мнение, а сенат постановит, что ему будет угодно.

54. Еще раз мы даруем вам, карфагеняне, мир, если вы передадите римлянам 
длинные корабли, кроме десяти, и слонов, которых вы имеете, и все, что вы за 
последнее время похитили, или цену потерянного, причем в случае разногласий я 
буду третейским судьей, передадите также всех пленных и перебежчиков и всех, 
кого Ганнибал привез из Италии. Все это сделайте в течение тридцати дней с того 
момента, как будет установлен мир; в течение шестидесяти дней Магон должен 
удалиться из области лигуров, а вы — вывести гарнизоны из городов, которые 
находятся вне финикийских рвов,
[474]
отдать всех заложников, которых вы от них имеете, а в Рим каждый год в течение 
пятидесяти лет вносить по двести эвбейских талантов.
[475]
И больше не набирать наемников ни у кельтов, ни у лигуров, не воевать ни с 
Массанассой, ни с любым другим другом римлян, и чтобы никто из карфагенян не 
воевал против них, по крайней мере от имени общины. Вы будете владеть городом и 
всей той областью, которую вы имели внутри финикийских рвов, когда я переплыл в 
Ливию. Вы будете друзьями и союзниками римлян на земле и на море, причем все 
это будет, если это одобрит сенат. Когда эти условия будут приняты, римляне 
удалятся из Ливии в течение ста пятидесяти дней. Если вы захотите получить 
перемирие, пока не отправите посольство в Рим, вы дадите нам тотчас заложниками 
сто пятьдесят юношей, которых я сам выберу, дадите также для содержания войску 
другую тысячу талантов и продовольствие. Когда будет заключен договор, вы 
получите обратно заложников".
[476]

IX.

55. Так сказал Сципион, и послы отнесли его ответ в Карфаген, где народ 
сходился на собрание в течение многих дней для обсуждения этих предложений, 
причем у лучших было мнение — принять предложенное и не рисковать всем, 
отказываясь от повиновения в каких-либо отдельных вопросах, рыночная же толпа, 
думая больше о потере всего, что они имели — а это было так много, а не об 
ужасах настоящего, не хотела принимать этих условий и негодовала, что правители 
во время голода предпочитают хлеб отдать римлянам для обеспечения перемирия 
вместо того, чтобы дать его своим гражданам; окружая каждого из них, они 
грозили всем, что разграбят и сожгут их дома. Наконец, они решили в настоящих 
обстоятельствах призвать советником Ганнибала, который имел уже шесть тысяч 
пехотинцев и пятьсот всадников и стоял в городе Мартама.
[477]
Он прибыл, и хотя умеренные граждане боялись, как бы этот воинственный муж не 
подстрекнул толпу продолжать войну, он в речи, полной достоинства, велел 
принять мир.
[478]
Но народ, обезумев от гнева, поносил и его и грозил всем, пока одни из знатных 
не бежали к Массанассе, другие же, потеряв надежду на спасение государства, 
добровольно предали сами себя римлянам.


56. Карфагеняне, узнав, что в какой-то гавани Ганнибал собрал много хлеба, 
выслали к нему грузовые суда и длинные корабли, решив, если они получат хлеб, 
выступить с оружием из города и лучше подвергнуться всему, что решит послать им 
судьба, чем добровольно стать рабами римлян. Но когда ветер и буря разбили их 
корабли, они, разочаровавшись во всем, стали проклинать богов, как замышляющих 
их гибель, заключили перемирие со Сципионом и отправили послов в Рим. И Сципион 
послал от себя тех, которые бы посоветовали признать предложенное. Говорят, что 
он это сделал по двум причинам: во-первых, он считал, что это полезно 
государству, а во-вторых, узнав, что консул Гней Корнелий Лентул
[479]
замышляет отнять у него командование войском, а ему не хотелось, чтобы слава 
окончания войны досталась другому. Уезжающим он поручил сказать, что, если 
римляне будут медлить, он сам от своего имени заключит мир.


57. Римляне же очень радовались, что одолели столь великое государство, которое 
прежде причинило им много бедствий и которое по могуществу занимало второе или 
третье место на земле, но сенаторы спорили между собой, одни еще полные гнева и 
раздражения на карфагенян, другие же — уже жалея их и считая, что в чужих 
несчастьях они должны принимать решения согласно с достоинством римского народа.
 Один из друзей Сципиона,
[480]
поднявшись, сказал: "Не о спасении карфагенян, отцы-сенаторы, теперь у нас 
забота, но о верности римлян по отношению к богам и о доброй славе среди людей, 
чтобы нам не поступать более жестоко, чем сами карфагеняне, нам, которые 
обвиняют карфагенян в жестокости, и, всегда заботясь об умеренности в малых 
делах, не пренебречь ею в более значительных; а ведь их вследствие их 
значительности нельзя скрыть, но по всей земле и теперь и впоследствии пройдет 
слух об этом, если мы уничтожим прославленный город, владыку морей, который 
властвовал над многими островами, над всем морем, более чем над половиной Ливии,
 который в битвах против нас самих проявил столько примеров и счастья и силы; с 
ними, пока они еще боролись, следовало бороться, но раз они пали, их надо 
щадить, подобно тому, как и из атлетов никто не бьет уже павшего противника, да 
и из зверей многие щадят упавших. Следует при счастливых обстоятельствах 
остерегаться отмщения богов и зависти людей. Если кто внимательно подумает, 
сколько они совершили против нас, он поймет, что в этом и есть самая страшная 
воля судьбы, если теперь молят об одном спасении те, которые имели возможность 
совершить. против нас столько и таких деяний и которые недавно блестяще 
боролись за Сицилию и Иберию. Но за все это они понесли наказание, в последних 
же своих преступлениях они обвиняют голод, для людей зло самое тягостное, 
которое может отнять всякую способность мыслить.

58. Я ничего не скажу в защиту карфагенян, так как этого не стоит делать; я 
ведь хорошо знаю, что перед этим бывшие у нас договоры о