ил в провинции; в 
Каппадокию, где не прекращались набеги варваров, он поставил добавочные легионы 
и вместо римского всадника назначил наместником консуляра.
 (5) Столица была обезображена давними пожарами и развалинами. Он позволил 
всякому желающему занимать и застраивать пустые участки, если этого не делали 
владельцы. Приступив к восстановлению Капитолия [38] , он первый своими руками 
начал расчищать обломки и выносить их на собственной спине. В пожаре 
расплавилось три тысячи медных досок – он позаботился их восстановить, раздобыв 
отовсюду их списки: это было древнейшее и прекраснейшее подспорье в 
государственных делах, среди них хранились чуть ли не с самого основания Рима 
постановления сената и народа о союзах, дружбе и льготах, кому-нибудь даруемых.
 9. Предпринял он и новые постройки: храм Мира близ форума, храм божественного 
Клавдия на Целийском холме, начатый еще Агриппиной, но почти до основания 
разрушенный Нероном, и, наконец, амфитеатр посреди города [39] , задуманный, 
как он узнал, еще Августом.
 (2) Высшие сословия поредели от бесконечных казней и пришли в упадок от 
давнего пренебрежения. Чтобы их очистить и пополнить, он произвел смотр сенату 
и всадничеству, удалив негодных и включив в списки самых достойных из италиков 
и провинциалов. А чтобы было известно, что различаются два сословия не столько 
вольностями, сколько уважением, он однажды, разбирая ссору сенатора и всадника, 
объявил: «Не пристало сенаторам навлекать брань, но отвечать на брань они могут 
и должны».
 10. Судебные дела повсюду безмерно умножились: затянулись старые из-за 
прекращения заседаний, прибавились новые из-за неспокойного времени. Он выбрал 
по жребию лиц, чтобы возвращать пострадавшим имущество, отнятое во время войны, 
и чтобы решать вне очереди дела, подведомственные центумвирам [40] : с этими 
делами нужно было справиться поскорее, так как набралось их столько, что 
тяжущиеся могли не дожить до их конца.
 11. Безнравственность и роскошь усиливались, никем не обуздываемые. Он 
предложил сенату указ, чтобы женщина, состоящая в связи с чужим рабом, сама 
считалась рабыней, и чтобы ростовщикам запрещено было требовать долг с сыновей, 
еще не вышедших из-под отцовской власти, даже после смерти отцов [41] .
 12. Во всем остальном был он доступен и снисходителен с первых дней правления 
и до самой смерти. Свое былое низкое состояние он никогда не скрывал и часто 
даже выставлял напоказ. Когда кто-то попытался возвести начало рода Флавиев к 
основателям Реате и к тому спутнику Геркулеса, чью гробницу показывают на 
Соляной дороге, он первый это высмеял. К наружному блеску он нисколько не 
стремился, и даже в день триумфа, измученный медленным и утомительным шествием, 
не удержался, чтобы не сказать: «Поделом мне, старику: как дурак, захотел 
триумфа, словно предки мои его заслужили или сам я мог о нем мечтать!» 
Трибунскую власть [42] и имя отца отечества он принял лишь много спустя; а 
обыскивать приветствующих его по утрам он перестал еще во время междоусобной 
войны [43] .
 13. Вольности друзей, колкости стряпчих, строптивость философов нимало его не 
беспокоили. Лициний Муциан, известный развратник, сознавая свои заслуги, 
относился к нему без достаточного почтения, но Веспасиан никогда не бранил его 
при всех, и только жалуясь на него общему другу, сказал под конец: «Я-то ведь, 
все-таки, мужчина!» Сальвий Либерал, защищая какого-то богача, не побоялся 
сказать: «Пусть у Гиппарха есть сто миллионов, а Цезарю какое дело?» – и он 
первый его похвалил. Ссыльный киник Деметрий повстречав его в дороге, не 
пожелал ни встать перед ним, ни поздороваться, и даже стал на него лаяться, но 
император только обозвал его псом [44] .
 14. Обиды и вражды он нисколько не помнил и не мстил за них. Для дочери 
Вителлия, своего соперника, он нашел отличного мужа, дал ей приданое и устроил 
дом. Когда при Нероне ему было отказано от двора, и он в страхе спрашивал, что 
ему делать и куда идти, один из заведующих приемами, выпроваживая его, ответил: 
«На все четыре стороны!» [45] А когда потом этот человек стал просить у него 
прощения, он удовольствовался тем, что почти в точности повторил ему его же 
слова. Никогда подозрение или страх не толкали его на расправу: когда друзья 
советовали ему остерегаться Меттия Помпузиана, у которого, по слухам, был 
императорский гороскоп, он вместо этого сделал его консулом, чтобы тот в свое 
время вспомнил об этой милости.
 15. Ни разу не оказалось, что казнен невинный – разве что в его отсутствие 
[46] , без его ведома или даже против его воли. Гельвидий Приск при возвращении 
его из Сирии один приветствовал его Веспасианом, как частного человека, а потом 
во всех своих преторских эдиктах ни разу его не упомянул, но Веспасиан 
рассердился на него не раньше, чем тот разбранил его нещадно, как плебея. Но и 
тут, даже сослав его, даже распорядившись его убить, он всеми силами старался 
спасти его: он послал отозвать убийц и спас бы его, если бы не ложное донесение,
 будто он уже мертв. Во всяком случае, никакая смерть его не радовала, и даже 
над заслуженною казнью случалось ему сетовать и плакать.
 16. Единственное, в чем его упрекали справедливо, это сребролюбие. Мало того, 
что он взыскивал недоимки, прощенные Гальбою [47] , наложил новые тяжелые 
подати, увеличил и подчас даже удвоил дань с провинций, – он открыто занимался 
такими делами, каких стыдился бы и частный человек. Он скупал вещи только затем,
 чтобы потом распродать их с выгодой; (2) он без колебания продавал должности 
[48] соискателям и оправдания подсудимым, невинным и виновным, без разбору; 
самых хищных чиновников, как полагают, он нарочно продвигал на все более 
высокие места, чтобы дать им нажиться, а потом засудить, – говорили, что он 
пользуется ими, как губками, сухим дает намокнуть, а мокрые выжимает. (3) Одни 
думают, что жаден он был от природы: за это и бранил его старый пастух, который 
умолял Веспасиана, только что ставшего императором, отпустить его на волю 
безвозмездно, но получил отказ и воскликнул: «Лисица шерстью слиняла, да нрав 
не сменяла!» [49] . Другие