льника,  а потом, обернувшись к Володыёвскому, спросил
без обиняков:
     - Ну а ты, Михал, на чьей стороне будешь?
     Но Володыёвский вместо ответа вздрогнул,  словно только пробудившись,
и сказал:
     - Может, они уже спят, а может, мы их увидим сегодня?
     - Спят,  наверное,  - отвечала Бася, и ее чуть сонный голос прозвучал
как колокольчик, - но проснутся и непременно выйдут вас встретить.
     - Так ты полагаешь, душа моя? - радуясь, спросил маленький рыцарь.
     И,  снова  взглянув  на  Басю,  освещенную  светом  месяца,  невольно
подумал: <Ах, черт возьми, до чего хороша!>
     До  дому  было уже  рукой подать.  Отворив ворота,  въехали во  двор.
Тетушка и Кшися мирно спали,  только слуги были начеку, ждали пана Заглобу
с  барышней к  ужину.  В доме началась суета;  Заглоба велел будить людей,
накрыть столы.
     Пан стольник хотел подняться к  жене,  но она,  услышав голоса и шум,
догадалась,  кто приехал, и, наспех накинув платье, сбежала вниз, смеясь и
плача от радости;  возгласам, объятьям, расспросам, милой болтовне и смеху
не было конца.
     Пан Володыёвский не сводил глаз с  двери,  за которой скрылась Бася и
откуда вот-вот  должна была  появиться Кшися,  светящаяся тихой  радостью,
оживленная,  с  блестящими глазами,  с  незаплетенной в  спешке косой,  но
гданьские часы, стоявшие в столовой, мерно тикали, время шло, подали ужин,
а дорогая его сердцу девушка все не появлялась.
     Наконец вышла Бася,  но одна, серьезная и какая-то пасмурная, подошла
к столу и, придерживая рукой свечу, сказала пану Маковецкому:
     - Кшися к  ужину не выйдет,  нездорова она,  и  просит вас,  дядюшка,
подойти к дверям, ваш голос услышать хочет.
     Пан Маковецкий тотчас же встал и вышел, а следом за ним и Бася.
     Маленький рыцарь нахмурился и грозно сказал:
     - Вот уж не думал,  что сегодня не увижу панну Кшисю.  Правда ли, что
она расхворалась?
     - Да полно! Здоровехонька, - отвечала пани Маковецкая, - но только не
до нас ей.
     - Отчего вдруг?
     - А разве почтеннейший пан Заглоба не говорил тебе о ее намереньях?
     - О каких намереньях, бога ради?
     - В монастырь уйти надумала.
     Пан Михал заморгал глазами,  как человек,  который не расслышал,  что
ему говорят, потом изменился в лице, встал, снова сел; в одно мгновенье на
лбу его выступил пот, он отирал его рукавом. В комнате воцарилась гробовая
тишина.
     - Михал! - позвала его сестра.
     Он  окинул  блуждающим взором  ее,  пана  Заглобу  и  вдруг  произнес
страшным голосом:
     - Уж не проклятье ли надо мною?
     - Михал, побойся бога! - воскликнул Заглоба.


                               ГЛАВА XVIII

     Этим  возгласом маленький рыцарь полностью выдал тайну своего сердца,
и, когда он, сорвавшись с места, стремительно покинул комнату, пан Заглоба
и  пани  Маковецкая долго глядели друг  на  друга в  изумлении и  тревоге.
Наконец пани Маковецкая сказала:
     - Ради бога,  сударь,  умоляю, ступайте к нему, уговорите, утешьте, а
не то я пойду.
     - Не делайте этого,  голубушка, - отвечал Заглоба, - не мы там нужны,
а Кшися, а нет ее, лучше его в одиночестве оставить, слова утешения, не ко
времени сказанные, лишь тоску нагнать способны.
     - Теперь и  младенцу ясно,  что  он  в  Кшисю  влюблен.  Кто  бы  мог
подумать!  Я  всегда замечала,  что  он  ее  компании рад,  но  чтоб такие
страсти...
     - С готовым решением сюда приехал и в этом свое счастье видел,  а тут
на тебе - гром среди ясного неба.
     - Так что же  он  об этом никому не сказал ни словечка -  ни мне,  ни
вам, ни самой Кшисе? Может быть, она тогда бы и не придумала такое.
     - Сам  не  пойму,  -  отвечал Заглоба,  -  он  мне доверял,  как отцу
родному,  на  мой разум больше,  чем на свой собственный надеялся,  а  тут
молчок. Впрочем, сказал как-то, что Кшися ему друг.
     - Ох и скрытный!
     - А вы,  почтеннейшая, хоть и сестра ему, а не знаете его вовсе. Да у
него все помыслы,  как глаза у карася, на самом виду. Открытая душа. Но на
этот раз  обошел он  нас,  что верно,  то  верно.  Впрочем,  можете ли  вы
поручиться, что у них с Кшисей объяснения не было?
     - Пречистая дева! Кшися сама себе хозяйка, мой муж, ее опекун, всегда
говорил ей: <Был бы только человек достойный и происхождения благородного,
а за богатством не гонись>. Если бы Михал перед отъездом с нею объяснился,
она бы сказала: <Да!> или <Нет!> - и дело было бы ясное.
     - Верно, это его как громом поразило. Вы, почтеннейшая, женским своим
чутьем все как есть угадали! Ваша правда!
     - Что там правда! Тут умный совет нужен!
     - Пусть на Басе женится.
     - Но ведь та ему милее...  А  впрочем...  Кабы мне раньше такое на ум
взбрело.
     - Жаль, что не взбрело.
     - Где уж мне... Если такому Соломону, как ваша милость, не взбрело!