ь,  в  комнату
вошел стольник, следом Володыёвский, а за ним Кетлинг.


                                 ГЛАВА XX

     Кетлинг был так смущен,  что едва догадался поклониться дамам,  после
чего остался стоять неподвижно, прижав шляпу к груди и закрыв глаза, более
похожий на тень,  чем на живого человека;  Володыёвский, обняв бросившуюся
ему навстречу сестру, приблизился к Кшисе.
     Лицо девушки было белее мела, и легкий пушок над губой казался темнее
обычного;  грудь ее высоко вздымалась от волнения, пан Володыёвский мягким
жестом взял ее руку в свою и поднес к губам;  потом постоял молча,  шевеля
усами, и наконец, собравшись с мыслями, грустно и неспешно заговорил:
     - Любезная панна,  нет,  скажу не таясь - любимая моя Кшися! Выслушай
меня без страха,  я ведь не скиф, не татарин, не изверг какой, а друг твой
и, сам не умея быть счастливым, тебе счастья желаю. Теперь ни для кого нет
тайны,  что вы с  Кетлингом любите друг друга.  Панна Бася в  справедливой
досаде сказала мне это в глаза, и не скрываю, я в гневе великом вылетел из
этого дома,  лишь о мщении помышляя. Кто все потерял, тот готов к мести, а
я,  видит бог,  любил тебя всей душой,  и  не только как кавалер девицу...
Если бы я  был отцом семейства и господь бог дал бы мне сына или дочку,  а
потом взял,  то и  тогда,  наверное,  я  горевал бы не больше,  чем сейчас
горюю.
     Тут голос у пана Михала вдруг дрогнул,  но он не дал волю чувствам и,
пошевелив усами, продолжил:
     - Но слезами горю не поможешь! То, что Кетлинг тебя полюбил, не диво!
Да и как тебя не любить?!  И что ты его полюбила, тоже неудивительно, куда
мне до Кетлинга!  На поле брани я  ему не уступлю,  он сам это подтвердить
может,  а  тут  нас  равнять нечего.  Господь бог  одного всем  наградил в
избытке,  а у другого отнял немало,  но все же разум ему оставил. Вот и я,
как только меня ветром в поле обдуло, поостыв малость, внял голосу совести
и  подумал:  за что же ты их покарать собрался?  Зачем кровь друга пролить
хочешь?  Полюбили - значит, на то воля божья. Старые люди говорят - против
любви и гетманское слово не указ.  Ежели бы Кетлинг знал, что ты мне слово
дала,  может,  я бы и крикнул ему:  <Защищайся!>, но он ни о чем не ведал.
Нет за ним вины.  И за тобой нет.  Он порешил уехать,  ты от мирской суеты
удалиться.  Видно,  уж такова судьба.  Но ничего,  перетерплю. Божий перст
указует, что мне суждено быть сиротою.
     Пан Михал внезапно умолк,  с  трудом переводя дух,  как пловец,  едва
вынырнувший из глубины вод, и снова взял Кшисю за руку.
     - Любить, всего для себя желая, - не искусство. У троих сердца кровью
исходят,  -  думал  я,  -  пусть одно  перестрадает,  двоим радость уделом
оставив. Дай тебе боже счастья с Кетлингом... Аминь! Дай тебе боже счастья
с Кетлингом!.. Ноет у меня душа, но поболит и пройдет. Дай тебе бог, а это
пройдет!..  Ничего,  перетерплю!  - И хоть держался он храбро, но при этих
словах  стиснул зубы  и  застонал от  боли,  а  в  другом  конце  гостиной
послышался жалобный плач Баси.
     - Ну, Кетлинг, будь счастлив, друже! - крикнул Володыёвский.
     Кетлинг подошел ближе,  пал  ниц  перед Кшисей и  молча с  величайшей
почтительностью и нежностью обнял ее колени.
     А Володыёвский заговорил прерывисто:
     - Обними его  и  ты!  Натерпелся бедняга...  Благослови вас  бог!  Не
пойдешь ты в монастырь...  А я тем утешусь,  что не проклянете вы меня,  а
добром помянете... Бог сейчас со мною, я знаю, хоть и тяжело мне...
     Бася, не в силах вынести его слов, выбежала из гостиной. Заметив это,
пан Володыёвский сказал стольнику и сестре:
     - Ступайте и вы, а их одних оставьте... Я тоже пойду, хочу наедине со
спасителем нашим побеседовать.
     И вышел.
     В прихожей ему на глаза попалась Бася,  она стояла у лестницы,  в том
же  месте,  что в  прошлый раз,  когда в  сердцах выдала тайну влюбленных.
Только  теперь  она  стояла,  отвернувшись  лицом  к  стене,  и  плечи  ее
вздрагивали от рыданий.
     Увидев это,  пан Михал еще больше закручинился над своей судьбой:  до
сей поры он  сдерживался,  но  тут словно рухнули преграды и  из  глаз его
полились слезы.
     - О чем плачешь, голубушка? - спросил он жалобно.
     Бася подняла головку и,  поднося к глазам то один, то другой кулачок,
сотрясаясь от рыданий и глотая открытым ртом воздух, заплакала в голос:
     - Боже,  как мне жаль!..  Боже,  так жаль!..  Пан Михал такой добрый,
такой честный!.. Боже мой, боже!
     А  он тем временем взял ее ручки в  свои и стал целовать их с большой
пылкостью и воодушевлением.
     - Бог  тебя  вознаградит!  Бог  тебя вознаградит за  твою доброту!  -
сказал он. - Тихо, не плачь!
     Но  Бася рыдала еще  пуще.  Каждая жилка ее  трепетала,  она все чаще
ловила губами воздух и наконец,  затопав ножками от возмущения,  закричала
на весь дом:
     - Глупая Кшися!  Да  я  бы...  и  на  десять Кетлингов пана Михала не
променяла!  Я пана Михала люблю больше всех... больше, чем тетю, больше...
чем дядюшку, больше... Кшиси.
     - Бася! Бога ради! - воскликнул маленький рыцарь.
     И, пытаясь хоть как-то успокоить