ния, и тотчас с ними расправлялся. (2) Среди 
них был консуляр Авл Цецина: его он сперва пригласил к обеду, а потом приказал 
умертвить, едва тот вышел на столовой. Правда, тут опасность была слишком 
близка: он уже перехватил собственноручно составленную Цециной речь к солдатам. 
Всеми этими мерами он обезопасил себя на будущее, но покамест возбудил такую 
ненависть, что вряд ли кто приходил к власти с такой дурной славой и с таким 
всеобщим недоброжелательством.
 7. Не только жестокость подозревали в нем, но и распущенность – из-за его 
попоек до поздней ночи с самыми беспутными друзьями; и сладострастие – из-за 
множества его мальчиков и евнухов и из-за пресловутой его любви к царице 
Беренике, на которой, говорят, он даже обещал жениться; и алчность – так как 
известно было, что в судебных делах, разбиравшихся отцом, он торговал своим 
заступничеством и брал взятки. Поэтому все видели в нем второго Нерона и 
говорили об этом во всеуслышанье.
 Однако такая слава послужила ему только на пользу: она обернулась высочайшей 
хвалой, когда ни единого порока в нем не нашлось и, напротив, обнаружились 
великие добродетели. (2) Пиры его были веселыми, но не расточительными. Друзей 
он выбирал так, что и последующие правители в своих и в государственных делах 
не могли обходиться без них и всегда к ним обращались. Беренику он тотчас 
выслал из Рима, против ее и против своего желания. Самых изысканных своих 
любимчиков он не только перестал жаловать, но даже не желал на них смотреть на 
всенародных зрелищах, хотя танцовщиками они были замечательными и вскоре 
прославились на сцене. (3) Ничего и ни у кого он не отнял, чужую собственность 
уважал как никто другой и отвергал даже обычные и дозволенные приношения. 
Щедростью он, однако, никому не уступал: при освящении амфитеатра [12] и спешно 
выстроенных поблизости бань он показал гладиаторский бой, на диво богатый и 
пышный; устроил он и морское сражение на прежнем месте, а затем и там вывел 
гладиаторов и выпустил в один день пять тысяч разных диких зверей.
 8. От природы он отличался редкостной добротой. Со времени Тиберия все цезари 
признавали пожалования, сделанные их предшественниками, не иначе, как особыми 
соизволениями, – он первый подтвердил их сразу, единым эдиктом, не заставляя 
себя просить. Непременным правилом его было никакого просителя не отпускать, не 
обнадежив; и когда домашние упрекали его, что он обещает больше, чем сможет 
выполнить, он ответил: «Никто не должен уходить печальным после разговора с 
императором». А когда однажды за обедом он вспомнил, что за целый день никому 
не сделал хорошего, то произнес свои знаменитые слова, памятные и 
достохвальные: «Друзья мои, я потерял день!»
 (2) К простому народу он всегда был особенно внимателен. Однажды, готовя 
гладиаторский бой, он объявил, что устроит его не по собственному вкусу, а по 
вкусу зрителей. Так оно и было: ни в какой просьбе он им не отказывал и сам 
побуждал их просить, что хочется. Сам себя он объявил поклонником 
гладиаторов-фракийцев [13] , и из-за этого пристрастия нередко перешучивался с 
народом и словами и знаками, однако никогда не терял величия и чувства меры. 
Даже купаясь в своих банях, он иногда впускал туда народ, чтобы и тут не 
упустить случая угодить ему.
 (3) Его правления не миновали и стихийные бедствия: извержение Везувия в 
Кампании, пожар Рима, бушевавший три дня и три ночи, и моровая язва, какой 
никогда не бывало [14] . В таких и стольких несчастиях обнаружил он не только 
заботливость правителя, но и редкую отеческую любовь, то утешая народ эдиктами, 
то помогая ему в меру своих сил. (4) Для устроения Кампании он выбрал 
попечителей по жребию из числа консуляров; безнаследные имущества погибших под 
Везувием он пожертвовал в помощь пострадавшим городам. При пожаре столицы он 
воскликнул: «Все убытки – мои!» [15] – и все убранство своих усадеб отдал на 
восстановление построек и храмов, а для скорейшего совершения работ поручил их 
нескольким распорядителям из всаднического сословия. Для изгнания заразы и 
борьбы с болезнью изыскал он все средства, божеские и человеческие, не оставив 
без пробы никаких жертвоприношений и лекарств.
 (5) Одним из бедствий времени был застарелый произвол доносчиков и их 
подстрекателей. Их он часто наказывал на форуме плетьми и палками и, наконец, 
приказал провести по арене амфитеатра и частью продать в рабство [16] , частью 
сослать на самые дикие острова. А чтобы навсегда пресечь подобные 
посягательства, он в числе других постановлений запретил подводить одно дело 
под разные законы [17] и оспаривать права умерших [18] дольше известного срока 
после их смерти.
 9. Сан великого понтифика, по его словам, он принял затем, чтобы руки его были 
чисты [19] , и этого он достиг: с тех пор он не был ни виновником, ни 
соучастником ничьей гибели, и хотя не раз представлялся ему случай мстить, он 
поклялся, что скорее погибнет, чем погубит. Двое патрициев были уличены в 
посягательстве на власть – он не наказал их, а только увещевал оставить эти 
попытки, так как императорская вла