дворе. Близок он был и Гаю – за любовь к скачкам, и Клавдию – за 
любовь к игре, а более всего Нерону – отчасти за то же самое, отчасти же за 
особую услугу: распоряжаясь на Нероновых играх [12] , он увидел, что Нерон 
очень хочет выступить в состязании кифаредов, но не решается уступить общим 
просьбам и готов уйти из театра; тогда он остановил его, словно по неотступному 
требованию народа, и этим дал возможность его уговорить. 5. Снискав таким 
образом милость трёх правителей, он был удостоен и почётных должностей, и 
высших жреческих санов, а после этого был проконсулом в Африке и попечителем 
общественных построек. Но на этих местах и дела его, и молва о нём были разные: 
провинцией он управлял с редкой добросовестностью целых два года, так как на 
второй год он остался легатом при брате, а на столичной должности, по рассказам,
 он похищал из храмов приношения и украшения или подменял их, ставя вместо 
золота и серебра олово и жёлтую медь.
 6. Женат он был на Петронии [13] дочери консуляра, и имел от неё сына 
Петрониана, незрячего на один глаз. Мать оставила его наследником под условием 
выхода из-под отцовской власти: он отпустил сына, а вскоре, как полагают, 
отравил его, уверяя вдобавок, что это сын покушался на отцеубийство, но от 
угрызений совести сам выпил яд, предназначенный отцу. Потом он женился на 
Галерии Фундане, дочери бывшего претора, и она родила ему мальчика и девочку, 
но мальчик заикался так, что казался косноязычным и немым.
 7. Гальба назначил его в Нижнюю Германию неожиданно. Полагают, что Вителлию 
помог поддержкой Тит Виний, с которым он давно был близок по общему пристрастию 
к «синим» в цирке, и который в это время был в большей силе. Однако сам Гальба 
заявлял, что меньше всего приходится бояться тех, кто помышляет только о еде, и 
что, может быть, богатства провинции насытят его бездонную глотку, – так что 
всякому ясно, что назначение Вителлию было дано не столько из милости, сколько 
из презрения. (2) Известно, что и на дорогу у него не было денег: он жил в 
такой нужде, что для жены и детей, оставленных в Риме, снял какой-то чердак, а 
весь свой дом отдал в наём; на путевые расходы он должен был заложить жемчужину 
из серьги матери. Заимодавцы толпою осаждали его и не выпускали – среди них 
были и жители Формий и Синуэссы, городов, с которых он взыскал налог в свою 
пользу, – и он отделался от них лишь припугнув их клеветой: одного 
вольноотпущенника, особенно ретиво требовавшего платежа, он потребовал к ответу 
за оскорбление действием, уверяя, будто бы тот ударил его ногой, и отступился 
не раньше, чем сорвал с него пятьдесят тысяч сестерциев.
 (3) Войско, и без того враждебное императору и склонное к мятежу, встретило 
его с ликованием, простирая руки к небу: новый начальник, сын троекратного 
консула сам в цвете лет, любезный и щедрый, казался даром богов. Это давнее 
мнение Вителлий подкрепил новыми доказательствами: по дороге он целовался при 
встрече даже с простыми солдатами, на постоялых дворах и харчевнях был на диво 
любезен и с попутчиками и с погонщиками, а по утрам даже расспрашивал каждого, 
завтракал ли он, и рыгал, чтобы показать, что сам-то он уже позавтракал. 8. А 
вступив в лагерь, он уже никому ни в чём не отказывал, и сам освобождал 
провинившихся от бесчестия, ответчиков от обвинений, осуждённых от наказаний.
 Поэтому не прошло и месяца [14] , как солдаты, невзирая ни на день, ни на час, 
однажды вечером вытащили вдруг его из спальни, приветствовали императором и 
понесли по самым людным сёлам. В руках он держал меч божественного Юлия из 
святилища Марса, поданный кем-то при первых поздравлениях. (2) В свою палатку 
он вернулся лишь тогда, когда в столовой вспыхнул пожар от очага: все были в 
тревоге, словно испуганные недобрым знаком, но он воскликнул: «Смелей! Этот 
свет – для нас!» – и это была единственная его речь к солдатам. Войска Верхней 
провинции [15] поддержали его – они ещё раньше покинули Гальбу во имя сената; и 
тогда по общей просьбе он с готовностью принял прозвище Германика, имя Августа 
отложил, а имя Цезаря отверг навсегда.
 9. Вскоре стало известно об убийстве Гальбы – и тогда он, уладив германские 
дела, разделил свои войска [16] , чтобы часть их отправить вперёд против Отона, 
часть повести самому. Передовое войско выступило с добрым знаменьем – с правой 
стороны вдруг появился орёл, покружился над их значками и медленно полетел 
впереди легионов; и напротив когда выступил он сам, то воздвигнутые ему повсюду 
конные статуи все внезапно рухнули с перебитыми ногами, а лавровый венок, 
торжественно им надетый, свалился в поток; и затем в Виенне, когда он правил 
суд с возвышения, на плечо ему и потом на голову сел петух [17] . 
Предзнаменованиям соответствовал исход: легаты завоевали ему власть, но сам он 
удержать её не смог.
 10. О победе при Бетриаке и о гибели Отона он услыхал ещё в Галлии. Без 
промедления, одним эдиктом он распустил все преторианские когорты как подавшие 
дурной пример [18] , приказал им сдать оружие трибунам; а обнаружив, что сто 
двадцать человек подали Отону прошение о награде за помощь при убийстве Гальбы, 
он велел всех разыскать и казнить. Бесспорно, поступки эти были достойные и 
прекрасные, и позволяли надеяться, что он будет великим правителем; однако 
остальные его дела больше отвечали былой его жизни и нраву, нежели величию 
власти. (2) Так, едва выступив в поход, он проходил по городам как триумфатор, 
плыл по рекам на великолепных, разубранных пёстрыми венками ладьях, среди 
обильной и лакомой снеди, не заботясь о порядке ни при дворе, ни в войске, 
любые грабежи и насилия обращая в шутку; а между тем его спутники, не 
довольствуясь угощеньями, которые повсюду устраивал для них народ, забавлялись 
тем, что отпускали на волю чужих рабов, а тех, кто вмешивался, били колотили, 
нередко ранили, а то и убивали. (3) Когда достигли поля, где было сражение, и 
кто-то ужаснулся гниющими трупами, он нагло подбодрил его