело 
по отношению к женщинам, которые оказывались не менее виновными. Тут возникло 
весьма серьезное затруднение: женщины не были вовсе подсудны государству, 
только семья имела право судить их. Сенат отнесся с уважением к этому старому 
обычаю и предоставил отцам и мужьям произнесение над женщинами смертного 
приговора.
Право суда, которое отец семьи имел над своими домочадцами, было полное, и на 
его решение не могло быть апелляции. Он мог приговаривать даже к смертной казни,
 как это делал магистрат города. Никакая власть не имела права изменить его 
решений. «Муж, — говорит Катон Старший, — судья своей жены, и его власть не 
имеет границ: он делает, что хочет. Если жена совершила проступок — он ее 
наказывает; если она выпила вина — он ее приговарива