и так оно и будет до тех пор, пока она в Стикс не канет!
Вот ты, Ян, таков, и таким тяжелее всех на свете, и горе и память всегда с
ними.  А  другой,  напротив,  eo  modo** удары  судьбы примет,  словно его
кулаком по  шее  огрели.  У  него  от  горя в  глазах темно,  но  глядишь,
опомнился,  а потом, когда зажила рана, и вовсе повеселел. С таким нравом,
доложу я вам, куда легче жить в этом полном превратностей мире.
     _______________
          * Спокойно (лат.).
          ** Таким образом (лат.).

     Рыцари,  затаив  дух,  внимали мудрым  словам  пана  Заглобы,  а  он,
радуясь, что его слушают с таким вниманием, продолжал:
     - Я Михала насквозь вижу и, бог свидетель, не хочу на него напраслину
возводить,  но только сдается мне,  что он о свадьбе больше, чем о девушке
этой,  помышлял.  И  не  диво,  что  пал  духом,  хуже  беды  для  него не
придумаешь.  Ведь представить трудно,  как же ему хотелось жениться. Нет в
его душе ни  жадности,  ни гордыни,  от всех благ он отказался,  состояние
потерял,  о жалованье не заикнулся, но за все труды, за все заслуги ничего
не  хотел он от бога и  от Речи Посполитой -  кроме жены.  И  вот,  только
облюбовал он лакомый кусочек и ко рту поднести собирался - а ему по рукам!
На!  Получай!  И как было не прийти в уныние? Разумеется, он и из-за девки
горевал,  но  пуще  всего разбирала его  досада,  что  вот,  мол,  опять в
холостяках остался,  хотя сам,  быть может,  поклясться готов,  что это не
так.
     - Дай бог! - повторил Скшетуский.
     - Дайте срок,  затянутся,  заживут его сердечные раны, и увидим, быть
может,  вернется к нему прежняя прыть.  Periculum* только в том,  чтобы он
теперь sub onere** отчаяния, сгоряча не натворил бы или не надумал чего, о
чем сам потом жалеть будет. Но тут уж чему быть, того не миновать, человек
в  беде на  решения скор.  А  мой казачок уже дорожные платья из  сундуков
достает и укладывает, и не к тому слова эти, чтоб не ехать, а чтоб утешить
вас, друзья, на прощанье.
     _______________
          * Опасность (лат.).
          ** Здесь: в порыве (лат.).

     - Отец,  ты  опять Михалу повязкой на  раны будешь!  -  воскликнул Ян
Скшетуский.
     - Как и для тебя был когда-то.  Помнишь?  Мне бы только отыскать  его
поскорее.  Боюсь,  кабы  не  укрылся он в каком монастыре или не ускакал в
степи, ему там каждый кустик родня. Ты, пан Кмициц, о летах моих намекнул,
только  вот  что  я  тебе  скажу:  ни  одному  гонцу  с письмом за мной не
угнаться,  и,  коли  вру,  вели  мне,  когда  вернусь,  нитки  из   тряпья
выдергивать,  горох  лущить,  а  то  и  за  прялку  усади.  Меня дорога не
испугает,  хлебосольство чужое не задержит в пути,  пирушки и  попойки  не
введут  в  соблазн.  Вы такого гонца еще и не видывали.  Вот и сейчас меня
словно кто шилом из-под лавки на подвиг толкает,  я уже и рубашку дорожную
козлиным жиром от блох смазать велел...


                                ГЛАВА III

     Однако,  вопреки собственным заверениям,  пан Заглоба ехал без особой
спешки. Чем ближе он подъезжал к Варшаве, тем чаще делал остановки в пути.
Это было время, когда Ян Казимир, король, политик и славный вождь, погасив
угрожавшие Польше со всех сторон пожары и  вызволив Речь Посполитую из вод
потопа,  отрекся от трона.  Все он вынес,  все претерпел, подставляя грудь
под  удары,   что  отовсюду  сыпались  на  отечество,  но,  когда,  одолев
многочисленных врагов,  у  себя  дома  реформы  провести задумал и  вместо
поддержки лишь  упрямство и  неблагодарность встретил,  корона непосильной
тяжестью для него стала, и он по доброй воле от нее отказался.
     Уездные и  генеральные  сеймики(*)  уже  завершились,  ксендз  примас
Пражмовский(*) назначил конвокационный сейм на пятое ноября.
     Страсти бушевали,  соперничество между партиями разгоралось,  но хотя
все  споры  могло решить лишь  само  избранье,  сейм  также вызвал немалое
оживление.
     Депутаты ехали  в  Варшаву  и  в  каретах и  верхами,  с  прислугой и
челядинцами,  ехали и  сенаторы,  каждый со своим двором.  Все дороги были
забиты, гостиницы тоже, поиски ночлега становились все обременительнее. Но
ради почтенного пана Заглобы всяк рад был потесниться, а нередко слава его
становилась и помехой в пути.
     Бывало,  завернет он на постоялый двор,  где яблоку упасть негде,  но
расположившийся  там   со   своей   челядью   вельможа  непременно  выйдет
полюбопытствовать,  кого  это  бог  послал,  а  увидев почтенного старца с
белыми как молоко усами и бородой, любезно скажет:
     - Милости просим к нашему скромному столу.
     Пан  Заглоба,  будучи человеком учтивым,  услышав такое  приглашение,
никому отказать не  мог,  полагая,  что везде окажется желанным гостем.  И
когда хозяин,  распахнув перед ним дверь,  спрашивал: <С кем имею честь?>,
подбоченясь и  заранее радуясь эффекту,  отвечал двумя  словами:  <Заглоба
sum!>
     И ни разу не случилось, чтобы после этих двух слов его не встретили с