к как они не 
соглашались на такое предприятие, он вооружил тогда свою тысячу и своих сто 
всадников, и, двинувшись вперед, стал под стеной и дальше никуда не двигался. 
Враги не обращали внимания на них, поскольку видели, что их немного и что они 
не решаются вступить в рукопашный бой. Но, когда люди Селевка стали обедать, 
Диофан, сделав на них нападение, привел в смятение и оттеснил сторожевые 
отряды; когда же другие бросились к оружию, стали взнуздывать коней, гоняться 
за убегающими или с трудом садиться на неспокойных коней, Диофан одержал над 
ними блестящую победу. При этом жители Пергама со стены громкими криками 
приветствовали его победу; но и тогда они не решились выступить. Убив сколько 
он мог при таком быстром показе мужества, а некоторых взяв в плен, и мужей, и 
коней, он спешно вернулся назад. На следующий день он опять поставил ахейцев 
под стеною: пергамцы и на этот раз не вышли с ним. Селевк с большим количеством 
всадников стал приближаться к нему, вызывая его на сражение. Но Диофан тогда не 
двигался с места, стоял у самой стены, но был настороже. Когда же Селевк, 
прождав до полудня, когда его всадники уже устали, повернул назад и стал 
уходить, тогда Диофан, напав на его арьергард, приведя его в замешательство и 
причинив ему сколько возможно потерь, быстро вновь отступил под прикрытие стены.
 И таким образом, делая постоянно на него хитрые нападения и во время 
экспедиций за хлебом, и за дровами и постоянно, так или иначе причиняя ему 
затруднения, он заставил Селевка уйти от Пергама и гнал его изо всех других 
областей царства Эвмена.

27. Немного времени спустя у Поликсенида произошел морской бой с римлянами у 
Мионнеса: Поликсенид вступил в этот бой с 90 тяжелыми судами, а Люций, наварх 
римлян, имел 83, из них 25 были от родосцев. Их начальник Эвдор был поставлен 
на левом крыле; увидав же, что Поликсенид намного превосходит римлян и с того, 
и с другого фланга, он испугался, как бы не быть окруженным, и быстро перегнал 
их, так как суда у него были легкие и гребцы опытные в морском деле; он первым 
и повел против Поликсенида огненосные суда, со всех сторон блиставшие огнем. 
Корабли Поликсенида не решились напасть на них вследствие огня, но объезжали 
вокруг них; при этом они наклонились и зачерпнули воды; они ударялись о боевые 
балки, пока родосский корабль не сделал нападения на сидонский; удар был 
настолько силен, что якорь сидонского корабля упал на родосский и связал их оба 
вместе. Корабли стали недвижимыми, и экипажи их вступили в бой как бы на 
твердой земле. На помощь им с обеих сторон подошло много кораблей, и с той и с 
другой стороны началось блестящее соревнование в храбрости; вследствие этого 
центр кораблей Антиоха оказался открытым и римские корабли, продвинувшись, 
стали окружать врагов, которые этого все еще не замечали. Когда же они это 
поняли, то повернули назад и бежали. У Антиоха погибло без одного 30 кораблей, 
из них 13 было захвачено со всеми людьми. У римлян погибло всего два судна. И 
Поликсенид, ведя за собой родосский корабль, ушел в Эфес.
28. Таков был конец морской битвы у Мионнеса. Еще не зная о ней, Антиох 
старательно укреплял Херсонес и Лисимахию, считая это важным делом, как это и 
было на самом деле, для войны против римлян; да и вся Фракия была бы для них 
неудобной для прохода с войском и труднопроходимой вследствие плохих дорог, 
если бы Филипп не проводил их. Но Антиох был и в остальных делах человеком 
легкомысленным и с быстро меняющимся настроением. Когда он узнал о поражении 
при Мионнессе, он совсем пал духом, считая, что против него действует злой рок. 
Все идет против всяких ожиданий: римляне властвуют на море, где он считал, что 
намного их превосходит; родосцы заперли Ганнибала в Памфилии; Филипп провел 
римлян по непроходимым дорогам, а он думал, что Филипп должен был особенно 
помнить зло, которое он претерпел от римлян. Всем этим он был приведен в 
расстройство, а божество, как это случается со всеми при наступлении несчастий, 
лишило его способности здраво рассуждать; поэтому он неразумно покинул Херсонес,
 прежде чем встретиться лицом к лицу с неприятелем, и не увез оттуда, сколько у 
него было собрано там хлеба, оружия, денег, машин, не сжег даже их, но в 
неприкосновенности оставил врагам все эти запасы. Он не обратил никакого 
внимания на жителей Лисимахии, сбегавшихся к нему с женами и детьми, с великим 
плачем, как будто из осажденного им города. Он думал только о том, как бы 
помешать врагам переправиться у Абидоса, и все еще оставшуюся у него надежду на 
благополучное окончание войны он полагал в этом. Как бы пораженный от божества 
слепотою, он и переправу не сумел охранить, но поспешил уйти в глубь страны, 
торопясь предупредить врагов, а на переправе не оставил никакой охраны.

29. Когда Сципионы узнали о его отступлении, они стремительно заняли Лисимахию 
и, овладев всеми богатствами и оружием в Херсонесе, они спешно перешли через 
Геллеспонт, оставленный пустынным и без охраны, и успели оказаться (в Азии) 
раньше, чем это стало известно Антиоху, оставшемуся в неведении в Сардах. 
Пораженный этим, Антиох впал в отчаяние, и, собственные ошибки свои приписывая 
злому року, он послал византийца Гераклида к Сципионам вести переговоры о 
прекращении войны, отдавая им Смирну, Александрию на Гранике и Лампсак, из-за 
которых он и начал с ними войну, и обещая уплатить половину военных расходов. 
Он поручил, если будет необходимо, отдать им из ионийских и эолидских городов 
те, которые в этой войне стояли на стороне римлян, и то, чего Сципионы 
потребуют. Гераклид получил право говорить об этом открыто, частным же образом 
он нес от Антиоха Публию Сципиону обещание уплатить крупную сумму денег и 
отпустить на свободу его сына. Антиох взял его в плен в Греции, когда он плыл в 
Деметриаду из Халкиды. Этот мальчик был тот Сципион, который позднее взял 
Карфаген и его разрушил, и после этого Сципиона он вторым получил имя 
Африканского; он был сыном Павла