, законам и запретам: ведь и Марк Катон не раз клятвенно 
заявлял, что привлечет его к суду тотчас, как он распустит войско, и в народе 
говорили, что вернись он только частным человеком, и ему, как Милону [77] , 
придется защищать себя в суде, окруженном вооруженной охраной. (4) Это тем 
правдоподобнее, что и Азиний Поллион рассказывает, как Цезарь при Фарсале, 
глядя на перебитых и бегущих врагов, сказал дословно следующее: «Они сами этого 
хотели! меня, Гая Цезаря, после всего, что я сделал, они объявили бы виновным, 
не обратись я за помощью к войскам!» (5) Некоторые, наконец, полагают, что 
Цезаря поработила привычка к власти, и поэтому он, взвесив свои и вражеские 
силы, воспользовался случаем захватить верховное господство, о котором мечтал с 
ранних лет. Так думал, по-видимому, и Цицерон, когда в третьей книге «Об 
обязанностях» писал, что у Цезаря всегда были на устах стихи Еврипида, которые 
он переводит так:



   Коль преступить закон – то ради царства;
   А в остальном его ты должен чтить [78] .



 31. И вот, когда приспело известие, что вмешательство трибунов не имело успеха,
 и что им самим пришлось покинуть Рим, Цезарь тотчас двинул вперед когорты [79] 
; а чтобы не возбуждать подозрений, он и присутствовал для виду на народных 
зрелищах, и обсуждал план гладиаторской школы, которую собирался строить, и 
устроил, как обычно, многолюдный ужин. (2) Но когда закатилось солнце, он с 
немногими спутниками, в повозке, запряженной мулами с соседней мельницы, тайно 
тронулся в путь. Факелы погасли, он сбился с дороги, долго блуждал и только к 
рассвету, отыскав проводника, пешком, по узеньким тропинкам вышел, наконец, на 
верную дорогу [80] . Он настиг когорты у реки Рубикона, границы его провинции. 
Здесь он помедлил и, раздумывая, на какой шаг он отваживается, сказал, 
обратившись к спутникам: «Еще не поздно вернуться; но стоит перейти этот мостик,
 и все будет решать оружие» [81] .
 32. Он еще колебался, как вдруг ему явилось такое видение. Внезапно поблизости 
показался неведомый человек дивного роста и красоты: он сидел и играл на 
свирели. На эти звуки сбежались не только пастухи, но и многие воины со своих 
постов, среди них были и трубачи. И вот у одного из них этот человек вдруг 
вырвал трубу, бросился в реку и, оглушительно протрубив боевой сигнал, поплыл к 
противоположному берегу. «Вперед, – воскликнул тогда Цезарь, – вперед, куда 
зовут нас знаменья богов и несправедливость противников! Жребий брошен» [82] .
 33. Так перевел он войска; и затем, выведя на общую сходку бежавших к нему 
изгнанников-трибунов, он со слезами, разрывая одежду на груди, стал умолять 
солдат о верности. Говорят даже, будто он пообещал каждому всадническое 
состояние [83] , но это – недоразумение. Дело в том, что он, взывая к воинам, 
часто показывал на свой палец левой руки, заверяя, что готов отдать даже свой 
перстень, чтобы вознаградить защитников своей чести; а дальние ряды, которым 
легче было видеть, чем слышать говорящего, приняли мнимые знаки за слова, и 
отсюда пошла молва, будто он посулил им всаднические кольца и четыреста тысяч 
сестерциев.
 34. Дальнейшие его действия, вкратце и по порядку, были таковы [84] . Он 
вступил в Пицен, Умбрию, Этрурию; Луция Домиция, противозаконно назначенного 
ему преемником и занимавшего Корфиний, он заставил сдаться и отпустил; затем по 
берегу Верхнего моря он двинулся к Брундизию [85] , куда бежали консулы и 
Помпей, спеша переправиться за море. (2) После безуспешных попыток любыми 
средствами воспрепятствовать их отплытию, он повернул в Рим. Обратившись здесь 
к сенаторам с речью о положении государства, он направился против сильнейших 
войск Помпея, находившихся в Испании под начальством трех легатов: Марка Петрея,
 Луция Афрания и Марка Варрона; перед отъездом он сказал друзьям, что сейчас он 
идет на войско без полководца, а потом вернется к полководцу без войска. И хотя 
его задерживали как осада Массилии [86] , закрывшей ворота у него на пути, так 
и крайний недостаток продовольствия, вскоре он подчинил себе все.
 35. Вернувшись из Испании в Рим, он переправился в Македонию и там, продержав 
Помпея почти четыре месяца в кольце мощных укреплений, разбил его, наконец, в 
фарсальском сражении и преследовал бегущего до Александрии, где нашел его уже 
убитым. Так как он видел, что царь Птолемей и против него замышляет злое, ему 
пришлось вести здесь необычайно трудную войну, в невыгодном месте и в 
невыгодное время: зимой, без припасов, без подготовки, в столице богатого и 
хитрого врага. Победив, он отдал египетское царство Клеопатре и ее младшему 
брату, не решаясь обратить его в провинцию, чтобы какой-нибудь предприимчивый 
наместник не смог опереться на нее для новых смут. (2) Из Александрии он 
направился в Сирию и затем в Понт, обеспокоенный вестями о Фарнаке, сыне 
Митридата Великого, который воспользовался случаем начать войну и уже был 
опьянен многими успехами [87] . На пятый день своего прибытия, через четыре 
часа после его появления, Цезарь разгромил его в одном единственном бою. Потом 
он часто поминал, как посчастливилось Помпею стяжать славу полководца победами 
над неприятелем, который не умеет воевать. После этого он победил в Африке 
Сципиона и Юбу, у которых искали прибежища остатки неприятелей, и в Испании – 
сыновей Помпея.
 36. Во всей междоусобной войне он не понес ни одного поражения. Терпеть 
неудачи случалось лишь его легатам: так, Гай Курион погиб в Африке, Гай Антоний 
попал в плен к врагу в Иллирике, Публий Долабелла потерял в том же Иллирике 
свой флот [88] , а Гней Домиций Кальвин в Понте – свое войско. Сам же Цезарь