невыгодна. Если же мы поступим иначе, то есть будем держаться за власть во что 
бы то ни стало, то будет казаться, что мы или не смогли вынести счастливой 
судьбы и рехнулись от успехов, или что мы, давно пользуясь властью, 
прикрываемся именем народа и сената не для того, чтобы избавить их от 
злоумышленников, а чтобы обратить их в своих рабов.




Агриппа. Мрамор. Флоренция. Уффици


И то и другое достойно порицания.

Кто не вознегодовал бы, видя, что мы говорим одно, а думаем другое?!

Разве не стали бы нас ненавидеть еще больше, если бы мы сразу обнаружили свое 
истинное намерение и прямо устремились бы к единовластию?!

Раз это так, то нас будут обвинять ничуть не менее, даже если вначале у нас и 
мыслей подобных не было, а только потом мы стали стремиться к власти. Быть 
рабом обстоятельств, не уметь владеть собой, не уметь использовать на благо 
дары счастья – все это гораздо хуже, чем причинить кому-либо несправедливость 
по причине несчастья. Ведь одни люди часто под влиянием обстоятельств бывают 
вынуждены совершать несправедливости ради своей выгоды, но вопреки своей воле, 
а другие люди, не владеющие собой, жаждут совершить зло, и в результате 
оказывается, что они поступают вопреки своей выгоде.

Если мы не обладаем трезвым рассудком, если мы не можем обуздать себя в счастье,
 выпавшем на нашу долю, то кто поверит, что мы будем хорошо управлять другими 
или сумеем достойно перенести несчастья?

Так как мы не принадлежим ни к тому, ни к другому сорту людей и так как мы не 
хотим ничего совершать безрассудно, а хотим делать только то, что сочтем 
наилучшим в результате обдумывания, поэтому давайте примем определенное решение 
по этому вопросу.

Я буду говорить откровенно. Ведь сам я не могу говорить иначе и знаю, что тебе 
не будет приятно слушать ложь и лесть.

Равноправие хорошо звучит на словах и является в высшей степени справедливым на 
деле. Разве не справедливо, чтобы решительно все было общим у тех людей, 
которые имеют общую натуру, общее происхождение, выросли в одних и тех же 
нравах, воспитаны в одних и тех же законах и отдали на благо родины все силы 
души и тела?! Быть почитаемым ни за что иное, кроме как за превосходные личные 
качества – разве это не самое лучшее?!

Если люди управляются таким образом, то они, считая, что и блага и беды для 
всех одинаковы, не желают, чтобы с кем-либо из граждан приключилось несчастье, 
и сообща молятся о том, чтобы всем им выпало на долю самое лучшее. Если человек 
обладает каким-либо выдающимся качеством, то он легко проявляет его, активно 
развивает и с очень большой радостью демонстрирует перед всеми. А если он 
замечает хорошее качество в другом, то он охотно его поощряет, усердно 
поддерживает и в высшей степени высоко чтит. Но если кто-нибудь поступает плохо,
 то всякий его ненавидит, а если случится несчастье, то всякий сочувствует, 
считая, что проистекающие от этого урон и бесславие являются общими для всего 
государства.

Так обстоит дело при республиканском строе.

При единовластии все обстоит иначе. Сущность заключается в том, что никто не 
хочет ни видеть, ни иметь никаких достойных качеств (ибо имеющий высшую власть 
является врагом для всех остальных). Большинство людей думает только о себе, и 
все ненавидят друг друга, считая, что в благоденствии одного заключается ущерб 
для другого, а в несчастье одного – выгода для другого.

Поскольку все это обстоит так, то я не вижу, что могло бы склонить тебя к жажде 
единовластия. Кроме того, ведь такой государственный строй для народов тягостен,
 а для тебя самого он был бы еще более неприятен. Или ты не видишь, что наш 
город и государственные дела еще и теперь находятся в состоянии хаоса? Трудно 
сокрушить нашу народную массу, столь много лет прожившую при свободе, трудно 
снова обратить в рабство наших союзников, наших данников, одни из которых 
издавна жили при демократическом строе, а других освободили мы. Трудно это 
сделать, в то время как мы со всех сторон окружены врагами» (Дион Касс. 52, 
2-5).

Октавиан, однако, не последовал совету Агриппы и предпочел единовластие. 
«Агриппа, хотя и держался иного мнения, очень охотно помогал ему во всем, как 
если бы он сам был инициатором» (Дион Касс. 52, 41).