е дома, флигель, конюшни. И
для челяди, и для лошадей места хватит.
     - Видно, небо мне тебя послало, ей-богу.
     Кетлинг забрался на повозку, и они поехали.
     Всю  дорогу  Заглоба  рассказывал ему,  какое  с  паном  Володыёвским
стряслось несчастье,  а Кетлинг,  впервые об этом слыша,  в отчаянье ломал
руки.
     - Твое известие и  для меня нож острый,  быть может,  ты и не знаешь,
как мы с  ним в последнее время дружили.  В Пруссии вместе крепости брали,
шведов выкуривали.  С паном Любомирским воевали и на Украину хаживали,  во
второй-то  раз  после смерти князя Иеремии,  под началом коронного маршала
Собеского. Из одной чашки ели, одно седло нам подушкой служило. Кастором и
Поллуксом нас называли.  И  только,  когда Михал за панной Борзобогатой на
Жмудь поехал,  час separationis* настал,  но кто мог подумать, что счастье
его, уподобившись стреле на ветру, столь мимолетным оказалось.
     _______________
          * Разлуки (лат.).

     - Нет ничего вечного в сей юдоли печали, - отвечал Заглоба.
     - Ничего,  кроме  истинной дружбы...  Хорошо  бы  разведать,  где  он
теперь.  Может,  коронный маршал даст совет,  он  Михала как  родного сына
любит.  А коли нет, так ведь сюда выборщики со всех сторон понаехали. Быть
не  может,  чтобы никто ничего о  столь славном рыцаре не слышал.  Я  вам,
сударь, помочь рад и для брата родного не сделал бы больше.
     Так,  беседуя,  добрались они и до кетлинговского домика,  который на
деле изрядным доминой оказался.  Там было и  богатое убранство,  и  немало
диковинок всяких -  среди них и  купленные,  и  трофеи всевозможные.  А уж
оружия - видимо-невидимо. Пан Заглоба расчувствовался вконец:
     - Ого!  Да ты, я вижу, и двадцать человек принял бы без труда. Видно,
фортуна мне улыбнулась,  нашей встрече способствуя.  Я мог  бы  и  у  пана
Антония Храповицкого(*) остановиться,  он старинный мой друг и приятель. И
Пацы(*) меня к себе заманивали,  они против Радзивиллов людей собирают, но
я тебе предпочтение отдал.
     - Слышал я  от стороны литовской,  -  сказал Кетлинг,  -  что теперь,
когда до Литвы черед дошел, маршалом сейма Храповицкого назначат!
     - И  поступят верно.  Человек он  почтенный,  судит здраво,  впрочем,
пожалуй, чересчур. Для него согласие важней всего. Уж очень он всех мирить
любит. А это пустая затея. Но все же, скажи мне по чести, что думаешь ты о
Богуславе Радзивилле?
     - С той поры, как татары Кмицица меня под Варшавой в полон захватили,
слышать о князе не хочу. Службу свою я оставил и больше о ней хлопотать не
стану -  сила у князя большая, но человек он злой и коварный. Вдоволь я на
него нагляделся,  когда он в  Таурогах на добродетель этого ангела,  этого
небесного созданья покушался.
     - Небесного?  Подумай,  что говоришь!  Она из той же глины, что и все
прочие, вылеплена и, как любая другая кукла, разбиться может. Да, впрочем,
не о ней речь!
     Заглоба вдруг покраснел и вытаращил глаза от гнева.
     - Подумать только, эта шельма - депутат?!
     - О ком ты?  -  удивленно спросил Кетлинг, у которого Оленька все еще
была на уме.
     - Да о Богуславе Радзивилле.  Но проверка полномочий на что?  Слушай,
ты ведь и сам депутат, можешь этой материи коснуться, а уже я подам сверху
голос,  не бойся!  На нашей стороне закон,  а они его обойти хотят, ну что
же, можно и среди арбитров смуту устроить, да такую, что кровь прольется.
     - Не  затевай  смуты,  сударь.  Христом-богом  молю.  Материи  сей  я
коснусь, это резонно, но боже избави на сейме посеять смуту.
     - Я и к Храповицкому пойду,  хоть он ни рыба ни мясо, а жаль. У него,
как у будущего маршала,  многие судьбы в руках. Я и Пацев на князя напущу.
Про все его проделки объявлю публично.  Ведь слышал же  я  в  дороге,  что
пройдоха этот в короли метит!
     - До  полного падения должен дойти народ,  да  и  не заслуживает иной
участи,  ежели изберет себе такого короля,  - отвечал Кетлинг. - А теперь,
ваша милость,  отдохните хорошенько,  а  потом наведаемся к пану коронному
маршалу - может, что о Михале разузнаем.


                                 ГЛАВА IV

     Через  несколько  дней  завершился  сейм,  где,  как  и  предсказывал
Кетлинг,   маршальский  жезл  был  вручен  пану  Храповицкому,  тогдашнему
подкоморию смоленскому,  ставшему позднее воеводой витебским.  Речь шла об
определении дня  выборов  и  назначении высокого  совета.  Интриги  разных
сторон в подобных делах значили не слишком много,  и потому казалось, сейм
пройдет мирно.  Но  с  самого  начала спокойствие было  нарушено проверкой
выборных полномочий.  Когда  депутат  Кетлинг усомнился в  выборных правах
пана бельского писаря и  его  друга князя Богуслава Радзивилла,  из  толпы
арбитров  тотчас  же  раздался  зычный  бас:  <Предатель!  Чужим  господам
служит!> Этот голос был подхвачен и другими, их примеру последовал кое-кто
из депутатов,  и  неожиданно сейм распался н