ткуда 
было подвезти другие, отдали себя в руки консулов; сдались им и те из ливийцев, 
которые стояли как гарнизон, с самими полководцами, Ганноном (не тем, который 
был в Лукании)
[323]
и Бостаром.
[324]
Римляне поставили в городе свой гарнизон и сколько ни нашли перебежчиков, у 
всех у них отрубили руки; из ливийцев знатных послали в Рим, остальных продали. 
Из самих капуанцев, наиболее виновных в отпадении они казнили, у остальных 
отняли только землю: вся она вокруг Капуи очень плодородна, так как это равнина.
 Так Капуя вновь перешла в руки римлян, и этим у ливийцев для ведения войны в 
Италии было отнято большое преимущество.


44.
[325]
В области бруттиев, которая составляет часть Италии,
[326]
один человек из занятого ливийцами города Тисии,
[327]
привыкший всегда грабить и доставлять добычу начальнику гарнизона, а вследствие 
этого ставший ему во всех отношениях приятелем и почти сотоварищем по власти, 
страдал, видя, как солдаты гарнизона насильничают над его отечеством. Поэтому, 
столковавшись с римским военачальником и дав и получив от него клятвы в 
верности, он всякий раз приводил в крепость как пленных нескольких римских 
солдат, а их оружие приносил как добычу. Когда их оказалось довольно много, он 
освободил и вооружил их, уничтожил гарнизон ливийцев и ввел другой от римлян. 
Когда немного позднее мимо них проходил Ганнибал, солдаты римского гарнизона, 
пораженные страхом, бежали в Регий, а тисиаты предали себя Ганнибалу. 
Виновников отпадения Ганнибал сжег, а в городе поставил другой гарнизон.


45. В городе япигов Салапиид,
[328]
подвластном ливийцам, было два человека, выдающихся из числа других родом, 
богатством и могуществом, но во многом отличных друг от друга. Из них Дасий 
стоял на стороне ливийцев, а Блатий на стороне римлян. Пока дела Ганнибала 
процветали, Блатий бездействовал; когда же дела римлян стали поправляться и 
многие из их владений они вновь вернули, Блатий стал убеждать своего врага 
объединиться с ним в заботах только об отечестве, чтобы не потерпеть 
чего-нибудь ужасного, если римляне возьмут силой их город. Тот, сделав вид, что 
соглашается, донес об этом Ганнибалу. И судил их Ганнибал, причем Дасий обвинял,
 Блатий защищался и говорил, что он подвергся навету вследствие вражды; уже и 
раньше предвидя это, Блатий дерзнул произнести такую речь перед врагом, считая, 
что его обвинителю не будет веры вследствие их взаимной вражды. Ганнибал, 
полагая, что не должно ни оставлять такого дела без внимания, ни сразу поверить 
сказанному врагом обвиняемого, отослал их, чтобы самому с собой обдумать это 
дело. Так как выход был очень узким, Блатий незаметно для других сказал Дасию: 
"Не будешь, приятель, спасать отечество?" Дасий же, немедленно закричав, 
сообщил это Ганнибалу.

46. Тогда Блатий, жалуясь и этим еще более вызывая к себе доверие, сказал, что 
он является жертвой заговора хитрого врага. «Этот», сказал он, "теперешний 
коварный замысел освобождает меня и от прежнего подозрения, если какое-нибудь 
было. Ведь кто и прежде мог бы доверить врагу такое дело, и теперь, если раньше 
он и поступил необдуманно, вновь во второй раз решился бы сказать то же самое 
человеку, недостойному доверия, выступившему обвинителем в этом самом деле, 
переживая еще опасность, находясь под судом и отрицая свою виновность, и при 
этом еще сказать в суде, где многие могли слышать, да и обвинитель равным 
образом тотчас же сообщил бы это? И если бы даже он внезапно оказался", говорил 
он, "благорасположенным и дружественным, то в чем он мог бы оказаться мне 
полезным в борьбе за отечество? Чего бы я требовал от него, который ничем не 
может помочь?" Мне кажется, что Блатий, опять предвидя все, что случилось, 
шепнул на ухо Дасию эту фразу и вызвал к нему еще большее недоверие; вследствие 
этого и Ганнибал стал меньше доверять сказанному прежде Дасием. Но даже и 
теперь, избегнув суда, Блатий не перестал переубеждать врага, одновременно 
презирая его, как ставшего недостойным доверия во всех отношениях. Дасий же 
вновь сделал вид, что соглашается, и просил указать ход задуманного отпадения. 
Ничего не опасаясь, Блатий сказал: "Я спешно уеду в один из римских лагерей" 
(указав ему один из самых далеких) "и, взяв войско, приведу сюда; ибо начальник 
того войска мне друг; ты же оставайся у меня здесь и наблюдай за внутренней 
жизнью города".
47. Так он сказал и тотчас же быстро уехал, тайно от Дасия, не в тот, на 
который он указал, лагерь, а в Рим, куда дорога была короче. Дав сенату 
заложником сына, он попросил тысячу всадников, с к