ом, как совершались путешествия по суше. Одни 
отправлялись пешком, хорошенько подобрав платье; другие — с легким багажом на 
спине мула или лошади, в плаще, который должен был защищать путника от дождя. 
Более или менее зажиточные люди брали с собой одного или нескольких рабов. Если 
хотели путешествовать быстро, то ехали верхом, а не в экипаже. При 
продолжительных путешествиях рабы садились в экипаж с господами. Сенека однажды 
вздумал путешествовать совсем просто. Он сел в экипаж со своим другом Максимом; 
весь багаж их заключался в том, что у них было на себе; прислуги взяли так мало,
 что вся она поместилась в другом экипаже. Для ночлега клали матрац прямо на 
землю, настилали на него плащ, а другим укрывались. Ели так просто, как только 
было возможно: обед приготовлялся не более как за час. Экипажем служила 
крестьянская телега; ее везли мулы, которые едва передвигали ноги; погонщик шел 
сбоку босиком. Таким образом Сенека провел два счастливых дня. И тем не менее 
он не мог отделаться от чувства какой-то неловкости каждый раз, когда встречал 
чей-нибудь блестящий поезд. Оно и понятно: Сенека был важным лицом, а в те 
времена такие люди путешествовали с необычайной пышностью.
Цезарь брал с собой в дорогу мозаичный паркет. Путешествия Марка Антония 
отличались чисто восточной роскошью: не говоря уже об огромном багаже, с ним 
ехали повозки, запряженные львами, рабы несли, как в процессии, золотые вазы. В 
эпоху империи было еще больше блеска и великолепия. В кавалькаде Нерона никогда 
не бывало меньше тысячи карет. У его мулов были серебряные подковы, на 
погонщиках — красная ливрея, слуги и охотники были не менее великолепны. У 
Поппеи упряжные животные были подкованы золотом, и ее в дороге всегда 
сопровождали пятьсот ослиц, чтобы можно было каждый день устраивать ванны из их 
молока. Аристократия римская в пышности подражала императору. Шествие 
обыкновенно



281
 
открывали негры в пестрой одежде, нумидийские охотники и слуги, которые 
расчищали дорогу. Экипаж везли серые мулы, часто подобранные под масть, или 
галльские лошади, маленькие и коренастые, но быстрые. Наконец, на случай, если 
захочется поехать верхом, тут же вели иноходцев. На лошадях и мулах были 
пурпурные и расшитые чепраки, золоченые удила и цепочки. Дорожный экипаж с 
драгоценными украшениями, иногда покрытый даже золотыми или серебряными 
фигурками, стоил доброго поместья. Занавески в нем были шелковые или из другой 
ценной материи. С собой брали золотую и хрустальную посуду, даже художественные 
предметы, которые было бы опасно подвергать толчкам и тряске в экипаже и 
поэтому нужно было нести на руках. Такому выезду соответствовала, конечно, и 
многочисленная свита. Любимые слуги ехали в масках, чтобы защитить свое лицо от 
стужи и зноя. Экипажи были так удобны, что в них можно было даже писать, а в 
некоторых даже устроить постель. Существовали книги маленького формата, 
специально предназначенные для дорожного чтения. В повозке Клавдия была 
укреплена доска для игры в кости. Коммод велел устроить вращающееся сидение, 
так чтобы можно было избегать падающих прямо в лицо лучей солнца, а также 
повернуться лицом к прохладному ветерку; существовали даже снаряды для 
измерения пройденного пути, а также времени.
Привычка путешественников все брать с собой до некоторой степени оправдывалась 
дурным состоянием тогдашних гостиниц. Богатые



282
 
люди с их сотнями рабов могли пользоваться в дороге всеми удобствами, к которым 
они привыкли в своих роскошных дворцах. Трактирщикам редко доводилось принимать 
таких гостей: эти последние предпочитали ночевать в переносных палатках, где у 
них ни в чем не было недостатка. В местностях, которые часто посещались, в 
торговых городах или на водах, существовали, конечно, хорошие гостиницы, где 
можно было жить с удобством. Но обыкновенные постоялые дворы были очень скудно 
обставлены. Это не значит, впрочем, что в них останавливалось только 
простонародье. В древности южане еще более, чем теперь, были невзыскательны: 
большей частью им нужно было лишь переночевать, кое-как утолить голод или 
укрыться от непогоды.
Ритор Аристид [1] так рассказывает о своем путешествии из Смирны в Пергам. 
Отправившись под вечер летнего дня, он добрался уже на закате до какого-то 
постоялого двора. Так как он был разгорячен путешествием и ему нездоровилось, 
то он не мог вынести духоты в комнатах и предпочел отправиться дальше. Поздно 
вечером он достиг Лариссы, где не нашел лучшего ночлега, а в полночь — Кум, но 
здесь городские ворота оказались запертыми. Продолжая путь, Аристид на рассвете,
 когда уже пели петухи, прибыл в Мирину: здесь он встретил перед гостиницей 
своих людей, посланных вперед, и заснул, наконец, на походной кровати, 
поставленной в прихожей; потом его принял у себя один из его друзей. 
Возвращаясь из Пергама, он прибыл вечером к теплым источникам, где стоял 
страшный шум и суета. Не достав себе помещения, он двинулся дальше, но в 22 
километрах от города вынужден был сделать привал: здесь он нашел комнату, 
походную кровать и ковер, который мог служить постелью.
В мало посещаемых местностях постоялые дворы были