особый класс, 
известный под именем арделионов. «В Риме существует, — говорит один современный 
Тиберию поэт, — целый народ арделионов, которые ничего не делают и всегда 
заняты, выбиваются из сил из-за пустяков, находятся в постоянном движении и 
никогда ничего не достигают, вечно суетятся и в результате только всем 
надоедают». Сенека сравнивает их с муравьями, которые без плана и цели 
пробегают по всему дереву от корней до вершины и от вершины до корней. Если, 
остановившись у двери такого человека, спросишь его, куда он идет, каковы его 
намерения, он тебе ответит: «Не знаю». Жалко смотреть на них, когда они бегут,



234
 
точно на пожар, толкают прохожих, несутся сломя голову по улицам и производят 
суматоху. И чего они бегут? Чтобы сделать визит, который никогда не будет им 
отдан, чтобы присоединиться к погребальному шествию совершенно незнакомого 
человека, присутствовать на разборе дела какого-нибудь рьяного сутяги или на 
обручении женщины, которая уже не раз выходила замуж. Когда, исходив верь город 
по пустякам, они наконец возвратятся домой, то клянутся, что не помнят, ни 
зачем они ходили, ни даже где они были; но вер это нисколько не мешает им на 
другой день продолжать то же самой. Встречаются даже старики, которые таскаются 
из улицы в улицу, запыхавшись, покрытые лотом, с лицом, мокрым от поцелуев всех 
своих знакомых, а им знаком весь город; люди за 60 лет с седыми волосами, 
которые полируют по целым дням мостовую, забегая ко всем знатным дамам пожелать 
доброго утра, присутствуя при вступлении в должность каждого трибуна и каждого 
консула, десятки раз поднимаясь по улице, ведущей во дворец; имена самых 
близких к государю придворных у них постоянно на языке. Пусть бы всем этим 
занимался молодой человек, восклицает Марциал [1], но нет ничего более 
противного, чем старый арделион!
Более века спустя Гален * так описывает день римлянина: «Ранним утром каждый 
делает визиты; потом многие идут на форум послушать судебные прения; еще 
большая толпа направляется полюбоваться бегом колесниц и пантомимами; многие 
проводят время в банях за игрой в кости, за пьянством или среди других 
удовольствий, пока не очутятся вечером на пиру, где развлекаются не музыкой и 
не серьезными удовольствиями, а предаются оргиям и разврату, засиживаясь часто 
до следующего дня».
Как ни велико число арделионов, однако большая часть всех этих визитеров, 
шныряющих по улицам в утренние часы, движима не просто неопределенной 
потребностью взвинчивать себя чем-нибудь или убить время, а жаждой выгоды и 
каким-нибудь интересом. В конце концов эта жажда и была главной причиной шумной 
суеты, наполняющей улицы и дворцы. Это была всеобщая погоня за тем, что 
считалось высшим и даже единственным благом, потому что оно доставляло 
положение, отличия, почести, влияние, — погоня за деньгами, верховным божеством,
 которому все поклонялись и служили.
(Friedlaender, Moeurs romaines d'Auguste aux Antonins, trad. Vogel, I, pp. 
297—307, chez Rothschild).

__________
* Гален из Пергама (129—199 гг. н. э.), известный врач при дворе императора 
Коммода, оставил многочисленные сочинения по медицине.
[1] Марциал — остроумный и талантливый автор многочисленных эпиграмм; родился 
около 42 г. по Р. X. См. следующую статью. — Ред.
2. Несколько типов Марциала
Знаешь ли ты, отчего Селий так печален, отчего он опустил нос почти до земли, 
бьет себя в грудь и рвет свои волосы? Не друга и не брата оплакивает он. Оба 
его ребенка живы, и я желаю, чтобы они еще долго жили; его жена чувствует себя 
превосходно; дом его щадят воры и арендатор его не обанкротился. Отчего же он 
так печален? Оттого, что он обедает дома. Когда Селию угрожает опасность 
обедать за собственный счет, он на все готов, чтобы избежать этого. Он бежит на 
Марсово поле и восхваляет там быстроту твоих ног, Паулин. С Марсова поля 
отправляется на рынок, оттуда в бани Фауста, из бань Фауста в бани Фортуната, 
моется в тех и других, отчего его аппетит усиливается еще более. Нет никакой 
возможности уклониться от Селия, какие бы старания ты к этому ни прилагал. 
Играешь ли ты в мяч, он поднимет его и подаст тебе. Если ты в бане, и Селий 
увидит, что ты берешь простыню, чтобы вытереться, он начнет восторгаться 
белизной простыни, хотя бы она была грязнее детских пеленок. А если ты 
причесываешься, он будет уверять, что у тебя волосы Ахилла. Он поднесет тебе 
вино, которым ты омываешь свое тело и которое служит тебе рвотным перед обедом; 
он станет собирать капли пота, падающие с твоего лба; он будет кричать, топать 
ногами, приходить в восторг до тех пор, пока, утомленный его надоедливостью, ты 
не скажешь ему: приходи.
— Ростовщик Секст, (мой старый приятель, как вы знаете) так боится, чтоб я у 
него не попросил денег взаймы, что завидя меня, начинает разговаривать с самим 
собо