к как народ мог отдать тому предпочтение в память отца,
 решился он извести ядом. Этот яд получил он от некой Лукусты, изобретательницы 
отрав; но яд оказался слабее, чем думали, и Британика только прослабило. Тогда 
он вызвал женщину к себе и стал избивать собственными руками, крича, что она 
дала не отраву, а лекарство. Та оправдывалась, что положила яду поменьше, желая 
отвести подозрение в убийстве; но он воскликнул: «Уж не боюсь ли я Юлиева 
закона!» [115] – и заставил ее тут же, в спальне, у себя на глазах сварить 
самый сильный и быстродействующий яд. (3) Отраву испытали на козле, и он умер 
через пять часов; перекипятив снова и снова, ее дали поросенку, и тот околел на 
месте; тогда Нерон приказал подать ее к столу и поднести обедавшему с ним 
Британику. С первого же глотка тот упал мертвым; а Нерон, солгав сотрапезникам, 
будто это обычный припадок падучей, на следующий же день, в проливной дождь, 
похоронил его торопливо и без почестей. Лукуста же за сделанное дело получила и 
безнаказанность, и богатые поместья, и даже учеников.
 34. Мать свою невзлюбил он за то, что она следила и строго судила его слова и 
поступки. Сперва он только старался так или иначе возбудить к ней ненависть, 
грозясь отказаться от власти и удалиться на Родос; потом лишил ее всех почестей 
и власти, отнял воинов и германских телохранителей, отказал ей от дома и изгнал 
из дворца; но и тут ни на миг не давал он ей покоя – нанятые им люди досаждали 
ей в Риме тяжбами, а на отдыхе насмешками и бранью, преследуя ее на суше и на 
море. (2) Наконец, в страхе перед ее угрозами и неукротимостью, он решился ее 
погубить [116] . Три раза он пытался отравить ее, пока не понял, что она 
заранее принимает противоядия. Тогда он устроил над ее постелью штучный потолок,
 чтобы машиной высвободить его из пазов и обрушить на спящую, но соучастникам 
не удалось сохранить замысел в тайне. Тогда он выдумал распадающийся корабль 
[117] , чтобы погубить ее крушением или обвалом каюты: притворно сменив гнев на 
милость, он самым нежным письмом пригласил ее в Байи, чтобы вместе 
отпраздновать Квинкватрии [118] , задержал ее здесь на пиру, а триерархам отдал 
приказ повредить ее либурнскую галеру [119] , будто бы при нечаянном 
столкновении; и когда она собралась обратно в Бавлы [120] , он дал ей вместо 
поврежденного свой искусно состроенный корабль, проводил ее ласково и на 
прощанье даже поцеловал в грудь. (3) Остаток ночи он провел без сна, с великим 
трепетом ожидая исхода предприятия. А когда он узнал, что все вышло иначе, что 
она ускользнула вплавь [121] , и когда ее отпущенник Луций Агерм радостно 
принес весть, что она жива и невредима, тогда он, не в силах ничего придумать, 
велел незаметно подбросить Агерму кинжал, потом схватить его и связать, как 
подосланного убийцу, а мать умертвить, как будто она, уличенная в преступлении, 
сама наложила на себя руки. (4) К этому добавляют, ссылаясь на достоверные 
сведенья, еще более ужасные подробности: будто бы он сам прибежал посмотреть на 
тело убитой [122] , ощупывал ее члены, то похваливая их, то поругивая, захотел 
от этого пить и тут же пьянствовал. Но хотя и воины, и сенат, и народ ободряли 
его своими поздравлениями, угрызений совести он не избежал ни тогда, ни потом, 
и не раз признавался, что его преследует образ матери и бичующие Фурии с 
горящими факелами. Поэтому он устраивал и священнодействия магов, пытаясь 
вызвать дух умершей и вымолить прощение, поэтому и в Греции на элевсинских 
таинствах, где глашатай велит удалиться нечестивцам и преступникам, он не 
осмелился принять посвящение. (5) За умерщвлением матери последовало убийство 
тетки [123] . Ее он посетил, когда она лежала, страдая запором; старуха 
погладила, как обычно, пушок на его щеках и сказала ласково: «Увидеть бы мне 
вот эту бороду остриженной, а там и помереть можно»; а он, обратясь к друзьям, 
насмешливо сказал, что острижет ее хоть сейчас, и велел врачам дать больной 
слабительного свыше меры. Она еще не скончалась, как он уже вступил в ее 
наследство, скрыв завещание, чтобы ничего не упустить из рук.
 35. Женат после Октавии он был дважды – на Поппее Сабине, отец которой был 
квестором, а первый муж [124] – римским всадником, и на Статилии Мессалине, 
правнучке Тавра, двукратного консула и триумфатора: чтобы получить ее в жены, 
он убил ее мужа Аттика Вестина [125] , когда тот был консулом. Жизнь с Октавией 
быстро стала ему в тягость; на упреки друзей он отвечал, что с нее довольно и 
звания супруги [126] . (2) После нескольких неудачных попыток удавить ее он дал 
ей развод за бесплодие, несмотря на то, что народ не одобрял развода и осыпал 
его бранью; потом он ее сослал [127] и, наконец, казнил по обвинению в 
прелюбодеянии – столь нелепому и наглому, что даже под пыткой никто не 
подтвердил его, и Нерон должен был нанять лжесвидетелем своего дядьку Аникета 
[128] , который и объявил, что он сам хитростью овладел ею. (3) На Поппее он 
женился через двенадцать дней после развода с Октавией и любил ее безмерно; но 
и ее он убил, ударив ногой, больную и беременную, когда слишком поздно вернулся 
со скачек, а она его встретила упреками. От нее у него родилась дочь Клавдия 
Августа, но умерла еще во младенчестве.
 (4) Поистине никого из близких не пощадил он в своих преступлениях. Антонию, 
дочь Клавдия, которая после смерти Поппеи отказалась выйти за него замуж, он 
казнил, обвинив в подготовке переворота. За ней последовали остальные его 
родственники и свойственники: среди них был и молодой Авл Плавтий [129] , 
которого он перед казнью изнасиловал и сказал: «Пусть теперь моя мать придет 
поцеловать моего преемника!» – ибо, по его словам, Агриппина любила этого юношу 
и внушала ему надежду на власть. (5) Пасынка своего Руфрия Криспина, сына 
Поппеи, он велел его рабам во время рыбной ловли утопить в море, так как слышал,
 что мальчик, играя, называл себя полководцем и императором. Туска, сына своей 
кормилицы, он отправил в ссылку за то, что в бытность свою прокуратором в 
Египте тот искупался в бане, выстроенной к приезду Нерона. Сенеку [130] , 
своего воспитателя, он заставил покончить с собой, хотя не раз, когда тот 
про