распростертыми объятьями и возгласами:  <День сей на скрижалях памяти моей
увековечу!..> Хозяин тотчас же созывал друзей и дворян:  <Глядите, вот он,
доблестный муж, gloria et decus* славного рыцарства Речи Посполитой!> Люди
обступали Заглобу со  всех сторон,  а  молодые целовали полы его дорожного
жупана.  После этого с  возов подавали бочки и  бутыли с  вином,  и  порой
всеобщему gaudium** не видно было конца.
     _______________
          * Краса и гордость (лат.).
          ** Веселью (лат.).

     Обычно полагали,  что  Заглоба едет  депутатом на  сейм,  а  когда он
отвечал, что нет, слова его вызывали искреннее удивление.
     Он  ссылался на  то,  что  уступил  свой  мандат  пану  Домашевскому,
пусть-де  молодые общему делу послужат.  Одним он открывал свои карты,  от
других, когда его одолевали расспросами, отделывался такими словами:
     - Я к войнам с малолетства приучен,  вот и  решил  малость  Дороша(*)
пощекотать.
     После этих слов всеобщему восхищению не было границ. Не проигрывал он
во мнении окружающих и при известии,  что не выбран на сейм депутатом, все
знали,  что иной арбитр(*) двух депутатов стоит.  Да и  любой  даже  самый
важный  сенатор  помнил  о  том,  что,  как только подойдет время выборов,
каждое слово столь славного рыцаря на вес золота будет.
     Знатные господа не скупились на почести и заключали его в объятья.  В
Подлясском повете  три  дня  вино  лилось рекой.  Пацы,  которых Заглоба в
Калужине повстречал, на руках его носили.
     Не обходилось и  без подарков,  которые делались невзначай:  в  своей
повозке  Заглоба  частенько находил вино,  водку,  а  бывало,  и  ларцы  в
драгоценной оправе, пистолеты, сабли.
     Челядинцы пана Заглобы тоже не оставались в накладе,  и, вопреки всем
обещаниям,  ехал он  так медленно,  что на  третью неделю едва добрался до
Минска(*).
     Но в  Минске удача ему изменила.  Въехав на площадь,  Заглоба увидел,
что  попал  ко  двору  какого-то  вельможи,  должно быть  весьма знатного:
дворяне в  парадном платье,  пехоты чуть ли  не  полк,  правда безоружной,
потому что на сейм с войском ехать не полагалось, но молодцы как на подбор
и  разодеты пышнее,  чем  гвардейцы у  шведского короля.  Кругом золоченые
кареты,  повозки с  гобеленами и  коврами -  в гостиницах на стены вешать,
телеги с кухонной утварью и провизией, прислуга сплошь иностранцы: со всех
сторон слышна чужая речь.
     Увидев наконец какого-то  дворянина в  польском платье,  пан Заглоба,
предвкушая добрую пирушку,  велел  остановиться и,  высунув одну  ногу  из
повозки, сказал:
     - А чей же это двор,  такой роскошный,  что и королевскому,  поди, не
уступит?
     - Чей же  еще,  -  ответил тот,  -  коли не  нашего господина,  князя
конюшего литовского?
     - Чей-чей? - переспросил Заглоба.
     - Да  вы,  никак,  оглохли,  ваша  милость?  Князя  нашего  Богуслава
Радзивилла(*),  что  на  сейм послом едет,  а после выборов,  бог даст,  и
королем нашим станет!
     Заглоба быстро сунул ногу обратно.
     - Езжай! - крикнул он кучеру. - Мне здесь делать нечего.
     <Боже праведный!  - воскликнул он,  дрожа от негодования. - Пути твои
неисповедимы, и, коли не покараешь ты этого предателя, значит, есть у тебя
какие-то скрытые от нас,  непосвященных,  помыслы,  хотя, ежели рассуждать
чисто по-человечески,  этот прохвост заслуживает хорошей розги. Но, должно
быть,  нет порядка в Речи Посполитой,  коли подлые людишки, стыд и совесть
потерявшие, разъезжают как ни в чем не бывало с эдакой свитой! Мало этого.
Дела государственные вершат. Нет, видно, пришел нам конец, потому что где,
в каком другом государстве такое возможно?  Всем хорош был король  Joannes
Casimirus,   но   добр  чересчур,  он  и  лихоимцев  избаловал  вконец,  к
безнаказанности приучив,  все им  с  рук  сходило.  Впрочем,  не  он  один
виноват. Должно быть, нет больше в нашем народе ни совести гражданской, ни
понятия о справедливости.  Тьфу ты пропасть!  Он - и  вдруг  депутат!  Ему
граждане  целостность и безопасность отечества вверяют,  в его подлые руки
передают,  в те самые руки,  которыми он родину терзал и в  шведские  цепи
заковывал!  Пропали мы, пропали, не иначе. Его еще и в короли прочат... Ну
что ж!  Видно,  у нас все возможно.  Он - депутат!  О боже,  ведь в законе
черным  по белому написано,  что не может быть депутатом тот,  кто в чужих
государствах должности занимает,  а ведь он в прусском княжестве у  своего
дядюшки(*) поганого генерал-губернатор. Ну, погоди, я тебя за руку схвачу!
А проверка полномочий на что?  Пусть я бараном буду, а кучер мой мясником,
если  сам  я  не  проберусь  в  зал  и  как простой арбитр этой материи не
затрону.  У депутатов заручусь поддержкой.  Не  знаю,  смогу  ли  я  тебя,
предатель,  вельможу  и эдакого туза,  одолеть и полномочий лишить,  но до
избрания не дойдет дело,  за  это  я  ручаюсь.  Бедняге  Михалу  подождать
придется, потому что я здесь pro publico bono* пекусь>.
     _______________
          * Для общего блага (лат.).

     Так рассуждая,  пан Заглоба решил заняться проверкой полномочий и для
этого перетянуть на  свою сторону кое-кого из  депутатов.  И  посему