арулла на ближайших выборах было подано много голосов, объявлявших их 
консулами. Под статуей Луция Брута кто-то написал: «О если б ты был жив!», а 
под статуей Цезаря:



   Брут, изгнав царей из Рима, стал в нем первым консулом.
   Этот, консулов изгнавши, стал царем в конце концов.



 (4) В заговоре против него участвовало более шестидесяти человек; во главе его 
стояли Гай Кассий, Марк Брут и Децим Брут. Сперва они колебались, убить ли его 
на Марсовом поле, когда на выборах он призовет трибы к голосованию [197] , – 
разделившись на две части, они хотели сбросить его с мостков, а внизу 
подхватить и заколоть, – или же напасть на него на Священной дороге или при 
входе в театр. Но когда было объявлено, что в иды марта сенат соберется на 
заседание в курию Помпея [198] , то все охотно предпочли именно это время и 
место.
 81. Между тем приближение насильственной смерти было возвещено Цезарю самыми 
несомненными предзнаменованиями. За несколько месяцев перед тем новые поселенцы,
 выведенные по Юлиеву закону в Капую, раскапывали там древние могилы, чтобы 
поставить себе усадьбы, и очень усердствовали, так как им случилось отыскать в 
земле несколько сосудов старинной работы; и вот в гробнице, где по преданию был 
похоронен основатель Капуи, Капий [199] , они нашли медную доску с греческой 
надписью такого содержания: когда потревожен будет Капиев прах, тогда потомок 
его погибнет от руки сородичей, и будет отмщен великим по всей Италии 
кровопролитием. (2) Не следует считать это басней или выдумкой: так сообщает 
Корнелий Бальб, близкий друг Цезаря. А за несколько дней до смерти Цезарь узнал,
 что табуны коней, которых он при переходе Рубикона посвятил богам и отпустил 
пастись на воле, без охраны, упорно отказываются от еды и проливают слезы. 
Затем, когда он приносил жертвы, гадатель Спуринна советовал ему остерегаться 
опасности, которая ждет его не поздней, чем в иды марта. Затем, уже накануне 
этого дня в курию Помпея влетела птичка королек с лавровой веточкой в клюве, 
преследуемая стаей разных птиц из ближней рощицы, и они ее растерзали. А в 
последнюю ночь перед убийством ему привиделось во сне, как он летает под 
облаками, и потом как Юпитер пожимает ему десницу; жене его Кальпурнии снилось, 
что в доме их рушится крыша [200] , и что мужа закалывают у нее в объятиях: и 
двери их спальни внезапно сами собой распахнулись настежь.
 (4). Из-за всего этого, а также из-за нездоровья он долго колебался, не 
остаться ли ему дома, отложив свои дела в сенате. Наконец, Децим Брут уговорил 
его не лишать своего присутствия многолюдное и давно ожидающее его собрание, и 
он вышел из дому уже в пятом часу дня [201] . Кто-то из встречных [202] подал 
ему записку с сообщением о заговоре: он присоединил ее к другим запискам, 
которые держал в левой руке, собираясь прочесть. Потом он принес в жертву 
нескольких животных подряд, но благоприятных знамений не добился; тогда он 
вошел в курию, не обращая внимания на дурной знак и посмеиваясь над Спуринной 
за то, что вопреки его предсказанию, иды марта наступили и не принесли никакой 
беды. «Да, пришли, но не прошли», – ответил тот.
 82. Он сел, и заговорщики окружили его, словно для приветствия. Тотчас Тиллий 
Цимбр [203] , взявший на себя первую роль, подошел к нему ближе, как будто с 
просьбой, и когда тот, отказываясь, сделал ему знак подождать, схватил его за 
тогу выше локтей. Цезарь кричит: «Это уже насилие!» – и тут один Каска, 
размахнувшись сзади, наносит ему рану пониже горла. (2) Цезарь хватает Каску за 
руку, прокалывает ее грифелем [204] , пытается вскочить, но второй удар его 
останавливает. Когда же он увидел, что со всех сторон на него направлены 
обнаженные кинжалы, он накинул на голову тогу и левой рукой распустил ее 
складки ниже колен, чтобы пристойнее упасть укрытым до пят; и так он был 
поражен двадцатью тремя ударами, только при первом испустив не крик даже, а 
стон, – хотя некоторые и передают, что бросившемуся на него Марку Бруту он 
сказал:  «И ты, дитя мое!»  [205] .
 (3) Все разбежались; бездыханный, он остался лежать, пока трое рабов, взвалив 
его на носилки, со свисающей рукою, не отнесли его домой. И среди стольких ран 
только одна, по мнению врача Антистия, оказалась смертельной – вторая, 
нанесенная в грудь.
 (4) Тело убитого заговорщики собирались бросить в Тибр, имущество конфисковать,
 законы отменить, но не решились на это из страха перед консулом Марком 
Антонием и начальником конницы Лепидом.
 83. По требованию Луция Пизона, тестя убитого, было вскрыто и прочитано в доме 
Антония его завещание, составленное им в Лавиканском поместье [206] в 
сентябрьские иды прошлого года и хранившееся у старшей весталки. Квинт Туберон 
сообщает, что со времени консульства и до самого начала гражданской войны он 
обычно объявлял своим наследником Гнея Помпея и даже читал это перед войском на 
сходке. (2) Но в этом последнем завещании он назначал наследниками трех внуков 
своих сестер: Гаю Октавию оставлял три четверти имущества, Луцию Пинарию и 
Квинту Педию – последнюю четверть. В конце завещания он сверх того усыновлял 
Гая Октавия